Попались

Они оперировали уже долбанных восемь часов. Восемь! Целая ночь медленно протянулась в душной операционной в треклятой маске. Шапочка уже давила бедной Марине Владимировне на её светлую голову. Все вокруг уже сонно прикрывали глаза, и даже Брагин, который вначале с неиссякаемой энергией сыпал анекдотами, сейчас немного поумолк. И только повисшая ненадолго тишина облегчала ношу нейрохирурга, не спавшую доселе около трёх ночей и дней. — А ну-ка не спать! — вдруг громко рявкнул Олег, и у Нарочинской зазвенело в ушах. — Сам не спать! — недовольно гаркнул из угла Неклюдов. Нарочинская прикрыла веки лишь на секунду и попыталась сосредоточиться, чтобы впустить в лёгкие побольше воздуха, но то ли от маски, но горло словно сковало. — Не мог бы помолчать? И так голова раскалывается, — по-доброму попросил Пастухов. — А я не могу, — если бы он мог, то развёл бы руками, — а то тут все заснут! Марина очень мечтала съязвить ему что-то в ответ, но в горле было так сухо, что язык даже не хотел поворачиваться. — Мне вон Марина Владимировна на ухо сопит, — продолжал, будто издевался, Брагин. — Марина Владимировна, что вы... — Олег, — прервала она его, — подержи, пожалуйста... Голова предательски кружилась, во взгляде терялась чёткость, а крепкая хватка нейрохирурга слабела. Но она знала, как важно было не отпустить, а потому держалась до последнего. Брагин обеспокоенно окинул её взглядом и взял прибор. — Что случилось? — Что-то мне... нехорошо, — мир перед глазами завертелся, и женщина, потеряв равновесие и опору, без чувств упала на пол. — Марина! — эхом услышалось ей. — Женя, быстрее! — Брагин едва не выпустил прибор, отданный несколькими мгновениями назад ему Мариной. Неклюдов шустро подскочил и подхватил на руки бесчуственную Нарочинскую. Олег хотел сам взять её на руки намного нежнее Неклюдова и узнать, что случилось. Но он лишь кивнул Жене и тот вышел за пределы операционной. — Давайте заканчивать, — напряжённо пробормотал Брагин, но мысли бесперестанно роились в его голове. Спустя пятнадцать минут Неклюдов возвратился на место. — Что с ней? — спросил Олег. — Переутомление. Спит в ординаторской. Брагин обрадовался, что это не так серьёзно, как он успел себе напредставлять. Он подумал, как долго же она не спала, что довела себя до обморока. — Ясно, — сказал он вслух. — Шьем.

***

Нарочинская болезненно продрала глаза. В теле ощущалась долгожданная лёгкость, воздух без сопротивления врывался в лёгкие. Мешала только головная боль, но к ней она давно привыкла. Она медленно повернула голову, чтобы понять, где она находится. Это была ординаторская, а жесткий подлокотник дивана, на котором покоилась её голова, неприятно впивался в шею. Она мазнула взглядом по настенным часам. Оказалось, она не так долго валялась — всего около получаса. Эх, так долго не спала и даже в отключке не могла подольше полежать! Хотелось обратно провалиться в пустой сон, где у неё не болела бесконечно голова. Послышался скрип двери, и Марина отвернулась к спинке дивана, чтобы тот, кто вошёл, кем бы он ни был, не трогал её и дал, наконец, отдохнуть. Отдохнуть! Дома она уже не могла заснуть даже с отцовским снотворным — боялась, вечно боялась. Отдушина была в работе, но и то — сомнительная и только до тревожного звонка отца. Эти шаги Нарочинская узнала: тихие, но полные силы. Однако она лежала неподвижно и дышала ровно, потому как не хотела, чтобы Брагин своими возгласами прогнал всю неустоявшуюся гармонию. Блондинка с удовольствием ощутила его шершавую ладонь, что нежно поглаживала её по больной голове и плечу. И она сдаётся под его прикосновениями, хмурит брови, а затем, снова, будто после сна, прищуривается от яркого света. — Нарочинская, — прошептал он, — ты как? Че так пугаешь? — Брагин, че ты накинулся, — пробубнила она, поворачиваясь на другой бок. — И так фигово. — И сколько? — Чего? — Не спишь сколько? — будто для непонятливого объяснил Олег, присев на краешек дивана. — А вот это... неважно, Брагин, — тихо ответила женщина. — Может, если бы не ты, я б хоть дольше в отключке повалялась. — А че не спишь-то? — Отцовское снотворное не помогает, да и отец... Брагин, это всё — неважно, пошли работать, — Нарочинская уже почти села, но сильные руки остановили её. — А я говорил, что снотворное привыкание вызывает, — проканстантировал он. — Так, ты ничего более осмотров не делай, неважная ты наша, а то ещё чего-нибудь лишнее отрежешь. И отдохни, может, ещё часок. Но Марина уже хлопнула дверью, сверкнув острым взглядом сквозь щелку. И Брагин знал этот взгляд, а потому вздохнул. Невыносимая она, правда.

***

— Эй, Нарочинская, ты че там падаешь? — оклинкула Нина проходящую мимо нейрохирурга. Та словно очнулась от затмивших её голову мыслей и подошла к регистрационной стойке. — Нино, потише, а? — шикнула она. — Ха! — усмехнулась Нина. — Да после того, как Брагин пролетел на всех парах через всё отделение, тут уже даже больные в курсе. Нарочинская раздражённо цыкнула. — Что б его, этого Брагина, — выпалила она. — Это я согласна, и всё-таки он волновался... — намекая, подметила Дубровская. — Так а с тобой что случилось-то? — Да так, не выспалась, — коротко отозвалась блондинка и поспешила к заехавшему шумному пациенту. — Нарочинская-Нарочинская... — многозначительно вздохнула Нина.

***

В лифте Марина едва не заснула, но двери разъехались и в них феерично въехал Брагин. — Что, клюешь носом? — начал он с сарказма. — Справляюсь, — на ответную язву не хватило ни воображения, ни сил. — Ясно, — чуть приуныл хирург. — Ну ничего, ещё часик — и смена закончится. — Ага. Кабинку тряхнуло, но двери не открылись. — Что за шутки, — приободрилась Нарочинская, подходя к дверям. — Невероятно, Марина Владимировна, но вам сегодня непостижимо везёт, — наигранно-задумчиво произнёс хирург. — И вы распространяете свое везение на меня. — Хочешь сказать... — Хочу, но лучше не буду. У вас и так достаточно отчаяния на лице. — Брагин, мы застряли? — безнадёжно спросила Марина. — Да вот, как видишь, никуда не едем, — буркнул Олег. — Ну нет. Нет-нет-нет, ещё немножко — и была бы дома, и, может, даже поспала бы, — всё больше расстраивалась Нарочинская. — Ну-ну, горе моё, — потрепал её по плечу мужчина. — Ща я начальству звякну. — Не я одна тут — горе, — всё же нашла, как ядовито ответить блондинка. И тотчас стала колотить по дверям с нелепыми возгласами «эй, выпустите нас, кто-нибудь!» Брагин сжал её плечи, оттаскивая от бедных дверей. — Эй, Нарочинская, ты че? Это вообще-то — бюджет больницы, — цыкнул он. — Не говори только, что замкнутых пространств боишься, — продолжил он, разглядев странную тревогу в лице напротив. — Не боюсь я ничего, — ровно сказала женщина. — Просто не люблю время в лифтах проводить. Олег обворожительно улыбнулся и приложил к уху мобильник, а Марина скривила губы в ответ и глухо облокотилась о стенку. Только просидеть в лифте невесть сколько времени ей и не хватало для полного счастья! — В общем, звонят монтерам, но время их прибытия пока, увы, неизвестно, — пожал плечами Брагин и стал рядом с блондинкой. — Что, правда так устала? — Не, я просто недавно в актёры записалась, вот и тренеруюсь в обмороки падать. — Ой, вот что у тебя на отлично в актерстве, так это сарказм. — А у тебя комедия. И они разом тяжело вздохнули. — Ты как вообще сейчас? А то тут душно. Мне ещё откачивать тебя придётся, — начал он. — Не издевайся, Брагин. — Я испугался вообще-то. — Ну-ну. Брагин как-то раздосадованно и презрительно одновременно окинул её взглядом, и нейрохирург потупила взор в пол. Тишину прорезал звонок. Олег быстро ответил. По его лицу вместе с хмурыми бровями расползалась досада. Он порывисто ударил по задрожавшей стенке вместе с возгласом «Да как это возможно, чёрт возьми!?», после чего так махнул рукой, будто собирался разбить телефон о пол, но сейчас же пожалел трудом заработанные деньги. Марина устало прикрыла веки и приложила пальцы к вискам. Такая реакция не предвещала ничего хорошего. — И? — Да, давай расставим точки над "и", дражайшая Марина Владимировна, — его улыбка отражала глубокое разочарование. — Мы с вами застряли в лифте из-за какой-то ужасной поломки, и, так как уже довольно поздно, верхушка не сможет отыскать ремонтников, способных сделать свою работу... до завтрашнего утра. Нарочинская бессильно скатилась по стеночке и опустила голову на колени. — Вот тебе и денёк. Вот тебе и мягкая кроватка, в которой я так хотела оказаться. Да ещё и с кем я застряла? — Э, ты что-то против имеешь? Я вообще-то лучший вариант, — возразил хирург, присаживаясь рядом. — Безусловно, — усмехнулась Нарочинская и, тряхнув головой так, что пшеничные волосы растрепались, глянула на наручные часы. — Десять вечера. Слушай, а когда у ремонтников утро? — Без понятия. Чего-чего, а работать монтером мне не приходилось. — Непостижимо. — Ну ладно, Нарочинская, раз уж так сложилось, так давай хоть поболтаем всласть, — предложил Брагин, потирая ладони. — Вот этого я и боялась — твоей страсти к разговорам, — вздохнула она, а потом подняла голову и прямо, открыто посмотрела в его глаза. — А давай. — Как тебе работается, как отец? — Работается? Да как и всем. Отец... относительно стабильно, — выговорила Нарочинская. — А ты как? Как у вас с Леной? — Живу жизнью бродячего врача... — Скорее бродячего цирка, — подколола блондинка, невероятно гордясь собой. — Это одно и тоже. Так вот, живу я живу, и тут — Лена. Теперь вот приклеилась и пичкает травяным чаем и сырниками. — А че? Удобно. — Да-а, ты не подумай, я ничего против не имею. Только чай этот у меня уже в печенках. Скучаю по твоему кофе, — чистосердечно признался Олег. — А я сегодня столько кофе выпила и всё равно засыпаю на ходу. Они рефлекторно повернулись друг к другу, и Брагин впился в её губы, пробуя их на вкус. Нарочинская сперва попыталась оторваться, но сдалась настойчивому поцелую. — Спасибо, что поделилась... — хрипло сказал он ей в губы. — Кофе. — Больше тебе не достанется, — вкрадчиво отозвалась Марина, пронзая своей голубизной его потемневшие глаза. Она снова посмотрела на часы. 22:30. — Ты лучше целуешься, Марина Владимировна, — прокатил на языке её имя Олег. — Ты меня с кем-то сравниваешь? — Нет-нет, как я могу сметь? — шутливо загородился мужчина руками. Нарочинская хмыкнула. — А у тебя как на личном фронте? Кто сегодня должен был тебя с работы забирать? — Ой, точняк! — женщина схватила лежащий на полу мобильник. — Там же... — Кто? — заметно напрягся Брагин. — Да... Друг, учились вместе и сегодня встретиться хотели. Давно не виделись всё-таки... — сокрушалась блондинка. — Сейчас позвоню хоть извинюсь. — Да... — задумчиво протянул хирург. — Друг это... это хорошо. А пока Марина многословно извенялась, он даже как-то обрадовался, что они тут застряли. Судьба, всё же, штука неплохая. — Слышь, — она наконец отложила телефон, — а ты чего так распереживался? — Я? — он оглянулся за спину, будто ища за ней другого человека. — А ты здесь ещё кого-то видишь? У самого вон медсестра на шее виснет, а ты тут за моих друзей переживаешь. — Ой, Нарочинская, ревнуешь что ли? — Ой, Брагин, ревнуешь что ли? И они опять глубоко, словно по команде вздохнули и уткнулись неподвижными зрачками в пол. Молчание продлилось около пяти минут. Нейрохирург вновь зыркнула на циферблат. 22:45. — Как думаешь, — не выдержала она, — а в лифте свет выключить можно? — Ха, Нарочинская, а ты находчивая! — восхитился мужчина. — Сейчас сделаю звоночек администрации, авось и снизойдут до бедных медиков. — Уж пожалуйста, а то я точно не посплю, — Марина вложила лицо в ладони. — ... Да, будем очень благодарны, — сказал Брагин, и свет с щелчком отрубился, оставляя пару в полной темноте. — Ух ты. Темнотища-то какая! — Боишься? — усмехнулся он. — Да не, я рада, — сообщила она, нашупывая мобильник. Когда Олег увидел, как непроизвольно склоняется голова женщины набок, он тотчас придвинулся к ней, подставляя надёжное дружеское плечо. Та сразу вздрогнула и распахнула веки. — Спи-спи, — попытался он её успокоить. — А можно?.. — Можно. И она легла на его колени, находя и в этом подлинный комфорт. — Брагин. — А? — Ты музыку слушаешь? — Бывает радио включаю, любитель, скажем, — ответил он, удивляясь выбранной теме. — А ты хочешь мне песенку спеть? — Я — не, вот в этом я всё же слаба. Но песня есть одна... — Давай, Нарочинская, мне очень интересно узнать твои предпочтения в музыке. — Смотри не разочаруйся, любитель. В кромешной тьме загорелся дисплей, и Брагин залюбовался его отражением в аквамариновых радужках глаз блондинки, которая так забавно щурилась. Зазвучали первые аккорды композиции. — Как называется хоть? — На немецком «Schlachtbank», по-нашему — «Битва». — Немецкий в школе учила? — Ага. — Я тоже, только не помню нифига. — Ты бы и на русском всё равно ничего не понял, — отрезала Нарочинская. Изумлению Олега не было предела: звучал самый настоящий рок-металл. Он глянул на прикрывшую в наслаждении очи Нарочинскую. Смелая, дерзкая, красивая... Непредсказуемая. Чисто играла гитара, чётко отстукивала барабанная установка. Но вот в композицию ворвался выразительный голос солиста. Музыка будто расступалась перед его выходом, всецело отдавая власть на сцене и оставаясь за спиной. Понятные лишь слегка слова вокалиста отзывались в груди толчками, будто сердце синхронизировалось с ритмом музыки. Du kennst mich zu gut Stillst meine Triebe Scharfe Klinge an meiner Brust — Ты знаешь меня слишком хорошо, усмиряешь мои инстинкты. Ты — острое лезвие на моей груди, — прошелестела вдруг Нарочинская. По телу пробежали толпы мурашек. Зрение было не нужно, как и многие другие чувства. Только слух и чёткость восприятия. Du suchst nach Trost Und ich lass dich los Mein Herz ist ne Schlachtbank Brenn alles nieder, wenn du gehst — Ты ищешь утешения, и я впускаю тебя. Мое сердце — место битвы, сожги все, когда уйдешь. Она заново осознавала слова выученной наизусть песни, словно никогда в жизни её не слышала. И ярко чувствовала его ладонь вокруг своей. Wir haben uns viel zu lang gequält So wie wir unsere Lügen jagen Unser beider Leid beklagen — Мы слишком долго мучили друг друга, мы гонимся за нашей ложью и обвиняем в этом нашу боль, — Марина осеклась, пропуская слова, так подробно описывающие... Что? Durch die Fluten unserer Fragen Konnten wir nie tiefer graben — В потоках наших бесконечных вопросов мы так и не смогли проникнуться глубже. Брагин почти усмехнулся и провёл ладонью по лицу, прожимая пальцами глазницы. Неужели только его жизнь похожа на нелепый анекдот? А нет, её — тоже. Jetzt sind wir das letzte Mal, das letzte Mal vereint Нарочинская промолчала, не хотела переводить это. Может, он сам хоть что-то поймёт. И она. Может. Мелодия оборвалась, оставляя за собой ощущение и запах воздуха после грозы. И тишину. — Ну и песенки ты слушаешь, Нарочинская, — оглушительно прошептал он и по наитию нашёл такие желанные губы. Она отвечала страстно, разрушая всю выстроенную браваду издевок и взаимного сарказма. Он придерживал её за лопатки, и в местах прикосновений оставались ожоги. — Хороший у тебя вкус... в музыке, — пытался отдышаться. — И переводчик ты неплохой. — Что, дыхалка сдаёт, Брагин? И он снова принялся с особой нежностью, понятной только им, терзать чувственные губы. Наконец оторвавшись друг друга, они расслабленно всматривались в темноту злосчастного лифта, прокручивая в голове мысли о происходящем. Так рады они или злы по этому поводу? Связные слова пропали — слышались лишь рваные вздохи. — Я люблю тебя, Нарочинская. Я не знаю, как так выходит, но вечно одно и то же. Я люблю тебя, люблю-люблю-люблю! Я не понимаю... Нет, я понимаю, я сейчас всё скажу! За твои глаза, за твои ядовитые речи, за твою железную волю и выдержку... За твою жестокость и неженственную женственность. И за вкус в музыке. — Я знаю, Брагин, — её голос дрогнул. — Я тоже люблю. Не знаю, что мне в тебе нравится больше: то ли тупые шуточки не в тему, то ли известное желание сходить налево и разбить сердце очередной невинной любителтнице сырников, черт возьми! А может, за твою полированную лысину и янтарные глаза с откровенной насмешкой? Или за противную слащавую улыбочку? — Как много комплиментов. — Да, Брагин, но я люблю. — Люблю? — Люблю. По внутренним часам хирурга было около полуночи. Он перебирал пшеничные волосы нейрохирурга и слушал её ровное дыхание. Она быстро заснула после такого долгого... Таких долгих и тяжёлых дней. Нет, она не могла сморозить всё это просто из-за усталости. Он искренне надеялся, что всё это — правда, снова и снова перебирая в голове её слова о нём. И последнее надёжное люблю.