Катунь

Формат путешествия на Алтай был им непривычен. Миша не мог припомнить, чтоб за пока ещё не слишком долгую, но насыщеную гастрольную жизнь они останавливались в домиках прямо посреди леса. Впрочем, ему нравилось ездить по стране, видеть то, как совершенно по-разному живут везде люди. Нравилось узнавать от этих людей что-то, что не узнать обычно в книгах и что передаётся вот так, на словах. Сегодня, однако, настроения на болтовню не было абсолютно. Ребята из группы крутились возле местных или слонялись по окрестностям, изучая отличный от обычного питерского быт. Местные, казалось, были только рады рассказывать байки. Миша тоже поначалу слонялся вместе со всеми, но скорее от скуки. После, когда забрели в лес, тоже своеобразную местную достопримечательность, он отошёл от остальных, присел на торчащий из травяного ковра пенек, достал сигарету. Пачка была практически пустая, и Миша отстраненно подумал, что нужно будет выяснить, где здесь купить ещё. Вспомнилось, что в детстве в книжке про хоббита он вычитал, как Гэндальф пускает колечки дыма, и все хотел научиться так же. Раздобыл сигареты, сидел пытался на балконе, толком не зная, как это делается. Мише было пятнадцать, и тайком купленную пачку сигарет обнаружил отец, когда унюхал у балконной двери запах сигаретного дыма. В доме в тот вечер стояли крики, и следующую пачку сигарет Миша достал уже назло отцу. Сейчас отца тут не наблюдалось, а Мише было уже далеко не пятнадцать, о чем он иногда даже немножечко сожалел. Колечки сначала совсем отказывались получаться, но с каждой новой затяжкой выходило все лучше и лучше. Миша увлёкся, и от этого занятия его смог отвлечь только шелест в кустах неподалёку. Быстро брошенный в ту сторону взгляд позволил обнаружить Андрея с его новенькой камерой, купленной перед самой поездкой. Признаться честно, Миша от Андрея последние дни гасился. Где-то неделю назад, сидя на репточке и смотря, как тот увлечённо пишет что-то в тетрадке, осознал для себя лишнее, такое, что, наверное, нельзя было открывать ему ни в коем случае. Миша вообще решил засунуть это куда подальше, но и смотреть на Андрея по-прежнему теперь не удавалось: в голове сразу всплывало оно. Было непонятно, заметил ли что-то Андрей в его поведении, однако лезть к нему не пытался. Может, решил, что Миша психует, и давал время перебеситься, а может, и не совсем до Мишиных заморочек ему сейчас было. Подзывать его Миша не стал. Продолжил пускать колечки дыма, прекрасно зная, что он снимает.

***

Вокруг выделенной ему лошади Миша крутился с особым энтузиазмом. Последний раз сидел в седле он в деревеньке у бабушки и не то чтобы был умелым ездоком, однако придерживался мнения, что большое желание иногда с лихвой может компенсировать нехватку умений. — Что за порода? Её чем-то особым кормят, да ведь? — выспрашивал он с видом знатока у низенькой девчонки, которая здесь была ответственной за этих лошадок. Девчонка терпеливо отвечала и только улыбалась Мишиной взбудораженности. В итоге на лошадь он залез даже почти с первой попытки, пусть и не столь изящно, как хотелось. Пристроил мокрый хлюпающий кед, который все-таки окунул неудачно у водопада, во второе стремя и оглянулся, довольный, на ребят. Сначала они ехали по тропке медленно, приноравливаясь к седлу, но потом кто-то погнал лошадь вперёд, подбивая остальных на соревнование. И Миша, особо не раздумывая, последовал за ребятами, приподнимаясь в стременах, наверняка рискуя свернуть себе шею и нарушая кучу правил безопасности. Впрочем, сейчас было не до этого: ветер задорно свистел в ушах, хлестал по лицу, лошадь скакала вперёд, а Миша на ней издавал громкое гыканье, на мгновение представив себя благородным разбойником или мушкетером, которому на лошади вот так не впервой. Возле ждущей их девчонки Миша придержал лошадь, улыбаясь во весь рот и не совсем умело тормозя. Оглянулся, чтоб посмотреть, кто там остался сзади, и увидел прямо сидящего в седле Андрея, который, казалось, и не торопился их нагнать. Андрей в этот момент цеплял собой как-то по-особому, то ли от правильной выправки в седле, то ли просто момент такой подобрался. Миша опустил взгляд. Пора было слезать с лошади.

***

Глубокой ночью Миша выполз из домика посидеть на крылечке. Было уже настолько поздно, что весь народ, желающий побухать и повеселиться, видимо, отправился спать, поэтому вокруг стало безлюдно. Пахло хвоей и свежестью, сквозь ветви деревьев, если вглядеться достаточно пристально, можно было рассмотреть начинающую светлеть у горизонта полоску неба. Мише спать абсолютно не хотелось. Вечером он, против обыкновения, не пил, сидел сначала молчаливо со всеми, перекатывая в непривычно пустой голове из угла в угол мысль о том, как же тяжко существовать иногда, а затем ушёл прогуляться, добрел до домика и завалился у себя спать. Проснулся вот в такую рань — уныние, которое Миша презирал, как будто отступило. Сейчас в голове было на удивление ясно, а тишина вокруг, ветерок, который будто стал свежее обычного, действовали ещё более умиротворяюще. Миша щёлкнул выключателем, зажигая лампочку под потолком веранды, открыл захваченную с собой книжку, развалился на крылечке поудобней и погрузился в чтение. Он всегда живо представлял себе происходящее, рисовал в голове то, что видел буквами на страницах, и это тоже в определённой степени помогало не уйти в себя полностью в такие периоды времени. Иногда шла в ход и тяжёлая артиллерия: Миша урывал у Андрея его тетрадку со стихами и историями, чтобы закопаться с головой уже в них. Зачастую после таких погружений и рождались песни: музыка словно сама собой воспроизводилась в голове. Миша мог увидеть её в каком-то моменте, почувствовать, что вот оно, то самое, однако чаще всего звуки вылезали из промежутков между букв в тетрадке Андрея или из пауз между его словами. В какой-то момент стало холодно. Миша закутался в косуху, но от чтения отрываться все не желалось. Сзади хлопнула дверь, скрипнули доски. Андрей, крякнув, опустился на ступеньку рядом, притерся своим плечом к Мишиному, разом оказавшись очень близко, как будто так и надо. Вообще-то между ними не было границ в тактильности, но после того, что Миша понял о себе, все представлялось совершенно в ином свете. Миша шмыгнул носом, вцепился пальцами в корешок книги: надо же, даже до близкого знакомства с Андреем не случалось такого, чтоб ему рядом с ним было непривычно, однако сейчас это чувство ершисто ворочалось где-то внутри, заставляя и самого Мишу ерзать на месте. — Миха-Миха, — протянул Андрей, и Миша моментально поднял взгляд, более не заинтересованный в книжке. Андрей смотрел с прищуром, в желтом свете лампочки его глаза блестели интригующе. — А я за нас двоих страшных историй от местных наслушался. Ты представь, сколько теперь насочинять можно будет всякого? Там и про даму, которую бросили одну в пещере, есть, и… — Андрюх. Да что ж такое, подумалось Мише. Когда надо было сказать что-то об эмоциях, язык словно немел и отказывался шевелиться, а в голове слова спутывались, как хвосты крыс в крысиного короля, без шанса выбраться. Он резко подался вперёд, ткнулся губами Андрею в губы, заставил себя не думать о том, что вообще-то планировал скрывать до последнего. Было странно: Андрей, конечно же, опешил и никак не среагировал. Получалось, что Миша просто глупо жмется своими губами к его. Отодвинувшись, Миша не осмелился смотреть Андрею в глаза, поэтому ткнулся лбом ему в шею, наверняка больно боднув в челюсть. Затих так, скрючившись. На душе было как-то странно. Плечо Андрея под щекой медленно поползло вниз на выдохе, пальцы оказались у Миши в волосах, ероша их и щекотно касаясь края уха. Миша шмыгнул носом, потерся им об Андрюхину футболку. — Так вот, о даме… — вновь заговорил Андрей, и Миша закрыл глаза, готовясь к рождению музыки в мыслях.