Тепло.

             В Петербурге жарко — июнь в самом расцвете. Шаги Александра, выверенные и звонкие, эхом отскакивают от стен дворца. Взгляд у него холодный, рука твёрдая, кажется, ещё секунда и пред его лицом станешь размером с песчинку. Пальцы тонкие облачены в белоснежные перчатки, Саша брезглив — меняет их на дню по три раза. С собой несёт небольшую стопку листов, попеременно их поправляя. Уголок губ подрагивает — верный признак лёгкого беспокойства.       Миша следует за ним, вышагивая в одну ногу, думается, совсем как раньше. Только теперь это Миша позади Александра, а не наоборот, теперь юный Романов сам прокладывает себе дорогу, без помощи, без горячности чувств, отстранённый, величественный, а всё-таки Мишу приберегает где-то рядом, для душевного спокойствия. Московский горд, так сильно горд, что позволяет себе лёгкую усмешку на входе в зал переговоров. Саша ему ответной улыбки не возвращает.       Речь ведётся о восстаниях в Абхазии и ходе войны с Кавказом. Политика Романова справедлива и аргументирована, Миша и слова лишнего вставить не пытается. Саша говорит скоро, по делу, но неизменно красиво, слова его льются бисером, хотя и в жестах чувствуется напряженность. Александр соединяет кончики пальцев и прикрывает глаза, задумываясь. В конечном итоге, с императором сходятся во мнении — нужно против закубанских черкесов отправлять поход. Московский успевает на лице Саши заметить смятение, он, кажется, не совсем уверен на счёт командующих. —Не поймите меня неправильно, — начинает Саша, и тон его холоден, как железо. — Но у меня тайные организации то тут, то там по всему городу, того гляди и поднимут бунт рано или поздно. Сейчас верить нельзя никому. А господин Алексей Петрович Ермолов, которого вы так хотите прикомандировать к походу, придерживается, насколько мне известно, передовых, противоречащих самодержавию, взглядов. Соглашусь однако, что выбирать нам не приходится, но следовало бы проверить всё ещё раз.       Александр подозревает и ненапрасно. Миша потом его замечание о Ермолове вспоминает после декабристского восстания, где генерал, как говорили, непосредственно был задействован.       Саша нервничает, но поход получился удачным и даже принёс положительные результаты. К октябрю военные действия против горцев оканчиваются, и Московский наконец-то выдыхает от облегчения, но в ноябре Петербург топит. Безжалостная, разрушительная сила на своём пути сметает всё, Саша не успевает кровь под носом утирать, как щёку полосует новая рана.       Миша думает, что на Сашу вообще много чего свалилось, и радуется, что оказывается рядом, чтобы протянуть руку в случае чего. Романов — ведь неприступная крепость только с виду, Московский воспитал его, в конце концов, видит насквозь, знает, что тот чувствует, о чем грустит. Он ему царапину на щеке обрабатывает аккуратно, дует на неё и смеётся. Саше холодно и больно, так бы, может, и вместе посмеялись.       Умирает Александр 1. Миша на церковной службе невольно вспоминает про Наполеона и ехидного Пьера и ёжится. Саша рядом с ним мимолётно губу прикусывает и своим мизинцем хватается за мизинец Миши в безмолвной просьбе поддержки. Обняться хочется до боли.       Декабристкое восстание Александр переносит болезненно. На площадь смотрит обречённо, всё никак не поверит в происходящее. Московский знает: голова у Романова болит нещадно, и мысли нехорошие роятся в голове, но Александр и бровью не ведёт, терпит покорно. Уверяет себя, мол, такова участь столицы, и молчит совсем отчаянно.       Когда по своим же солдатам начинают стрелять, Саша падает, немного не дойдя до своих покоев. Миша его подхватывает и бережно уносит. —Страшно, — хрипит Саша, дрожащими пальцами расстёгивая окровавленный мундир, но пуговицы не повинуются, и Александр беспомощно хватается за предплечье Московского, сильно сжимая, умоляя не оставлять. — Не вижу ни черта, Миша. Я говорил. Все, все вокруг были в сговоре. Миша, где ты?       Московский прижимает его к себе, размашисто гладя по кудрям, ощущая жар лихорадки и ледяные руки, и ему становится не по себе. —Тихо, Заря моя северная, тихо. Потерпи, обязательно со всем разберутся, ты только обожди немного, — Миша укачивает его как ребёнка, заглядывает в пустые, испуганные глаза, сам страшится и продолжает повторять, как мантру. — Тихо, тихо.       В процессе допроса Михаил присутствует лично сам, очень ему хочется посмотреть на тех, кто решил веру в императора пошатнуть и Сашу за одно помучить. Смотрит и почему-то думает, что цели-то у них достаточно благие.       Александр ужесточает цензуру, вместе с Николаем создаёт новую канцелярию, закрывает судорожно учебные заведения и стремится контролировать всё и везде. Подозрительным становится до ужаса. Даже на Мишу смотрит с толикой недоверчивости, но в слух ничего не высказывает. Миша понимает: настроение в стране сейчас такое, скоро всё пройдёт.       Вслед за этим, годом позже, встречает их война с Персией, которая по сути своей начинается опять же из-за восстания. Персия врывается на территорию Империи без предупреждения, и Саша готов рвать и метать. Наравне с начавшейся войной обострялся конфликт с Турцией, и Миша перестал видеть Сашу совсем. Казалось бы, переселился в Петербург, во дворец, специально, чтобы быть ближе, а Романов в рабочем кабинете да за столом переговоров проводит и день, и ночь.       Московский уже собирается поехать домой, любоваться свеже отстроенной Москвой, не уведомляя об этом Сашу, но получает короткую записку, полную искренних извинений и отчаяния, и решает ждать. К вечеру Александр наконец приходит. Он еле стоит на ногах и сил его хватает только, чтобы упасть в родные объятья. —Всё не пойму, что им нужно, — шепчет Саша, выводя руками круги на спине Миши. — Декабристов вот повесили на глазах народа, а недовольных властью, инакомыслящих, будто только больше в разы стало. Чем они недовольны, Миша, что не так? —Недовольные всегда были и будут, — говорит ему Московский, утыкаясь носом в тёмные волны волос, обвивая руками тонкий стан. — В нас верь, в Россию верь, а остальное само как-нибудь. —Скажи, — Александр неожиданно выпрямляется на постели, взгляд его серьёзен. — Неужели я действительно настолько плохая столица?       Миша замирает. Да, он злился и держал глупую обиду на маленького Сашу, когда звание столицы досталось ему просто так. Да, он считал, что тот этого не достоин, и часто напоминал о несправедливости. Но Романов вырос. Он набрался опыта, научился ведению войны, тактике, политике. За время пока Миша лежал в отключке после пожара, Саша научился многому, а прежде всего научился ни на кого не полагаться и действовать исключительно в интересах своей страны. Московский даже хохотнул: Александр и плохая столица? —Что за глупости, сердце моё? — Миша привлекает его к себе, аккуратно усаживая на колени, и отвлекает на поцелуй. — Ты лучшая столица, Саша, такая, какая необходима империи, можешь в этом не сомневаться. Я прошу тебя, выбрось из головы дурные мысли, ты валишься с ног, и пойдём отдыхать, а иначе огромной страной управлять будет не кому. —Всё тебе, — тихо произносит Саша, засыпая. — Оставлю всё тебе.       Александр чересчур строг с цензурой, в Сибирь за неверное слово отправляется встречный поперечный, но Миша успокаивается, когда Саша под ним падает на простыни и по-прежнему краснеет. Его Северная звезда просто немного боится, просто немного устала и, в целом, столицей быть не хотела. Миша всё понимает. И хотя в государственных делах теперь участия принимает мало, как раньше стоит грозной тенью позади Саши, в нужный момент кладёт ему на плечо руку и напоминает: всё будет хорошо.