Ничего

Питер тихонько закрыл за собой дверь в комнату на базе Мстителей. Это просторное, декорированное в светлых тонах помещение было по-своему уютным, но всё равно внушало ощущение отеля. Прекрасного, но чужого. Питер не принёс почти никаких вещей и теперь ему стало казаться, что его и здесь не ждут. Его нигде теперь не ждут. Квартира в Квинсе навсегда потеряла весёлый смех тёти Мэй, он переехал на кладбище, туда, где его не слышно. Питер провёл в истерическом беспамятстве несколько часов, а потом поднялся, стряхнул слезу с щеки и пошёл дальше с высоко поднятой головой. Это случилось в одну секунду, слишком быстро, чтобы он успел предотвратить. Что-то перегорело внутри. Что-то очень важное, что раньше отвечало за его способность понимать и отдавать. Несчастный котёнок на дереве не будил прежнего сострадания. Питер механически снимал его с дерева и тут же забывал. Он потерял потребность, шёл дальше только потому, что груз вины надо тащить. Зависнув на одном месте, он раздавит. Питер дёрнул запертую дверь своей комнаты, проверяя замок на надёжность и себя на здравомыслие. Дверь не поддалась, издав недовольный щёлкающий звук. Питер улыбнулся. Если потребитель не удовлетворен товаром или в изменившихся условиях рынка не может себе его позволить, он начинает использовать субституты. Питер в изменившихся условиях не может позволить себе реальные чувства. Так получилось. И он нашёл субституты. Он не пугался неправильных мыслей, не позволял им лишний раз идти в ту сторону, потому что принял бы нужное, здоровое решение, если бы хоть немного подумал. Но он не думал. Это было фантастическое, ни с чем не сравнимое ощущение блаженства. Мыслительный процесс, дрожащий стрелочкой в точке ноль, — величайшее наслаждение. Питер подошёл к столу, отодвинул слишком ровно стоящий старый ноутбук, залепленный наклейками, и взял канцелярский нож. Он привычно лёг в руку безопасным, почти тёплым от своей безобидности пластиком. В этом основная загвоздка — выбор остаётся. Ему нужно совершить усилие, двинуть большим пальцем жёлтый бегунок, чтобы лезвие показалось. Но металл, скошенный под красивым углом, с ярким бликом и ещё более металлическим, сладковатым запахом, будто от впитанной крови, стоил того. Питер зашёл в ванную и закрыл на замок и эту дверь тоже. Много предосторожностей не бывает. Так в приступах гнева на опасные патрули говорит мистер Старк. Мистер Старк вообще стал пытаться больше говорить в последнее время. Конечно, он сочувствует. Он хочет помочь, как любой другой человек в его положении. Он помогает, предоставляя эту комнату да и всю базу в полное распоряжение. И даже своё общество. Питер жил их вечерами в мастерской. Тони был рядом. Преступно близко, отделённый только сеткой голограмм, одаривающий тёплой улыбкой и пододвигающий коробку пиццы с ананасами. Питер любил его глаза, пытливо скользящие по всему, но с удивительным тактом обходящие душу. Любил то, как он бормочет себе что-то под нос, когда не может «решить задачку» и злится. Любил просто воздух рядом с ним. И ненавидел благотворительность. Тони делал это, чтобы «поддержать в трудный жизненный период». Не больше. Шансов нет. Питер дёрнул дверную ручку, проверяя, заперто ли. Заперто. Питер положил нож на край раковины и спокойно достал аптечку из шкафчика. Взял антисептик и бинт. Снял футболку и аккуратно повесил на крючок. Он в идеальном положении. Регенерация справляется быстро, почти всё затягивается. А одиночные, более глубокие порезы, которые остаются белёсыми тонкими полосками, не могут вызвать вопросов на тренировках. Патрули ведь. Питер глянул на себя в зеркало. Осмотрел руки. Тут небольшой шрам, там новая ссадина. Ничего особенного. Он взял нож, положил большой палец на жёлтый бегунок и замер. Сделал вдох чуть глубже и сладко выдохнул, двигая палец. Раздалась серия тихих мелких щелчков. Лезвие, секция за секцией, выползло наружу и заблестело на свету. Питер не улыбнулся. Он перестал это делать, чтобы не чувствовать себя маньяком. Но он согнул руку в локте, упёр его себе в бок, и пробежался взглядом по тонкой коже с проступающим рисунком вен. Нельзя задеть. Это будет плохая смерть, способная бросить тень на всех Мстителей и конкретно Тони. Нельзя. Питер покрепче сжал нож и поднёс его к руке. Лезвие завлекающе блеснуло. Он чуть развернул нож, поставив поперёк и немного под углом, чтобы подцепить верхний слой кожи. Ощущения практически одинаковые, нет смысла раздирать до мяса. Питер невольно задержал дыхание и, нажав посильнее, провёл по руке. Время замедлилось. Время потекло. Медленно. Густо. Тонкая полукруглая полоска потемнела. Стала шире. Кровь скопилась у кончика и каплей побежала по руке. Накатила боль. Питер прикрыл глаза. Голову затуманило. Мурашки пробежали по телу. Несколько секунд капнули на светлый пол бордовыми каплями. Питер встрепенулся и ещё раз поднёс нож. В этот раз был чуть резче. Боль пришла быстрее и стала острее, но быстрее и превратилась в раздражающее пощипывание. Следующий порез он сделал длинным и на удивление фигурным. На руке появился кровавый месяц. Питер снабдил его полосочками разной длины вокруг. Боль крепчала. Она размазалась по руке, стала менять виды, сбрасывать старую шкуру и перерастать во что-то новое. Она пьянила. Дивное спокойствие, облегчение штиля после грохочущей бури навалилось на плечи. Питер стоял, прикрыв глаза и чуть покачиваясь. Напевал вполголоса какую-то колыбельную, почему-то пришедшую на ум сейчас. Она из капель сорвалась с руки и шлёпнулась на пол с тяжелым звуком. Питер вздрогнул. Перебор. Он отложил нож и второй рукой проворно стянул с себя штаны и бельё, уже наловчившись за столько раз. Он шагнул в душевую кабинку и включил воду. Она полилась, тёплая, потом горячая. На тело, на волосы, на лицо и на изрезанную руку. Питер закусил губу и тихо застонал от жгучей боли, с предплечья уже бежавшей на плечо. Мешаясь с кровью, ржавого цвета вода полилась на ноги. Питер второй рукой немного вытер лицо и посмотрел на аккуратные, почти неразличимые без крови ранки. Голова медленно приходила в себя. Мысли вставали на места, тяжело и сонно, как старые паровозы. Но начинали исправно ехать. Питер уцепился за то понятное и физическое, за что мог. Ему нужно ещё немного расслабиться, чтобы нормально уснуть и не вскакивать ночью от кошмаров, прячущихся в складках одеяла. Питер обхватил правой рукой член и прикрыл глаза. На дрожащих ресницах красиво запрыгали капли воды. Тони. Его руки, сжимающиеся на деталях костюма. Сильные пальцы, вращающие голограммы и иногда — по чистой случайности — касающиеся Питера на пару мгновений. Его губы, с которых сыплются колкости, идеальные комплименты и острые шутки. Мышцы, вздувающиеся у него на руках. Член мгновенно затвердел. Питер провёл несколько раз по стволу. Возбуждение волнами побежало по телу. Питер закусил губу. Грудь сдавило. Льющаяся горячая вода била по плечам, по волосам, по руке, покрытой невидимыми жгучими пятнами. Пар забивал ноздри. Питер прислонился плечом к стенке кабины и ускорился. Тони подходит к нему, обнимает. Его губы касаются кромки уха, Питер чувствует его дыхание на своих волосах. Тони снимает одежду, прижимается к нему своим сильным горячим телом. Они оказываются в кровати. Сбитые простыни путаются под руками. Потные объятья. Этот тёмный тихий взгляд. Вспышки боли укусов, тотчас же зацелованные и закрытые нежностью. Мокрые поцелуи. Питер сжал пальцы посильнее. Только здесь, раздираемый болью и наслаждением, он может позволить себе думать так. Это правило. Здесь он может расслабиться. Как получается. Питер жмурится и заставляет воображение нарисовать последнюю картину. Скользящий поцелуй. Движения бёдер Тони. Жар его тела. Губы, выводящие очень важную банальность: «Я тебя люблю». Любовь зазвенела в ушах. Питер вздрогнул. Оргазм вспышкой разбежался по телу. Ноги подогнулись. Он всей спиной привалился к стенке кабины, тяжело дыша и продолжая несильно сжимать член в попытке продлить ощущение. Удержать фантазию о Тони. Удержать удовольствие, которое он мог теперь найти только в такой форме. Питер дал себе около десяти секунд и быстро выключил воду. Он уже это проходил. После этого накатывает жуткое одиночество и жалость к себе, если хоть немного остановить мысли на чём-то. Нужно просто всё обработать и лечь спать. Питер сдёрнул в крючка полотенце и быстро обтёр им тело, обходя вытянутую левую руку, которая уже начала покрываться бледно-ржавыми разводами и красными полосами. Он накинул полотенце на плечо, вылез из кабины и снова встал перед зеркалом. Но глаз не поднял. Он взял банку антисептика. На глаза навернулись слёзы. Жгучие, горячие, липко скатились по щекам. Он ошибся. Слишком много Тони. Слишком больно знать, что это не реальность. Питер несколько раз пшикнул на руку. Ужасно защипало. Показалось, что раны проело глубже, в самые кости. С них шрамы не сходят. Но их и не видно. Питер смахнул повисшую на подбородке слезу. Его затрясло. Он дрожащей рукой взял бинт и криво замотал руку, спрятал кровавый месяц и линии падающих в ад звёзд под несколькими слоями вафельной белой ткани. Питер всхлипнул. Сердце вывернулось и истыканным кровавым шаром стало ритмично биться в рёбра. Он надел обратно одежду, пытаясь скрыться от подступающего холода. Взял несколько салфеток и вытер пару капель с пола. Вымыл нож, тоже насухо его вытер и задвинул лезвие. Щёки пылали. Слёзы лились, не слушаясь и даже не пытаясь остановится. Питер сунул всё в аптечку, пообещав сделать это аккуратно в следующий раз. На подгибающихся ногах побрёл к двери и с трудом повернул замок. Силы утекли вместе с кровью и слезами. Ему нужно в тепло, в мягкое, живое, в я-рядом. Питер шагнул в прохладную комнату. Его снова окатило отельностью. Он снова всхлипнул. — Пит… Питер дёрнулся назад, врезался спиной в дверь ванной и захлопнул её, лихорадочно растирая щёки и трясущими руками едва не попадая себе в глаза. У кровати стоял Тони. Испуганный, бледный, вытянувший руки, словно хотел поймать. — Как?!.. — задохнулся Питер, глянув на дверь комнаты и тут же осознав, что хозяину открыты все двери. — Что вы?… Зачем?… — Прости, — шепнул Тони, подходя к нему и оглядывая с таким неверием, что Питер вжался в дверь ещё сильнее. — Я… с патруля, — пробормотал Питер, указав на забинтованную руку. Тони качнул головой. Избитый коньячный взгляд заставил замолчать. — И часто у тебя… такие патрули? — Каждый день, — шепнул Питер. — Иногда пропускаю, если… очень устану на предыдущем. Тони отвернулся. Питер почувствовал, как к горлу подступает тошнота, перемешанная с паникой. Сейчас Тони посчитает его сумасшедшим, уйдёт, перестанет его видеть и будет дистанционно подсовывать визитки хороших врачей. Питер пошатнулся. Рука Тони дёрнулась. Вдруг случайно коснулась его пальцев. Подняла его руку, забинтованную, хилую, как у мумии больного ребёнка. Питер посмотрел на него сквозь слипшиеся ресницы. — Пит… — Тони провернул голову. Глянул ему в глаза как-то просто, без осуждения, страха и сложных эмоций. — М-мистер Старк, — пролепетал Питер, пытаясь вытереть покрасневшие щёки. — Простите? Тони чуть наклонился и прижался губами к его пальцам. — Ничего, — шепнул он в подушечки. Ничего. Ничего страшного. Ничего ужасного. Ничего катастрофичного. Ничего непоправимого. Ничего. Ничего. Ничего. Питер пошатнулся. Внутри что-то заметалось, забилось и загорелось в кружащем падении чёрных перьев. — Ничего, — снова шепнул Тони, поддержав его под локти. Притянул к себе. Питер почувствовал запах кофе, приятно-терпкого одеколона и немного машинного масла. Попытался вдохнуть сильнее, больше. Надышаться. Слепо ткнулся Тони в шею и снова обжёг лёгкие этим запахом. Прижался грудью к его теплу. Зажмурился. — Простите. Губы Тони прижались к его виску, чуть задев ухо. Волосы дрогнули от его дыхания. — Ничего.