На языке

Даже спустя столько времени Саня нихрена не шарит за гигиену в постели: тянется пальцами, которыми только что растягивал Миру, к его же лицу, оглаживает раскрытый рот, медленно, почти завороженно, съезжает подушечками на растертую слизистую. На язык стекает стойкий химический вкус клубники со сливками, такой яркий, что аж вяжет – Мира порывается цапнуть этого дебила за руку, но зубы только клацают о металлическую распорку. Саня дергается, словно этот звук вырывает его из транса. – Че такое? – он начинает лыбиться, и Мира бессильно стискивает кулаки пристегнутых к изголовью рук. Разъебать нависшее над ним лицо хочется так сильно, что гудят кончики пальцев. – Ты уже того? Мира “того” уже давно – наверное, с того момента, когда решил поспорить с Саней, что в плей-офф они все-таки выйдут, а может и еще раньше. С того самого поста, написанного в дурном эйфорическом угаре, когда после долгожданной победы слова никак не получалось удержать внутри. Хотелось всему миру сказать: ха, мир, выкуси, мы и в разобранном состоянии сильнее, чем эти ваши чемпионы на ОГ, которые двукратные, которые двукратные тоже. Мы побеждаем, а они нахуй идут со всеми своими чемпионствами. И тут на самом гребне воодушевления нарисовался этот долбаеб и все испортил. Как всегда. Нужно было догадаться, что спорить с ним на желание себе дороже, но в тот момент Мире казалось, что их команде подвластно абсолютно все, тем более что дальше по сетке остались только хрен пойми кто из квестов и азуры. Мира не учел, что проигрывать хрен пойми кому в этом сезоне у них потихоньку входило в привычку. После матча с квестами в телегу упало емкое “буду у тебя в среду, найди ту сумку” и ни слова больше, ни единого бесячего смайлика, которыми Саня раньше приправлял каждое сообщение, чисто чтобы Мира сгорел. Когда между вами общего только секс и больная неразделенная любовь к Халилову, приходится искать другие способы, чтобы друг друга довести. Саня выбирал выбешивать до красных кругов перед глазами, Мира выбирал драть его при встрече во все щели, оставляя такие же круги на тонкой, ужасно чувствительной коже. Поэтому после вылета с Лиги он ждал чего угодно, а тут сообщение пришло без смайликов. Но выбесило все равно. Мира даже подумал ответить, что ту сумку выбросил давным давно, но пересилил себя. Отправил короткое “ок”, следом – “напишешь, во сколько тебя ждать” и пошел эту самую сумку вытаскивать с балкона. Когда между вами только секс, в какой-то момент просто секса становится недостаточно. Мира это понимает, и выслушивает приехавшего Саню со всем доступным смирением. Послушно раздевается, следуя тихим указаниям, дает тебя сковать по рукам и ногам, разрешает сунуть расширитель в рот, замирает в предчувствии боли, а боли нет. Повод для боли есть, средств – полная сумка, они чем только ни испытывали друг друга. А боли – нет. Саня терпеливый, очень осторожный, внимательный; Мира сказал бы “ласковый”, но между ними этому не место. Он льет смазку, много смазки, столько, что три пальца легко скользят даже по небритой промежности. Он ласкает грудь так, как Мире нравится, нежит губами шею, покусывает ухо вдоль хряща, вынуждая стонать от бьющегося внутри возбуждения. Он целует насильно раздвинутые губы, проходится языком вдоль языка, перемешивая вкус смазки со своим – что-то приторное, фруктовое, навязчивое. Что-то, что Мира ощущать не хочет, ему нравится, когда во время секса во рту только соль, скользкий металл с искусанной внешней стороны щеки. Ему не нравится, когда вот так. Как будто между ними что-то есть. Но Саня все медлит, все растягивает, подготавливает, перемазывая Миру с ног до головы в этом своем вездесущем запахе. Горло высыхает от стонов, и Мире так мучительно стыдно за то, что в этот вечер он под Саней стонет, а не истекает ядом, как это бывало раньше. И стоит у него так крепко, так уверенно, что хоть плачь. Это оказывается больнее и страшнее, чем все, что Саня делал с ним раньше, это чудовищно приятно, это чудовищно позорно, это невыносимо – Мира не понимает, чем это все заслужил. Особенно когда Саня раздевается и укладывается на него сверху, накрывает скованное раскрытое тело собой, как не делал никогда раньше. Его член скользит между ягодиц, а лицо настолько серьезное, что Мира никак не может заставить себя отвести взгляд. И только стонет изможденно, когда Саня принимается вылизывать его раздвинутые губы. Сердце стучит так сильно, что вот-вот проломит грудную клетку. Под ресницами вскипает жгучая бессильная соль, и ровно в этот момент Саня отрывается от рта Миры и заглядывает ему в глаза. – Ее зовут Залина, – говорит он, и Мира чувствует его внутри себя, глубоко, так же глубоко, как проникают в усталое тело его слова. – И она наполовину украинка, представляешь? Невеста Маги. Первым толчком он вышибает из Миры даже не стон, а громкий безвольный скулеж, но дальше не двигается, только гладит перепачканными в долбанной смазке пальцами по лицу и всматривается, словно что-то пытается разглядеть. Наверное, оценивает, насколько Мире больно и дышит ли он там вообще. Больно, дышит. Дышит и боится даже моргнуть. – У них свадьба в декабре. Потому что когда он опускает веки, слезы соскальзывают с ресниц и катятся по вискам. Пропадают в волосах.