на эмоциях

      Боян устало выдыхает. Видеть эмоциональную часть Йере — занятие, требующее включения и множества сил; особенно в периоды его эмоциональной нестабильности.       — Мне всё это надоело, Боян, — торопливо выдаёт он. — Я хочу закончить всё это, не будет больше никаких тебя и меня, нас и всего вокруг этого.       Боян пытается держать дыхание, сосчитать до десяти (дальше четвёртого счёта не продвигается), поймать взгляд глаз напротив и прочитать в них всё то, что так волнует Йере.       — Боян, это правда конец. Ни у тебя, ни у меня нет шансов на что-то совместное: между нами сотни километров, у каждого свой путь и никто из нас не сможет пожертвовать всем, что нам дал этот чёртов конкурс. Ты не можешь подвести свою группу, а я свою команду. Мы оба знаем, как долго шли к этому, чтобы так легко отказаться, — он запинается о собственные мысли. — Почему ты молчишь?       — Йере, просто скажи мне: что ты чувствуешь? Что тебя волнует?       — Что я чувствую? — горькая усмешка повисает в воздухе паузой. — Я чувствую слишком многое и ничего одновременно. Мы — ты и я — прошли через столько испытаний, создали столько моментов и я… Я ничего не чувствую, Боян.       — Вот как… — Боян глухо откликается, запускает руки в волосы и в очередной раз тяжело вздыхает.       — Я не люблю тебя, — бесцветно и глухо, в тон ему, отвечает Йере. — А может я вообще и не умею любить! Я не знаю!       Острая реакция и жестокие слова ранят сердце и царапают осколками душу, но если Боян перестанет контролировать ситуацию, всё точно рухнет.       Они знают друг друга меньше года, в отношениях (или их подобии) несколько месяцев, из которых провели вместе не больше пары недель. Боян не хочет потерять «их»; Йере тоже не хочет этого, он уверен.       Йере скидывает немногочисленные вещи в спортивную сумку и говорит что-то себе под нос по-фински. Боян разбирает несколько нецензурных слов и вроде бы различает «хочу уйти».       — Ты никуда не пойдёшь, — звучит слишком спокойно. Боян держится из последних сил. — На улице темно, мы в пригороде, ты не знаешь немецкий и не сможешь добраться до Берлина. Подожди до утра хотя бы.       Йере кидает сумку в стену, выдаёт ещё несколько непереводимых слов и запирается в ванной. Боян поднимает сумку и возвращает её на кресло, расправляет постель на втором ярусе домика и выходит на улицу.       На улице сыро, в сумерках шелестит оставшимися листьями ветер, а тучи перекрывают все звёзды. Боян кутается в тонкое флисовое покрывало, взятое с постели, садится на садовый стул под козырьком и наконец-то отпускает себя. Глаза недвижно смотрят в одну точку, тело чуть подрагивает от эмоций, а внутри кипит недосказанность.       Он и не надеялся никогда, что у них будет просто и понятно. Им было легко до того самого финала, который всё изменил. В ту ночь они не расставались ни на минуту, потому что нуждались друг в друге как никогда раньше. С тех пор каждое расставание давалось всё труднее, а совместного времени требовалось всё больше.       «Затея сорваться к нему в Берлин на день была идиотской с самого начала», — корит себя Боян.       Он с самого начала знает, что Йере не всегда справляется с эмоциями, что ему сложно проявлять свои чувства и даже говорить о них иногда тяжело. Йере пытается до конца сложить пазл своей жизни: собрать по кусочкам свою личность, своё сердце и свою карьеру. Он может быть самым весёлым на вечеринках, много шутить в автобусе и ослепительно улыбаться на интервью, но часть эмоций скрыта практически от всех. Боян долго пытается подобрать нужный ключ, чтобы разобраться с этой эмоциональной головоломкой.       Он задаёт вопросы, иногда клещами тянет ответы и помогает справиться, как умеет и как это принимает Йере. Тот самый Йере, который до последнего избегает говорить серьёзно и выбирает молчать о своих волнениях и проблемах.       В голове бьётся «я ничего не чувствую, Боян» и «я не люблю тебя», отдаёт в грудь и заставляет глаза предательски намокнуть, это больно. Холодный воздух едва ли приводит мысли в порядок, пара звёзд, сверкнувших из-за туч, вселяют слабую надежду, а начавшийся мелкий дождь отправляет обратно в дом.       Подниматься спать в общую постель кажется чем-то глупым и лишним, Боян устраивается на диване у окна, накрывшись сырым пледом. Ночью спит плохо, вспоминает всё — от первой встречи до выбора этого чёртова дома в пригороде. Они хотели провести вместе хотя бы одну ночь, пока Йере в туре, пока он ближе обычного к Бояну.       С первыми лучами солнца Боян согревает чайник, отпуская все свои мысли. Ему всё ещё больно, что их считанные часы проходят вот так, что это может стать концом светлой истории. Боян теряется в своих мыслях, поэтому принимает решение не думать, ждать того, что скажет Йере.       — Утра, — виновато выдаёт Йере, спускаясь по лестнице.       — Утра, — отвечает Боян.       Разговор не случается ни тогда, ни за чашками чая. Первым смелеет Боян:       — Что же из сказанного вчера является правдой, Йере?       — Ничего, — торопливо оправдывается тот. — Я говорил на эмоциях, эти слова ничего не стоят, Боян. Я очень ценю тебя. Знаешь, мне кажется, что я уже не смогу без тебя. Без команды, без карьеры, без Финляндии и без близких смогу, без тебя — нет. Я люблю тебя и всё то, на что ты готов ради меня и…       Боян молча обнимает Йере, вновь вдыхая любимый запах. Следом оставляет невесомый, целомудренный, поцелуй в скулу.       — Я тоже тебя люблю, — выдыхает почти в ухо.       Оставшиеся два часа просто лежат на постели, часть которой так и осталась холодной ночью.       — Я надеялся, что ты ко мне придёшь… — вскользь отмечает Йере и аккуратно берёт Бояна за руку.       Тот лишь грустно улыбается, сжимая его руку.       В голове бьётся «я ничего не чувствую, Боян» и «я не люблю тебя», отдаёт в грудь и заставляет глаза предательски намокнуть; это всё ещё больно.