Голубиное воркование

      Пара винтажных, украшенных кучей золотистых, витиеватых узоров чашек с стоит на столе, а одна из них оказывается в обугленных руках Слуги, осторожно поднимающей чашку вместе с небольшим блюдцем. Сладкий запах чая бьёт прямиком в ноздри, заставляя мечтательно выдыхать и уже представлять прекрасный вкус чая на собственном языке. Атмосфера располагающая на приятное чаепитие и долгий разговор — как жаль что Субретка, похоже, не является сторонницей идей Арлекино.       Коломбина ластится, обвивает своими холодными утончёнными руками шею Арлекино, а затем чуть ли не буквально заваливается на неё, позволяя себе нагло зарыться носом в её мягкие, белые волосы и вдохнуть любовный запах. А Четвертая лишь позволяет ей это, тяжело вздыхая и покачивая головой, ибо возлюбленная её никогда не понимала личных границ и когда делать такого не стоит. Глупости, но все же.       — Коломбина, прошу тебя, — начинает Арлекино, проводя языком по собственным губам и отводя свой взгляд с чая прямиком на чужие шаловливые ручки, тянущиеся к её лицу. — Присядь.       Слышится звонкий, певучий смешок со стороны Коломбины — та находит всё это невероятно занимательным и смешным, глупым даже! Неужто любовь всей её жизни отказывается от воркования её любимой голубушки? Возмутительно.       — Чай от нас не убежит, мой дорогой журавлик, зато я вот вполне могу, не считаешь? — Коломбина, словно на зло, жмется лишь ближе, прижимаясь своей щекой прямиком к макушке Арлекино, щекоча её невольно кончиками собственных перьев. — Упорхать, как настоящая птичка, от тебя я могу в любой миг. Так что насладись тем, что я тебе даю, словно ты осенняя птица, которую подкармливают перед отлётом.       Птичьи метафоры — птицы, птицы, птицы и ещё раз птицы. Иногда Арлекино невольно кажется, что её крылатая возлюбленная и вправду помешана на птицах — но она бы и не была удивлена, уж слишком это очевидно, да и более странных индивидуумов в Предвестниках хватает. Взять того же Второго, как пример — старый безумец, у которого не осталось никаких этических норм, а лишь больная тяга к науке.       — Хочешь, я тебе спою, журавль? А то чувствую я, сколь же ты напряжена. Устала небось, да? Столь длительный перелёт с одного места в другой утомит даже меня, — щебечет Коломбина, словно уже распевается перед собственным выступлением, пока Арлекино лишь молча поднимает чашку к губам, отпивая все ещё горячий сладкий чай.       Слышится шорох ткани, Коломбина вновь приближается, не оставляя у Четвертой ни намёка на личное пространство. А затем Слуга чувствует как чужие мягкие губы оказываются на её мочке уха, оставляя там лёгкий поцелуй. Слышит и ощущает горячий выдох прямиком в ухо, заставляющий Арлекино невольно выдохнуть. Коломбина, хоть и кажущаяся уж слишком невинно глупой, всегда знала, за какие ниточки дёргать. Арлекино оказывается в их числе — поддавшаяся соблазну и сладкому щебетанию Субретки идиотка, при том влюбленная в крылатую по уши. Глупо и совсем не в стиле безэмоциональной и строгой владелицы Очага, но это лишь грубая правда, от которой Отец никогда не сбежит.       — Хорошо. Спой мне, Коломбина. И сделай это погромче, чтобы весь Дом очага звенел твоим голосом. Детям нужен покой, а ты поешь отличные колыбельные, — с той же безэмоциональной и бессердечной окраской отвечает Арлекино. Любой другой человек бы уже давно оскорбился на то, что его возлюбленная не выражает никаких эмоций — но Коломбина находит это занимательным и невероятно любопытным, потому что именно это завлекает её к Арлекино сильнее. Возможность выбить из неё ранее невиданные эмоции, слова и ощущения, вот что влечет Субретку к этой даме больше всего, потому что именно эти мысли её будоражат, как никто другой.       Но Коломбина с чужими словами не спорит, лишь отодвигается, вновь располагаясь на чужой макушке, да заводит свою сладостную до боли в зубах шарманку. Поёт, заполняя коридоры Дома очага приятной мелодией и позволяя Арлекино расслабленно выдохнуть в её руках.       Сегодня ночью спится хорошо не только сиротам Очага, но и Отцу, над которой радостно воркует Голубка.