Тринадцать лет

Шея начинает гудеть из-за неудобной позы. Пальцы цепляют одну страницу за другой, неторопливо переворачивая, скорее на автомате, нежели вдумчиво. Промозглый черный взор бесцельно скользит по всему этому безмерному количеству букв, не желая вчитываться. Все равно Юго давно прочитал каждую из имеющихся здесь книг, и интереса они больше не представляют. Крошки неряшливо рассыпаются по рубашке. На секунду взгляд переключается на них, но после вновь возвращается к странице. Усталость растекается по венам вместе с каждым новым обжигающим глотком чая. Не хочется тратить силы даже на то, чтобы легким жестом смахнуть с себя песочную россыпь. И почему вообще именно печенье? Юго никогда не любил его особенно сильно. Но отчего-то именно этому идиотскому печенью суждено было стать последним напоминанием о... них. "Устроим чаепитие!" С тех самых пор это превратилось в ритуал. Пусть печенье и обрело мерзкий земляной вкус, пусть от чая тянуло блевать, изо дня в день он неумолимо продолжал соблюдать свой ритуал. Словно надеялся, что таким образом сможет что-то исправить. Загладить вину, сократить количество сожалений. Но только глубже загонял себя в мрачную бездну размышлений о них. В этой комнате-библиотеке Юго всегда чувствовал себя менее тревожно. Таинственно возвышающиеся полки будто мягко нашептывали что-то на ухо тысячей голосов, доверху уставленные самыми настоящими бумажными сокровищами, бессмертными памятниками некогда цветущему и сияющему миру, что обломками развалился в каждом юном сознании, стоило лишь приоткрыться завесу тайны. Мысль о том, что любая из всех этих книг являлась творением человека, успокаивала. Она заставляла чувствовать себя не так одиноко, читая или просто находясь здесь. Забавно, но за тринадцать лет Юго так и не научился должным образом переносить одиночество. Он смирился с тем, что его душа будет бесконечно блуждать по уединенному убежищу, и компанию ей смогут составить лишь изредкие стычки с демонами на поверхности; смирился с тем, что каждый его день превратится в неравную борьбу с собственной рукой, невыносимо желающей лечь на пистолет и просто покончить со всем этим. Он привык к одиночеству. Настолько, что даже теперь, когда его дом стал пристанищем такого количества детей, его все равно тянет в тишину. Он до сих пор с трудом верит, что все произошедшее на Золотистом Пруду – реальность. Слишком уж долго он был один. Но это – реальность. И живое напоминание этому безошибочно находит Юго среди множества комнат, словно за тринадцать чертовски долгих лет их души не утратили прежней незримой связи. Юго приподнимается в кресле, заслышав скрип двери. Однако сразу же слышит эти тихие шаги и на каком-то подсознательном уровне почти моментально определяет, кому они принадлежат, и вовсе не по сопутствующему размеренному стуку трости. – Не сиди в темноте. Зрение испортишь, – улыбчиво отпускает замечание Лукас, как только желтый свет от небольшой лампы окрашивает его лицо. – Кто бы говорил, старик, – язвит Юго и закидывает ногу на ногу, дожевывая печенье. Лукас мягко хмыкает. Он останавливается прямо за креслом, в многозначительном молчании наблюдая за другом, а тот, приняв самый невозмутимый вид, обеими руками берется за книгу, изображая себя весьма погруженным в чтение, хотя откровенно не помнит, когда в последний раз его действительно хоть сколько-нибудь увлекали книги. – Что читаешь? – М-м... – медленно соображая, Юго осознает, что даже не в курсе, какая книга у него в руках. Как ни в чем не бывало он переворачивает ее, заглядывая на обложку. – Бред какой-то. – Научная фантастика, я тебя понял, – улыбается Лукас, тоже взглянув. Юго фыркает, и на мгновение воцаряется тишина. – Выглядишь таким потрепанным, – внезапно подмечает Лукас, и его товарищ закатывает глаза как по команде. – Давно так сидишь? Помнится мне, кресло это особенным комфортом не блещет. Трость оказывается отставлена в сторону, и рука его вдруг прикасается к волосам друга. Нежно скользит между прядей, поглаживая так заботливо, как не гладила даже мама в Славном Колоколе в те ужасно далекие времена. Юго едва не охает от неожиданности, но его затекшая шея предательски сгинается навстречу ласке. Он запрокидывает голову, обезоруженно подставляясь под столь родную ладонь. Сзади звучит смешок. Кисть Лукаса еще увереннее и еще ласковее вплетается в черные волосы, массируя голову, усыпая бархатными прикосновениями кожу. Скользит к шее, останавливается на в хлам забитых мышцах плеча. – Да уж. Запускаешь себя. Тебе бы массажа хорошего, – заключает он. В голосе его различаются почти неуловимые нотки сожаления, что со своей одной рукой он для таких дел совершенно не годится. – Еще чего. Юго признает, что и сам не может представить, чтобы позволить кому-то кроме Лукаса прикасаться к нему подобным образом. – Любишь же ты изводить себя, – с полуулыбкой и какой-то неестественной для себя насмешкой выдает Лукас. Он наконец обходит кресло и встает перед другом, забирая из его рук уже наскучившую книгу. – Так ты пришел почитать мне нотации? – недовольно вскидывает бровь Юго. Лукас откладывает книгу в сторону. Улыбается как-то загадочно, и это весьма настораживает. – Ты просто как всегда берешь на себя слишком много. А расслабляться не умеешь. Но друзья должны помогать друг другу, тебе так не кажется? Оо.. – хихикает он, а потом неожиданно опускается на колени, внаглую разводя колени Юго в стороны и устраиваясь между ними. – Я могу помочь тебе расслабиться. – Ч... Че? – Юго зависает в полнейшем недоумении, пытаясь связать хоть пару слов, пока чужая рука прикасается к ремню его штанов, без промедления приступая к делу. – Э..! П-подожди! Однако лишь после того, как его штаны оказываются бесцеремонно приспущены, и такая теплая ладонь Лукаса ложится на пах друга, Юго что-то нехило ударяет в голову вместе с бешеным притоком крови, заставляя прийти заторможенные головные шестеренки в работу. И он вспоминает. Последний день, что они провели вместе в убежище. Лукас в напряжении ходил с такой озадаченной мордой, что смотреть на него было тошно. И Юго, не будь дураком, захотел вмешаться. Это был их последний раз перед тем, как расстаться на гребанные тринадцать лет. Юго выдавливал из себя максимум актерского мастерства, чтобы выглядеть как можно соблазнительнее, усаживая товарища в то же самое неудобное кресло в той же самой полутемной библиотеке, где находились они и сейчас. Он был готов сгореть от стыда на месте, вставая на колени перед Лукасом. "Любишь же ты изводить себя", "Друзья должны помогать друг другу", "Я могу помочь тебе расслабиться"... Все эти фразочки, изначально принадлежавшие самому Юго, даже тогда казались невероятно дурацкими. Но, несмотря на это, в конце концов Лукас остался в восторге, а Юго все равно чувствовал себя нелепо, в том числе от того, насколько самоуверенно вел себя в моменте. А теперь, стоило ему взглянуть на пародию на него самого в исполнении лучшего друга, и смущение-возмущение тут же пробило сознание насквозь. – Боже, Лукас! Ты дурак! – то-ли жалуясь, то-ли выказывая раздражение захохотал Юго и пихнул товарища коленом. От него таких издевательств он точно не ждал! Лукас весело рассмеялся в ответ, не выглядя виноватым ни на миллиграмм. Только вот рука его не прекращала бездействовать – понял Юго, когда вдруг обнаружил себя практически наполовину раздетым. Черные зрачки намертво впились в лицо друга взглядом, и в следующий же миг его язык обвел уже оголенную головку члена Юго, слизывая предэякулят. Кожа прыснула мурашками, дыхание сперло. Он замер, выжидая, трепетно смотря за действиями Лукаса, каждое из которых обдавало волной жара и холода одновременно. Зубы сами вгрызались в губы, нещадно прикусывая, не зная, куда деваться от столь чувствительных прикосновений. А потом Лукас взял в рот его головку целиком. Юго не сдержал сдавленно-шумного вздоха. Согнувшись вперед, отчаянно вцепился в плечи Лукаса, что без раздумий было принято за хороший знак. Он усилил напор. Как ни в чем не бывало, взял член в рот еще глубже и незамедлительно получил в награду глухой, но такой откровенный стон. – О черт, Лукас!.. Его колени пробрало дрожью. Удовлетворенный, Лукас принялся старательно отсасывать, двигая головой и помогая рукой, сразу настроившись на быстрый темп. Слишком приятно, слишком горячо!.. Возбуждение стрельнуло куда-то к солнечному сплетению и выше, прямиком к гортани, натягиваясь острой струной. Спина прогнулась сама по себе, голова вновь оказалась запрокинута. Юго, задыхаясь в собственных стонах, вплелся рукой в жесткие, такие родные волосы Лукаса. Эти приятные волосы, этот до безумия обворожительный рот... Словно и не поменялось ничего за эти тринадцать лет. Словно с того момента, как Юго сам стоял перед ним на коленях, прошло от силы двадцать минут. Словно всего несколько мгновений назад Лукас, такой разгоряченный и пылкий, поднялся с кресла и швыранул в него друга, желая осуществить свою сладкую месть здесь и сейчас. И как же Юго был бы рад в действительности вычеркнуть из памяти эти чертовы тринадцать лет. Быть там, рядом с ним, рядом со всеми ними, дышать гребанной свободой и счастьем еще глубже и ни за что не позволить себе совершить неправильный выбор. Только не получается закрыть глаза на слишком взрослую хрипотцу в своем голосе, пока он срывается на уже совсем неосознанные стоны наслаждения. Не получается закрыть глаза на отсутствие одной руки у Лукаса, на жгучие шрамы на его лице. Гребанная, сука, жизнь. Но пока он рядом – жить не так уж и плохо. Господи, даже хорошо. Юго ненавидит одиночество. Однако и его одиночеству все-таки настал конец. Теперь он может побыть счастливым. Спустя ебучие тринадцать лет.