Отражение

Внутренности скручивало в тугой узел, ноги подкашивались, а тело брала дрожь от осознания.  Я влюбился.  Безповоротно втюрился в лучшего и единственного друга.  В мальчика. В Бориса.  И главное, что осознал это слишком поздно, когда терял его безвозвратно. Когда он, словно такая желанная и драгоценная в пустыне вода, утекал сквозь мои пальцы и перетекал в загребущие лапы Котку, оставляя меня задыхаться от жажды.  Я стоял перед зеркалом в собственной ванне, а Борис, что было удивительно для последнего месяца, сидел у меня в гостиной вместе с Попчиком и впервые давил, как незримая скала, что опасно нависала над озером, своим присутствием.  Я не выдерживал. Меня тошнило, удержаться на ногах было все труднее, а в зеркале я видел отражение гнилой реальности, мерзкой, педиковатой натуры и незримый след от зубов Бориса на щеке, которой он оставил мне как только пришел. Ни с того, ни с сего. Лишь пробормотал что то на польском, укусил и ушел в гостиную, ничего не объяснив. Я привык к такому Борису, это было неудивительно. Удивительным было только мое новое отражение в зеркале, настолько отвратительное и приевшееся ко мне со всех сторон. Как то я слышал что зеркала уродуют людей, но не в моём случае. Я был настолько мерзким, что отражение не могло сделать еще хуже. Хуже моего отражения было только понимание того, что я никогда от него не отмоюсь, эта часть меня навсегда засядет где то во мне и будет там до самой старости, хоть я и не уверен, что до нее доживу.  И в тот момент мой взбудораженный новой информацией мозг не придумал ничего лучше чем вмазать собственному отражению. Со всего размаху и силы, разбивая зеркало и свою душу, разрезая осколками руки и стопы. Я даже сам удивился когда понял что сделал и сразу же плюхнулся на задницу, поджимая к себе колени и слишком быстро погружаясь в вырвавшуюся наружу многомесячную истерику. Головой я сразу прижался к стенке ванной и в тот момент моя плотина рухнула.  Сквозь пелену слез я не видел ничего кроме серо-белого потолка ванной. Я чувствовал как ноги и руки горят от порезов, а кровь течет вместе со слезами, но не мог ничего поделать.  – Тео?– Имя звучало неправильно из уст Бориса. Он никогда не называл меня так,– Тео?! Что за хуйня?!– Выкрикнул он на русском и сел прямо передо мной,– что за хуета?..– он шептал какие то маты на русском вперемешку с польским и украинским,– Тео, посмотри на меня!– Борис вцепился обоими ладонями мне в лицо, но истерика и слезы накатывали на меня с новой силой, особенно когда он был так близко,– Дивися на мене, йолопе! Нужбо, Тео! –Верещал он на украинском. Он всегда переходил на родные языки когда нервничал, хоть и понимал что я дупля не отбиваю, что он мне там чешет,– Co tu się do cholery wydarzyło?! – он истерично тряс меня, пока я рыдал ни понимая ни единого слова из его словесного потока,– смотри в меня! – неправильно выкрикнул он еще сильнее сжимая мое лицо ладонями,– Що ти, в біса, накоїв, бестолоч!– Я не мог понять на каком языке он кричал в этот раз, а Борис, сжав еще раз мое лицо, вдруг притянул меня к себе и поцеловал, видимо пытаясь как то отрезвить,– все буде гаразд!  В тот момент я еще не знал, что один из осколков встрял мне прямо в вену на правой руке и мое помутнение рассудка было вызвано не только истерикой, а и потерей крови. Но вот Борис сориентировался быстро. Так как, как мы оба знали, в доме не было бинтов он сначала попытался оторвать кусок своих штанов, но чертыхнувшись оторвал кусок той самой черной футболки «Newer Summer», в которой я увидел его впервые, и зажав мне рот рукой рывком вытащил осколок, сразу же перематывая руку черной тканью.  – Умрёшь, сука, и я себя убью,– сказал Борис на русском, но пару слов я все же понял. «Сука» и «себя», этим словам он меня научил еще давно.  – Сука,– повторил я и улыбнулся, все еще захлебываясь в слезах и соплях, но на душе стало совсем чуть чуть легче.  – Да, да, сука,– Борис облегченно выдохнул и немного истерично захихикал осматривая меня с ног до головы. В его глазах, впервые на моей памяти, собрались слезы,– Ты бестолоч, Тео. Что это было? Якого біса?  Но я только позабавился его реакции и снова всхлипнул, хватаясь за щеки Бориса.  – Якохо біца,– повторил я за ним, с явным Английским акцентом, и снова захихикал шмыгая носом.  – Именно,– Борис прислонился своим лбом к моему,– что случилось? Зачем ты разбил зеркало? Что ты такого страшного в нем увидел?– он немного облегченно засмеялся и все как будто снова вернулось к моменту перед крушением отражения, только теперь таких мерзких пародий на меня на полу было точно больше сотни.  – Себя,– я скривился, снова шмыгая носом.  – Скажи честно, ты идиот, Поттер?– Борис напрягся, я почувствовал это когда его руки еще сильнее прижались к моим щекам, так, что ногти почти впивались мне в кожу.  – Ты не понимаешь,– я поджал губы еле связывая слова. В глазах темнело, тошнило еще больше, голова шла кругом и пустела, выжигая и оставляя в сознании только «Борис. Я люблю Бориса.»,– это мерзко. Я мерзкий.– Я схватился за его руки в попытках удержатся в сознании и не свалится в пропасть,– не понимаешь. Ничерта не понимаешь.  – Ты не мерзкий, Тео,– Борис прижал меня к себе, укладывая мою голову к себе на плече и зарываясь носом в мои грязные волосы.  Я не хотел снова плакать, я вообще не хотел проводить этот вечер вот так, но я снова всхлипывал, теперь уже в футболку Бориса.  – Тихіше, тише,– шептал он то на своем, то на Английском,– милий, солодкий, любий,– я не понимал этих, кажется украинских, слов, но по тому как Борис с трепетом прижимал меня к себе и шептал это, я понял что это было что то хорошее и утешительное.   Я продолжал размокать у него в руках, а слезы лились как будто на автомате.  – Ты не мерзкий. Хіба міг я покохати мерзотну людину? –Борис что то тарахтел на украинском и меня даже бесила неспособность понять то что он говорил так сладко.  – Английский! Говори по Английски!– я пихнул его коленом в ногу и укусил за плече на котором лежал, а в ответ услышал только мягкий смех.  – Я знаю что ты винишь себя во всех бедах в мире, но это неправда. Ты ни в чём не виноват. Ты хороший. Тео, ты хороший,– Борис обхватил мои щеки руками и снова меня поцеловал.  – Я педик,– Сердце забилось еще чаще и быстрее, дыхание сбилось окончательно, а слезы перестали течь.  – Люблю тебя,– прошептал он на русском и я застыл. В этот раз я понимал что он сказал, он говорил так Котку и я точно знал что это означает. И кажется он сам перепугался когда понял, что я смотрю на него слишком запугано и удивленно для нифига не понимающего.  – Тоже,– сказал я на ломаном русском и взял Бориса за руки,– люблю тебя,– сказал я уже на Английском и поцеловал его сам. Голова закружилась и Борис перелез мне на колени, одной рукой придерживая меня за затылок, а второй за щеку.  – Нам нужно здесь хорошенько прибраться,– он посмотрел мне в затуманенные глаза,– я не хочу что бы ты еще больше порезался.– Я знал что Борис был нежным, но его взгляд сейчас был настолько теплым, что я снова вспомнил маму. Она смотрела на меня так же. Я кивнул, но ноги до сих пор адски болели и немного кровоточили, пальцы тоже и я к удивлению (хотя, сейчас я думаю, что должен был заметить раньше) заметил что мы сидим все в моей крови и лицо Бориса тоже измазано ей. Он сидел в черных кедах, с белой подошвой которую мы как то разрисовали, каких то странных хипповских штанах и порванной черной футболке. На ногтях на руках был ободранный тёмно синий лак. Наверное, на ногах тоже, раз он не хочет их показывать. Я помнил как красил их ему немного смутно, даже вспоминать не хотелось. Тогда он снова заговорил о Котку и я кинул ему этот лак в лицо. Я тогда закрылся у себя в комнате и не хотел его видеть, а он, придурок, заснул у двери вместе с Попчиком.  – Я не смогу встать,– я посмотрел на свои ноги, а потом на Бориса и тот улыбнулся, слишком по русскому.  Он ничего мне не сказал, просто подхватил меня на руки и перекинул через плечо. Борис был несуразно высокий и костлявый, он казался хрупким, но так же как и его отец, он был к удивлению сильным. Это я понял уже давно, когда он в шутку стукнул меня своим лбом о мой, а весь вечер потом у меня кружилась голова. Я повис у него на плече как мешок с мукой и эта ситуация показалась мне такой смешной что я захохотал, хватая красными от крови руками его за шею. Но ехал я так недолго, он выкинул меня на диван, прыгая прямо на меня.  – Иди убирайся!– Выкрикнул я отбиваясь от его щекотки. – Нет!– Он защекотал меня сильнее, а Попчик запрыгнул к нам на диван гавкая.  Истерику сняло вмиг и порезанные части тела болели не так сильно, а Борис продолжал меня щекотать и щипать за бока и щеки, выкрикивая нечленораздельные звуки.  – Ксандра уберет,– Борис навис надо мной улыбаясь и обнажая желтые клыки,– мы не скажем что это ты, пойдем на площадку и переночуем у меня. Попчика возьмем с собой, отец не вернется ближайшие пару дней.  Но вместо словесного согласия я снова поцеловал его (скорее просто чмокнул) ошалело смотря ему прямо в глаза. Я сам удивился когда это сделал, но Борис тут же заулыбался еще шире и поцеловал меня так же. Совсем по детски, невинно и нежно.  – Мы теперь педики вместе,– Он заправил мне отросшие волосы за ухо.  – Я не знаю,– мое сердце провалилось куда то в пятки и я смотрел в чернющщие глаза Бориса как заваражённый, страшно было даже вздохнуть.  – Я не спрашивал,– Борис снова засмеялся и упал прямо на меня, придавливая меня к дивану своими выпирающими костями,–маленька зірка,– сказал он на украинском, но я совсем ничего не понял и видимо это отразилось на моем лице, потому что он снова захихикал,– ты моя маленькая звезда,– он снял с меня очки и напялил их на себя,– я похож на тебя?  – Ни капельки,– я скривился и захохотал,– почему звезда?  – Ты светишься,– Борис лишь пожал плечами и улегся головой мне на грудь,– и ты маленький.  – Я ниже тебя всего на пол головы!– Я пихнул его коленом куда то и приобнял его руками, что бы, не дай бог, он не свалился с меня. – На целые пол головы, Поттер!  Мы лежали и смеялись еще пару минут, как будто угашенные, хотя (что было удивительно) это было не так. Борис выводил пальцем какие то узоры у меня на груди, наши руки и лица все еще были в крови, но я чувствовал себя так спокойно.  – А Котку?– Вдруг спросил я, нарушая тишину.  – Эта стерва?– Борис скривился и его рука на секунду остановилась,– я брошу её, прямо сейчас,– он зашерудел в кармане своих странных штанов в поисках телефона, попутно выкидывая оттуда обертки от конфет и остальной мусор.  На телефоне он сразу набрал Котку и положил его мне на грудь рядом со своим лицом. Я чувствовал как он дышит на меня и от этого становилось только еще спокойнее.  – Ало? – Ало, привет,– Борис схватил телефон и всунул его мне сразу же как только поздоровался,– я с Поттером. Поттер, скажи чем мы заняты? Я смотрел на него как на идиота, но под почти не заинтересованное угукантье из телефона я сглотнул и все таки поднес телефон к уху.  – Мы лежим в крови друг на друге.  Борис от такой интерпретации нашего занятия только громко рассмеялся и хрюкнул, а Котку в телефоне что то затарахтела и спрашивала.  – Я хотел сказать, что мы расстаемся,– Борис скинул трубку и положил телефон на пол.– Проблема решена. Теперь мы заняты друг другом?  И эта фраза поразила меня до глубины души, зацепила за сердце и утащила его ко мне в горло. Дышать стало вмиг легче и я снова счастливо захохотал.  – Да. Черт возьми, да!– И я поцеловал Бориса в этот раз по настоящему, как он целовался с девчонками. Мы стукались зубами и я нечаянно прикусил ему язык, но это было так хорошо, что даже сквозь смех этот поцелуй казался идеальным.  – Я люблю тебя, Поттер,– Борис снова приложил одну руку к моей щеке и улыбнулся.  – Я тебя тоже,– и это звучало так легко, свободно.  И черт возьми, мне это нравилось.