Доверься мне

      Яркий золотой свет, растекшийся по комнате, преломляется, разбивается на множество маленьких солнечных зайчиков, отражаясь от белых стен. Они кружатся, словно в калейдоскопе, и Аластор уже не может понять, кажется это ему или нет. Он поднимает свинцовую после долгого сна руку, заслоняя будто светящееся окно, и смотрит, как сквозь пальцы просачиваются рваные лучи.       Этот нестерпимый свет поначалу сильно пугал. От него хотелось убежать, спрятаться в каком-нибудь тёмном углу, где можно быть лишь наедине с самим собой. Теперь же он вызывает лишь лёгкое волнение, которое нагревает давным-давно холодную кровь и течёт по телу, словно волны чей-то ставшей уже родной магии.       Глаза не сразу привыкают к яркому свечению, и Аластор медленно садится на кровати, с удивлением ощутив, что недавние раны уже почти не ноют.       В комнате царит тишина и спокойствие, но оно настолько непривычное, что какая-то неясная тревога всё-таки закрадывается в сердце. Ожидание подвоха никуда не девается, хоть он и понял с первой секунды пробуждения, где находится и у кого.       И этот кто-то заходит в комнату почти сразу, стоит Аластору окончательно проснуться. Словно бы караулил под дверью.       — Ну что, как спалось? — тихо спрашивает Люцифер, без приглашения сев на кровати рядом с Радио-демоном.       — Почему я снова здесь?       Собственный голос почему-то хрипит, и Аластор едва подавляет порыв прокашляться. То, как он звучит без радио-помех, кажется самому себе каким-то неправильным и странным. Но Люцифер, хоть и замечает тревогу на чужом лице, всё же отвечает:       — Потому что опять чуть не умер.       Эти слова кажутся резкими и укоряющими, но король ада умудряется произнести их лишь как лёгкий упрёк в адрес трудного подростка. Аластор на это лишь невесело хмыкает.       — Разве я просил меня спасать?       — Сколько вопросов.       По лицу Люцифера понятно, что говорить он об этом не хочет. Поэтому забирается на кровать, скинув с ног обувь, и кладёт ладонь на расслабленную руку Аластора.       — А ты не подумал, что кто-то может по тебе скучать?       В ответ лишь фыркают, саркастично подняв бровь. Аластор прекрасно понимает, что и дальше продолжать держать маску в такой ситуации до крайности глупо, но не может отказать себе в этом. Тревога снова даёт о себе знать, и ему хочется избавиться от чужого прикосновения, хоть это давно пройденный этап. Даже другая одежда говорит о том, что его переодевали, и ни на секунду не возникает сомнений, кто именно это делал.       — Ал, я скучал по тебе. И меня безумно расстраивает то, что причина того, что ты здесь, никогда не меняется.       Люцифер осторожно, словно боясь спугнуть, придвигается ещё ближе. Пальцы слегка крепче обвивают ладонь, лежащую на одеяле, и Аластор всё-таки смотрит, но как-то нарочно отчуждённо, будто сквозь него.       — Почему ты до сих пор боишься?       Аластор бы ответил, если б знал. Единственное, что он может понять, это то, что пугает его вовсе не сам Люцифер. Пугает эта до жути спокойная и светлая атмосфера вокруг него. Есть слишком много всего, чего Аластор по-прежнему не осознаёт, а любая неизвестность всегда настораживает. Привычный запах крови, чужой страх и собственное подчинение, остающееся за кулисами, не пугают так, как всё сейчас происходящее. Он видит в этом затишье перед бурей.       — Посмотри на меня.       Радио-демон чувствует на щеке нежное прикосновение, заставляет себя повернуться обратно, и всё-таки невольно собирает ладонь в кулак.       Свет становится мягче, словно затухающая свеча, и больше не бьёт по глазам. Аластор лишь на секунду задумывается, откуда в аду может появиться что-то настолько похожее на земное солнце, как его мысли перебивают.       — Я всего лишь хочу, чтобы ты не ставил себя под удар, как вчера. Это глупость, детское безрассудство.       — Ты будто меня отчитываешь.       К тёплой ладони на щеке хочется прижаться, но Аластор всё так же не сдвигается с места, неотрывно наблюдая за лицом Люцифера. Словно он боится, что всё это в единый миг разрушится, стоит пошевелиться.       Колено владыки ада слишком реально упирается в его собственное, слишком реально ощущается прикосновение кожи к коже, но единственное, чему Аластор не верит, это чужие глаза. В груди тугим комом скручивается тягостная, ноющая боль, стоит начать анализировать всё, что он видит в них. Слишком обманчиво. Слишком больно заново начать кому-то верить, даже если все чувства видны как на ладони. Словно он до сих пор не может поверить, что кому-то нужен.       — Ты мне нужен, — словно вытаскивая наружу все самые тайные мысли, говорит Люцифер, и Аластор от звука его изменившегося голоса вздрагивает. — Потому я имею право скучать.       Хочется как-то возразить, но в уме не находится ни единого слова, чтобы противоречить этому. Внутри что-то идёт трещинами, когда объятия, жгучие до боли и необходимые как воздух, захватывают его в свой плен. Люцифер обнимает не настойчиво, но крепко, и Аластора снова пробивает дрожь, но уже от ощущения чужих рук на спине.       Со страхом он чувствует своё бьющееся сердце, которое словно пытается вырваться из груди, зажатое между телами. И Аластору тоже хочется вырваться, но только из этих до ужаса неправильных объятий. Ощущения внутри давным-давно мёртвого сердца схожи с тем, когда со свежей раны сдирают коросту.       Он тянется рукой вперёд, чтобы оттолкнуть Люцифера, но сил хватает лишь на то, чтобы коснуться его плеча. Яркий свет, вызывающий поначалу волнение, виден даже сквозь сомкнутые веки, и Аластор с ужасом понимает, что спрятаться от него не получится.       — Я всего лишь хочу, чтобы ты поверил мне.       Шёпот в самое ухо плавит его изнутри, и у Аластора уже не находится сил даже на страх от этого. Не особо разнообразное воображение награждает его на первый взгляд омерзительной ассоциацией. Всё, что сейчас делают с ним чужие эмоции и этот свет, похоже на то, словно бы его самого освежевали, чтобы вытащить наружу всё тщательно скрытое. Но Аластор наконец понимает, что пугает его на самом деле больше всего именно это.       Внезапно Люцифер отстраняется, и эта минута объятий, показавшаяся Аластору вечностью, наконец-то кончается. Он по-прежнему сидит на том же месте, загнанно прижав уши к голове, и впервые не может понять собственных желаний. Словно Люцифер одним касанием посеял в нём прежде неизвестное чувство, которое сейчас будто заживо прорастает внутри.       — Отдыхай, — со вздохом произносит Люцифер и привстаёт, — я задёрну шторы, если хочешь.       И Аластор хватает его за руку, впервые останавливая. На его вечно улыбающемся лице хаотично мелькают солнечные зайчики, и Люцифер остаётся, понимая всё без слов.       От прежней холодности не остаётся и следа, Аластор будто с разбега бросается в бездну, оставив позади свой сильный и беззаботный образ. Он медленно тянет Люцифера на себя и снова ложится на кровать, еле заметно кивая.       — Ты… всё-таки хочешь? — на всякий случай спрашивает Люцифер, детально вспоминая их прошлую встречу в этой же кровати. Тогда Аластор позволил лишь коснуться руки, но не более, и сейчас от его внезапной открытости у владыки подкашиваются ноги.       Аластор не отвечает. Лишь в его глазах что-то, бывшее до этого незаметным, вдруг резко темнеет, и грудь от частого дыхания ходит ходуном. Но в случае с ним большего и не надо.       Люцифер медлит до последнего. Всё слишком нереально. Он не может оторвать взгляда от лица Аластора, от его глаз, пристально смотрящих в его, потому опускается вниз очень медленно. И касание губ прошивает их обоих единой эмоцией восторга. Люцифер от этого прикрывает глаза, в то время как Аластор напрягается до предела, как струна, и неумело пытается отвечать.       — Ты точно в этом уверен? — снова спрашивает Люцифер, разорвав поцелуй и наблюдая за замешательством на чужом лице.       — Куда уж точнее, — просящим тоном язвит Аластор. — Просто сделай это.       И Люцифер выполняет его просьбу. Связь с реальностью теряется почти сразу, стоит оказаться в темноте. Аластор ощущает плотную ленту на глазах, довольно ясно понимает, что он по-прежнему находится в светлой комнате, но животная часть его разума начинает мгновенно нервничать.       Ангельский свет может проникнуть сквозь какую угодно ткань, но эта, сотканная из магии короля ада, не пропускает под себя ни капли реальности. Аластор лежит на кровати, слышит голос Люцифера рядом будто издалека, и изо всех сил старается сохранять спокойствие. Но сердце, так некстати ожившее, в испуге бьётся о ребра, будто вот-вот сломает их.       Узел на затылке завязывается туже, и Аластора сотрясает невольная дрожь вкупе с нарастающим шумом в ушах. Это не та темнота, к которой он привык, и где каждая вторая тень это твоё собственное создание. Здесь же нет даже очертаний. Эта тьма сковывает, будто мешая дышать, и Аластор едва держится, чтобы трусливо не сорвать повязку. Ощущение кого-то рядом лишь усугубляет ситуацию, в которой он и так слишком уязвим.       — Расслабься, — тихий и спокойный голос словно разбивает шум на мелкие осколки, и от его звука действительно получается слегка отпустить напряжение.       Чужая ладонь касается его волос, гладит медленно и осторожно. И Аластору хочется позорно заскулить, когда пальцы трогают основание ушей, слегка взъерошив короткую шерсть.       — Когда ты лишаешься одного из чувств, то все остальные обостряются во много раз, — словно мимоходом сообщает Люцифер, шепча ему это в самое ухо, — и есть очень много способов это проверить. Главное, не бойся. Я не сделаю тебе больно.       Никакие слова сейчас не способны как-то улучшить ситуацию. Аластор это отлично понимает, поэтому до скрипа стискивает зубы, когда чувствует уже знакомое тепло, исходящее от чужих пальцев. И он впервые понимает, какой же изумительный контраст создают эти ощущения с абсолютно чёрной темнотой перед глазами.       Не прекращая прикосновений, Люцифер касается губами покрасневшей щеки, ползущими поцелуями спускается вниз. Каждое его движение заставляет внутри что-то обжигающе плавиться, сводя с ума от страха перед новыми чувствами. Но что-то странное и неосознанное наоборот начинает желать этих чувств всем сердцем.       Аластор не успевает заметить, насколько быстро Люцифер расстёгивает его рубашку, оголяя беспокойно вздымающуюся грудь. От всепоглощающего чувства уязвимости хочется спрятаться, хочется убежать, но Радио-демон всё так же покорно не двигается с места.       Пальцы, наполненные теплотой, бережно обводят каждый тёмный шрам на чужой коже. Губы следом покрывают их терпеливыми поцелуями, заставляя сердце биться чуть ли не в припадке от перенапряжения. Невинные и лёгкие касания заставляют Аластора дрожать, заставляют олений разум биться в конвульсиях необъяснимого шока.       Чувств становится слишком много, когда первая волна удовольствия сворачивается внизу слишком болезненно и непривычно. Ощущения, ноющие и изматывающие, влекут за собой и вторую волну, которая заставляет выгнуться дугой. Люцифер пользуется этим, тут же подхватывая Аластора под спину и с нажимом проводя по выступающим позвонкам.       Ему кажется, что лучи тепла пробивают тело насквозь. От этого медленного движения сквозь пересохшее горло наружу тянется стон, нелепый и тихий, и Аластор, в невыразимой жажде почувствовать хоть какую-то опору среди поглощающей разум темноты, хватает Люцифера за руку. Тот еле слышно хмыкает, переплетает пальцы в ответ, позволяя вспотевшей ладони до боли сжимать его собственную.       Это на мгновение отвлекает Аластора, и он пропускает момент, когда его подхватывают под колени. Поцелуй на внутренней стороне бедра заставляет замереть, вынуждает свободной рукой собрать в кулак одеяло и совершенно потеряться в незнакомых ощущениях. Касания словно везде, и предугадать, где в следующий момент появятся руки или губы, почти невозможно. В попытке неосознанно закрыться, он сводит ноги, но Люцифер не позволяет, лишь опускается ещё ниже, кладя их себе на плечи, и у Аластора окончательно сбивается дыхание.       — Что ты со мной делаешь?.. — получается хрипло и слишком уж тихо, но его слышат, и даже по интонации понимают, что именно подразумевалось в этой фразе.       Однако ответа он так и не получает. Длинный язык внезапно касается его там, медленно обводя по кругу сжатое кольцо мышц, и пока что деликатно трёт, не проникая внутрь, но Аластор был в шаге от того, чтобы сбежать, раствориться тенью, улизнув прямо из рук. Он лишь чудом остаётся на месте, внезапно поверив в то, что смертельный исход от вспышки стыда вполне себе реальное явление.       Внутри всё до боли сжимается, какой-то необъяснимой слабостью растекается внизу живота, пока жгучий импульс резкого удовольствия не простреливает тело, стоит чужой руке найти ещё одну чувствительную точку. Его член нежно сжимают, медленно оттягивая кожу, ведут вниз-вверх, не переставая стимуляцию языком.       А Аластору кажется, что он практически срывает голос. Неосознанно, импульсивно хватает Люцифера за волосы, чувствуя на запястье влагу собственного возбуждения, выгибается в попытке стать ближе к горячему языку, или вовсе избежать мучительно приятных движений. Под лентой в широко открытых глазах мелькают цветные всполохи, сливаясь друг с другом и рассыпаясь дождём из пляшущих точек, когда Люцифер грубее сжимает в пальцах головку, растирая непрерывно сочащуюся из неё смазку, и его язык проникает внутрь.       Другая рука опускается ещё ниже. И Аластора прошивает почти болезненным током, когда в плену сводящих с ума касаний оказывается мельтешащий хвост. Люцифер кончиками пальцев обводит мягкую кожу, где начинается короткая шерсть, трёт её против роста, выбивая из Аластора особенно громкий стон. Его язык медленно движется внутри, подстраивается под ритм обоих рук, и эта сверхстимуляция бьёт по нервам, схлапывает все чувства в одно и забивает горло несдержанным вскриком.       Пропуская сквозь пальцы практически неощутимое тепло, Люцифер слегка увеличивает темп. Неотрывно следит за тем, как Аластор запрокидывает назад голову, сминая уши, как выскальзывают из-под повязки тёмные кончики волос. То, как он льнёт к рукам, хочется запечатлеть в памяти навечно. И единая секунда, когда лишь Люцифер имеет власть над его чувствами, вырывает из груди Аластора звуки громкой мольбы под треск распоротого когтями одеяла.       Облегчение накатывает тяжёлыми волнами, обостряя все чувства во много раз, но единственное, что Аластор делает, это поспешно стягивает с глаз ленту, абсолютно не обращая внимания, что руки его практически не слушаются.       — Пока не снимай. Свет слишком яркий, — советует Люцифер, но Аластор игнорирует. Перетерпев первую резь в глазах, он щурится, взглядом находит чужое лицо. — Ты в порядке?       Радио-демон чувствует, как в плотно сжатой руке истлевает и расползается лента, которая ещё недавно так его пугала. Зато теперь свет больше не кажется неестественным. После долгой тьмы возникает какая-то необходимость в нём, желание, чтобы он не угасал до тех пор, пока не наступит ночь.       Слова не приходят до тех пор, пока Люцифер не придвигается ближе. В его глазах бликами светится до безумия неправильная нежность, но как бы Аластор ни старался, лжи он в них разглядеть не может.       — Да, я в порядке.       — Ну хорошо, — владыка бросает взгляд на красноречиво подрагивающий хвост. — Если честно, я не думал, что он у тебя чувствительный.       — Я тоже не думал, — смущённо отвечает Аластор, и Люцифер снова касается его руки перед тем, как подняться с кровати.       — Тебе всё-таки стоит отдохнуть, ты ещё довольно слаб. Да и у меня остались кое-какие дела.       Аластор думает, что ему будет стыдно за то, что он сейчас скажет. Но это будет потом, поэтому он окликает Люцифера чуть ли не в дверях.       — А дела не могут подождать?       Яркий золотой свет, плывущий по комнате, рассеивается на множество маленьких солнечных зайчиков, отражаясь от белых стен. Они кружатся, словно в калейдоскопе, и Аластор уже не может понять, кажется это ему или нет. Рядом лежит Люцифер, медленно перебирая в пальцах пряди его волос, и если это всё-таки сон, то Аластор больше никогда в жизни не хочет просыпаться.