***
Немец лежал уже на своей половине кровати, всё отворачиваясь от света. Русский перевернулся в его сторону, во сне протянул руку и притянул Августа к себе, прижимаясь было своей щетинистой щекой к его. — Убери от меня свою колючую морду, — недовольно проворчал Вогель, отталкивая ладонью чужое лицо и немного отодвигаясь от партнёра. Совет фыркнул и перевернулся на спину, увеличив расстояние друг от друга. Через несколько минут Рейх из дремоты погрузился в сон, когда Союз потихоньку начал просыпаться, но пока не желал открывать глаза. Вдруг он заметил, что немец вплотную подвинулся к нему и прислонился лицом к щеке русского. Это было довольно странно и забавно. — Кое-кто недавно сказал, что у меня морда колючая, — издалека пошёл, чтобы дать понять Рейху о его действиях. Иронично: сказал, что тот колется и оттолкнул, а теперь сейчас сам прилип к неприятному месту и дрыхнет. Будто подлизывается. Третий услышал эти слова, которые его и окончательно разбудили, но даже бровью не повёл, будто до этого не он наворчал. — Ты же знаешь, какой я бываю по утрам, — спустя пару секунд после недолгих раздумий сформулировал предложение и оправдался вместо извинений. — Конечно, змеюкой и язвой. Немец раздражённо вздохнул на этот факт, всё лёжа в том же положении. — Ладно, язвочка, подъём, надо покушать чего-нибудь сообразить, — Рейх без промедления поднялся и, оперевшись на грудь Союза, сел на кровать, потерев лицо. Он выгнулся в спине, с кряхтением потягиваясь, параллельно поднимая руки. Тут же послышался звук хруста пары костей. Совету понравился такой изящный вид сзади, что позволил себе в моменте коснуться кончиками пальцев лопаток и плавно провести по всей длине до поясницы, получая в ответ мгновенную дрожь и тихое краткое шипение от неожиданного контакта чужих рук с чувствительной областью тела. Рейх медленно обернулся на него с лёгкой улыбкой, что и не заметишь её, если не всмотришься. — Успеешь ещё меня потрогать, сам-то вставай, — далее переполз и встал с постели, распахивая навес разом двумя руками только со своей стороны кровати и подвязывая обе занавески пришитыми к ним лентами к дубовым столбикам. Немец сразу же скрылся из виду за остальными закрытыми сторонами, но ещё не вышел из комнаты. Будучи вне поля зрения Союза, тот услышал шуршание — Август одевался в свою любимую пижаму. Сава встал, приблизился к плотной ткани и глянул в щёлочку: любимый стоял перед зеркалом, накидывая на широкие плечи чёрную шёлковую рубашку, но не застёгивая пуговицы. Само одеяние Третьего представляло из себя штаны, майку из того же материала и цвета, как вышеупомянутый элемент одежды. Потом он подошёл к окну, открыл форточку, так как ему было душновато, и удалился из спальни в ванную. Утренние поцелуи никто не отменял, поэтому русский поторопился за немцем, натягивая домашние зелёные штаны, чтобы тот быстрее не ушёл после умывания. Рейх сидел на бортике ванны и задумчиво чистил зубы, смотря белыми глазами куда-то в пол, когда Союз зашёл и принялся быстренько ополоснуть лицо. Очнулся немец, когда заметил, что много пены от пасты начало вытекать изо рта, и мигом скакнул к раковине, выплёвывая её и набирая в сложенные чашечкой ладони воду, дабы вымыть всю оставшуюся на зубах и дёснах пену. Он глянул на Совета, а тот уже вытирался полотенцем. Видимо, опередил. Рейх было сам потянулся к крючку, чтобы убрать воду с лица, как его взяли и посадили на стиральную машинку. Немец успел только удивлённо охнуть от неожиданности, вдруг чужие губы столкнулись с его, а язык устремился в рот. Он промычал в поцелуй, но, быстро опомнившись, сразу ответил, хватаясь пальцами за обнажённые плечи партнёра. Спустя недолгое время они отстранились друг от друга, и Третий хихикнул. — Хах, а ведь ты каждый день так делаешь, а я всё не могу это предугадать, забываю, — последние слова прозвучали медленнее и тише, будто бы растворялись в ванной комнате, когда Август потянулся за ещё одним поцелуем, хватая Савелия за щёки и притягивая ближе к своему лицу. Снова стали раздаваться влажные причмокивания и периодические вздохи от нехватки воздуха. Во рту появилось ощущение свежести от пасты, даже слишком сильной, что, можно сказать, морозило язык и внутренние стороны щёк. СССР нравилось смотреть на реакцию Рейха за его различные действия и выходки. Оба вновь отстранились друг от друга. Немец слез со стиральной машины и, взяв русского за руку, потянул за собой на кухню, чтобы долго тут не торчал. — Кто, что готовит на завтрак? — спросил Союз, открывая холодильник в поиске чего-нибудь съестного. — Я буду. Яичницу. Тебя не дождешься, когда встанешь и пойдешь, поэтому этим утром шеф-повар — я, — протараторил Рейх, поставив сковороду нагреваться на плиту и подойдя к открытому холодильнику. — С чем яичница? — С беконом, — протянул немец, достав пачку с длинными свиными полосками и пять яиц, — по утрам у меня котелок плохо варит для кулинарных шедевров. О! И сосиски подай — тоже хочу. Совет сделал всё, как просили, заодно, подойдя к плите, поставил греться чайник, дабы попить чаю. — Сов, оденься до конца, — старался не засматриваться на сверкающий со всех сторон обнажённый торс, пока наливал масло в сковородку и клал бекон. — А что так, — ухмыльнулся Совет, шагая туда-сюда и доставая посуду с пакетиком чая, — смущаю? — Ещё как. А вдруг я привыкну к этому зрелищу и потом перестану возбуждаться при виде твоего тела. Что ты тогда придумаешь для решения такой проблемы, м? — мясо шипело на раскалённом масле, как не в себя, поэтому немец говорил громче для лучшей слышимости. — А вот это аргумент, — и мигом удалился из кухни в спальню, чтобы найти что-нибудь накинуть на себя. Чем отличалась яичница с беконом Союза от Рейховской, так тем, что второй жарил свиные полоски всегда в масле, что они получались очень хрустящими и вкусными, когда первому было достаточно только вытекающего жира из них. Также немец готовил саму яичницу и бекон по-отдельности и клал на тарелку рядом друг с другом, а русский при достаточной прожарке мяса разбивал на него яйца. Совет вернулся, когда завтрак был уже готов и кипяток из чайника разлит по чашкам. Будучи в спальне, он нашёл какую-то домашнюю рубашку и накинул её, затем надел повязку на глаз и, чтобы не мешать Рейху и скоротать время, заправил кровать.***
Коммунист сидел на одном конце дивана и в размышлениях потирал рукой свою бороду. В это время бывший нацист читал книгу, устроившись вдоль мебели, положив ноги на чужие колени. — Пойду бороду сбрею, что ли, — вздохнул Союз. Реакция Рейха не заставила себя долго ждать: он резко оторвался от страниц, подняв недопонимающий взгляд на партнёра в немом вопросе. — Мне послышалось? — Да, я серьёзно. — Не верю, что это ты говоришь. Она у тебя так излюблена, неужели возьмёшь и избавиться от неё? — хохотнул, но моментально сделался серьёзным, — Слушай, это всё из-за "колючей морды"? Ты прости меня за такие слова, пожалуйста. Я-... — Нет, не из-за этого. Просто захотелось каких-нибудь маленьких перемен. И ты можешь стать участником сего действа, — встал с дивана и подал руку немцу, приглашая. Немец не доверительно взглянул на протянутую конечность, снимая со своего носа очки. — Предлагаешь побрить тебя? — Мгм, ты очень хорош с холодным оружием, а моя бритва тебе раз плюнуть, — очень быстро стал сгибать и разгибать пальцы, продолжая звать, — ну, солнце, пойдём. Рейх глубоко вздохнул и подал ему руку в немом согласии.***
И вот, спустя какие-то мгновения всё необходимое было перенесено в ванную. Сама комната была небольшой, поэтому Августу при надобности будет трудно ходить вокруг сидящего на стуле Савелия. Шея и грудь была обмотана полотенцем для защиты от случайно падающей пены. Повязка снята, чтобы не мешалась. Третий вынул из стаканчика шаветку, и его бросило в лёгкую дрожь. Вспоминались те нехорошие моменты, когда он не мог нормально этим пользоваться — при бритье постоянно ранил свои щёки от неаккуратности и особой остроты лезвия. Но, когда Рейх приобрёл Т-образный станок, то его жизнь стала лучше, и кожа перестала страдать. Сейчас он немного переживает, что поранит Совета, ведь давно уже не держал в руках такую бритву, но постарается быть аккуратен. Быстрый выдох. Сильный поток воздуха колыхнул чёрные кудри. Всё хорошо. Яркий свет есть. Зеркало есть. Все средства для бритья есть. Сама бритва есть. Все условия есть. Настрой есть. Сейчас бы сюда триммер, чтобы удалить лишнюю длину, но ни у кого из мужчин его не было, поэтому, ладно, всё шаветкой. Третий взял баллончик, старательно встряхнул его, нажав на кнопку, выпустил белый шарик почти на всю свою ладонь с характерным шипящим звуком и ровным слоем нанёс пену на распаренное в горячей воде пол лица. Далее взял лезвие и повернул голову Совета в бок. Взору открылся вид на левую щёку, немец хотел начать с неё. Он, поддерживая свободной рукой подбородок, начал вести шаветку снизу вверх против роста волос лёгкими маленькими рывками без резких движений. Слышно лишь шуршание при сбривании щетины и дыхание Третьего. Скоро он закончил с этой линией и, вытерев пену с лезвия об полотенце, стал оценивать качество его первых шажков работы. Всё гладенько, чисто, без травм, хорошо. Союз не издал ни единого звука и не скорчил лицо — отлично. Просто мирно сидит с наклонённой головой и закрытыми глазами. Можно переходить к следующей линии. Дальше прошло по такой же схеме — всё хорошо. И так со всеми последующими участками лица, пока Август не дошёл до шеи и начал сходить с ума от вечной тишины. Захотелось разбавить её каким-нибудь разговором. Он, когда вёл лезвие по шее, находясь уже сзади, смотря в зеркало для удобства, ненадолго призадумался, но тут же хмыкнул. — Хм, а ты не боишься, что я могу..., — Рейх схватил Совета за волосы на макушке, слегка потянул голову назад, а острый металл прислонил к его горлу, переходя на выдавленный злобный и жуткий голос, — ... перерезать тебе глотку? Русский, можно сказать, успел задремать в это время, но голос его разбудил. Открыв глаза, он непоколебимо продолжал сидеть. — Нет, я тебе доверяю, — мягко ответил. Эти слова поставили немца в ступор. Конечно, это очевидно. Но прямое напоминание о доверии заставляло душу Августа превращаться в лужицу. Он опустил шаветку и погладил угольные кудряшки, потупив взгляд. — Доверяю..., — повторил последнее слово, — Скажи это ещё раз. — Я тебе доверяю, — не терял мягкости в голосе. Ариец упёрся лицом в пушистый "одуванчик" и хихикнул. Мужчина продолжил своё дело. За это время рука набилась, уверенность и скорость в действиях возросла, а поэтому время бритья шло быстрее. Вскоре Рейх закончил. Он не стал всматриваться на весь свой общий результат, чтобы это было, что для него, что для СССР, сюрпризом, так что немец быстро смыл остатки пены с лица, прошёлся по нему лёгкими обмазанными лосьоном пальцами для увлажнения кожи. Конечно, Третий всё же многое увидел, но старался выкинуть из головы — хочется удивиться, как в первый раз. Звонко охнув, мужчина хрустнул своей шеей и спиной, наслаждаясь концом своей работы, и сел на край ванны. — Всё, можешь оценивать. Совет снял с шеи полотенце и посмотрел на себя в зеркало, встав со стула. Раздался звонкий удивлённый хохот, полный восхищения. Он погладил подбородок и шею, убеждаясь в их гладкости и в том, что это всё не снится. — Потрясающе, Август, я в тебе не сомневался, умница! Немцу было очень приятно это слышать. Рейх повёл любимого из ванны на кухню посмотреть на него под другим углом и освещением, захватив за собой стул. Смешок. Вогель встал поодаль от него, обходя туда-сюда с удивлённый улыбкой и прищуром — явно гордится своей работой. — Ты, оказывается, у меня такой молодой... Действительно, СССР на вид сбросил примерно лет так 10-20. Ариец сел на подоконник, не отрывая взгляда от своего красавчика. — Сразу вспомнились наши с тобой студенческие годы. Походы на рыбалку, езда на лошадях подальше от всего и всех, — пока Третий окунулся в ностальгию, Совет медленно подошёл вплотную и наклонился к нему, оперевшись руками на чужие бёдра. — Что нам мешает делать это сейчас? — И правда, — немец потянулся за поцелуем, соприкасаясь с нежными пухлыми губами. Для соединения их гладких подбородков ничего не мешало. Рейху даже было как-то непривычно без приятных ощущений колкой щетины.***
— Мне это надоело, — выдохнул Третий, явившись в спальню, как гром среди ясного неба, и рухнул на кресло своего рабочего стола. — Что такое? — прервал свои старательные отжимания от пола Совет, садясь на колени и обращая внимание на любимого. — Отращивай бороду обратно, — сказал, как отрезал, и показалось, что он не будет ничего объяснять, но грудная клетка поднялась в готовности хозяина говорить, много, — Я без неё не могу. Недавно, когда я дремал, ты поцеловал меня в щёку, во сне мне показалось, что это делает какой-то другой человек, так как не почувствовал колкость, и вскочил. Каждый раз, когда мы вне поля зрения друг друга, я забываю, что ты бритый, и при случайных встречах вздрагиваю от твоего непривычного вида, не узнаю. Как известно, я близорукий. Ты, конечно, очень красивый (хотя для меня всегда такой) и выглядишь моложе, но мне сложно..., — с каждым предложением немецкий акцент Рейха усиливался от льющихся через край эмоций. Немец с детства имеет плохое зрение, но у него до сих пор нет привычки носить очки на постоянной основе, он использовал их только в чём-то важном: письме, чтении и другой работе, требующей рассматривать мелкие детали. — Может нужно немного потерпеть. Привыкнешь. — Ни за что, я так долго привыкал к твоей бороде, а теперь столько же надо привыкать к её отсутствию. СССР чуть подумал и приподнялся с пола. — По правде, я уже давно решил её отращивать заново. — А ты почему? — Ну, мне легче подравнивать контур, чем проходиться по всему лицу. Это тратит много времени и сил. Я много лет так делаю. А с чего вдруг захотел сбрить, не знаю, в голову стрельнуло и всё, — на мгновение Союз замолчал, — Считай, опыт. Попробовали и узнали. Но я больше так не буду делать. Всё вернётся на круги своя.