25.08.2016
Экран телефона слишком сильно светил в темноте комнаты, почти слепил. Минхо сморщился и убавил яркость, прищурившись, чтобы разглядеть имя звонившего.«Джисон»
— Почему ты звонишь так поздно? Я уже лег спать, — проворчал в трубку Минхо. — Всего час ночи, неженка. Выгляни в окно. — Я лежу под одеялом. — Ну выгляни, — заканючил Джисон, растягивая гласные. — Боже мой. Он резко откинул одеяло, потому что спорить с Джисоном — дольше и сложнее, чем просто сделать так, как он хочет. Возможно, потакать ему не лучшая идея, но сейчас и правда уже час ночи, а весь день Минхо провел в аэропорту — самолете — опять аэропорту — душном такси — пробке — и так далее. У него не было сил спорить. — Ну что? — Минхо прижался к подоконнику, выглядывая на улицу. Из приоткрытого окна тянуло ночной свежестью и немного запахом реки. Голые ступни потерлись друг о друга, по полу скользил холодный воздух. — Чего ты ночью пришёл? Яркая улыбка на лице Джисона светилась в темноте. Он активно помахал рукой и растянул губы шире, почти пряча глаза за щеками. — Ну ты и гандон. Мы не виделись два месяца, ты даже не соскучился? — голос в динамике не утратил ни капли радости. — Выйди. — Родители спят, — попытался сопротивляться Минхо. — И? — Хуй пни. — Минхо. — Джисон? — Я сейчас в домофон позвоню. — Я спущусь и дам тебе по шее. — Зато спустишься, — улыбается, а Минхо закатывает глаза, вздыхая. — Ну ты и гремлин. Ночь ясная, но тёмная, совсем без луны, только тонкий месяц светится где-то с краю неба, зато видно россыпь звёзд над головой. Высокая трава, к счастью, пока не покрылась росой, она сухая и теплая, проминается под спиной, когда они валятся на землю неподалёку от реки. Здесь свежо и пахнет концом лета — откуда-то издалека яблоками, немного тянет дымом, от реки едва уловимо тиной или чем-то таким. — Как Япония? — спрашивает Джисон, глядя на иссиня-черное небо. — Ты и так знаешь, я тебе миллион фоток скинул, — отзывается Минхо. — Ну не вредничай. Совсем нечего рассказать? Минхо вздыхает. Они созванивались как минимум пару раз в неделю, и не вылезали из чата, как и обычно. Поездка в Японию на два месяца промелькнула для него будто за день, он почти все время просидел над учебниками и заданиями, которые ему выдали в школе. Выпускной класс не давал времени на расслабление. Он рассказывал Джисону почти о каждом своем шаге, даже о том, какие пудинги продают в японской круглосутке, а он все равно смотрит сейчас так, будто Минхо вернулся из кругосветного путешествия. Его можно понять, Джисон нигде не был, кроме их города. Они знакомы с самого детства, живут почти что в соседних домах, ходят в одну школу, вместе играют в компьютерном клубе и тратят деньги на всякую вредную дребедень в seven-eleven. Вместе валяются на разобранном диване Минхо и читают комиксы, вместе смотрят аниме с одного ноута и вместе засыпают в куче одеял, прижимаясь друг к другу, потому что хоть одеял и куча, Минхо все равно мерзнет во сне, а Джисон горячий, как асфальт на солнцепёке в разгар лета. Они лучшие друзья, даже больше, но это не то самое «больше чем друзья». Возможно, они соулмейты. Наверное, никто не удивится, если так и окажется, скорее все удивятся, если их метки не совпадут. Минхо уже слышал за спиной шепотки, что «если уж они окажутся не соулмейтами, то я вообще не хочу верить в судьбу». И поначалу такие слова грели, потому что давали надежду, а потом Минхо понял, что это лишь домыслы. Всë может оказаться совсем не так, как он хочет, метки могут оказаться разными, и у Джисона будет его соулмейт. Другой — не Минхо. Надеяться опасно, будет больнее, когда все поломается. Поэтому он не думал о своей метке, старался не вспоминать. Джисон и так рядом. Джисон думал иначе. — Хëн, — тише протянул он, приподнимаясь на локте, — а твоя метка ещё не появилась? Минхо удивленно глянул на него. — Мне до девятнадцати еще два месяца. — Она иногда раньше проявляется. У моего брата появилась за две недели до дня рождения. Минхо поджал губы, снова поднимая глаза на небо. — Нет, пока ничего не появилось. — Жаль, — Джисон откинулся на спину. — Интересно, какой у тебя будет рисунок. «Надеюсь, такой же, как у тебя» — пронеслось в голове Минхо. — Почему для тебя это так важно? — спросил Минхо, хмурясь, пока по небу заскользила падающая звезда, расчерчивая черноту длинным хвостом света. — Потому что если у вас одинаковые метки, то вы связаны. Говорят, что своему соулмейту ты можешь рассказать что угодно, и он примет и поймет. И ты понимаешь его так же хорошо. Мама рассказывала, что даже чувства другого словно через себя пропускаешь, — задумчиво произнес Джисон. — Почему ты не можешь рассказать все мне? Джисон тихо рассмеялся. — А тебе бы этого хотелось? — он повернул голову, глядя теперь в глаза Минхо, и вдруг оказался так близко, что можно было пересчитать его ресницы, даже в темноте. — Я думал, что и так все о тебе знаю. У тебя есть секреты? — Ну, — он дернул плечом, опуская глаза, — не секреты, просто вещи, которые я держу при себе. Ауч. Неприятно кольнуло, будто тонкой иголкой по коже. Это нормально — не делиться абсолютно всем, Минхо тоже не рассказывает обо всех своих мыслях и страхах, но почему-то не ожидал, что Джисон может делать так же. Этот парень рассказывает о каждой своей покупке и каждом новом вкусе мороженого, которое пробует, и это просто странно — осознавать, что он, как и любой человек, иногда оставляет что-то при себе. Он же не любой человек, он Джисон. — Расскажешь? — спрашивает Минхо, смягчая тон. — Нет, — улыбается шире. — Говнюк. — Как будто ты мне всё рассказываешь. — Я всё рассказываю. — Да? — Да. — Кто был твоей первой влюблённостью? — спрашивает Джисон, выгибая бровь. Минхо запинается, задерживая на пару секунд дыхание. — Вообще-то я первый спросил о твоих секретиках. — То есть это секрет? — От тебя да, — с поддразниванием отвечает Минхо. Джисон не сильно пихает его в плечо и отворачивается, складывая руки на груди. Ветер колышет траву вокруг них, качающуюся над головой и кажущуюся такой высокой, будто она может достать до неба и звезд. Смех растворяется в воздухе, не оставляя даже эха. Минхо чувствует тепло от Джисона, прижимающегося к нему плечом. Он бы хотел быть еще ближе, засунуть Джисона себе под толстовку и наслаждаться его теплом всегда, ни с кем не делить. — Для тебя правда так важно, чтобы твой человек был твоим соулмейтом? — спрашивает Минхо, нарушая тишину. Джисон поворачивает на него голову. — Что значит «твой человек»? — Возлюбленный, — быстро произносит Минхо, будто хочет отлепить от себя это слово, и закусывает губу. — Так проще. Мой соулмейт точно меня полюбит, я буду уверен в этом. — А если тебе признается кто-то другой? Не соулмейт. Или… — он осекается, с тревогой заканчивая мысль, — или человек без метки. Минхо чувствует, как замирает Джисон, как каменеет его тело и затихает дыхание. Он не двигается, глядя вверх, или куда-то внутрь себя, а потом поднимается, опираясь на руку, и смотрит прямо в глаза Минхо. Собственный взгляд беспокойно мечется по лицу над собой. Джисон нависает сверху, слегка хмурится и что-то решает в голове. У Джисона круглые темные глаза, милые и наивные, с мягким взглядом, нежным, но не сейчас. Сейчас они остро прошивают Минхо насквозь. — Кто? — ровным тоном спрашивает Джисон. Ему не хочется увиливать. Хочется сказать прямо, но сердце глухо стучит в глотке и не дает произнести ни звука. Минхо с усилием сглатывает и произносит чуть хрипло: — Ты мне нравишься безо всяких меток. Если бы было можно, я бы отказался от нее, никогда бы не видел, потому что хочу быть с тобой. И мне все равно, соулмейты мы или нет, — собственный голос слышится издалека, будто его принес ветер вместе с запахом тины с реки. Джисон не шевелится и пристально смотрит чуть потеплевшим взглядом. Губы вздрагивают, слова хотят сорваться с них, но Джисон им не позволяет. Вместо этого он наклоняется ниже и прижимается к губам Минхо, осторожно целует. Ветер перестаёт шелестеть в траве, Минхо вообще ничего не слышит, только чужой дрожащий выдох на уровне своего рта. Джисон мягко прижимается к нему и целует так трепетно, будто Минхо сделан из рисовой бумаги, которая лопнет от минимального напора. — Ты тоже мне нравишься, — шепчет Джисон в приоткрытые влажные губы и снова припадает к ним, целует верхнюю и проводит пальцами по щеке.06.09.2018
Окна на кухне запотевают из-за горячего пара, который поднимается от кастрюли. Минхо мешает макароны и откладывает ложку в сторону. Он не замечает, как сзади подкрадывается Джисон, как обычно не надевший тапочки. — Что на ужин? — тянет он, прижимаясь щекой к спине Минхо и опутывая его талию руками, сцепляя их на животе. — Паста. Ты сделал уроки? — Фу, мам, это ты? — Минхо по голосу слышит, как он морщится, и смеется, закидывая на сковородку измельчённый чеснок. — Она разрешает тебе ночевать у меня, только если ты делаешь уроки и не получаешь тройки, — Минхо ласково поглаживает его руку и отставляет пустую доску в раковину. — Так что? — Я все сделал, — бурчит он губами в футболку. — Если нужна помощь, то говори. — Я умный. — Кто так решил? — тонкие пальцы вцепляются в его бока, заставляют взвиться и теснее прижаться к чужой груди, закидывая голову на плечо позади себя. — Прекрати, а то получишь. — Что я получу? — смеется Джисон, еще сильнее щекоча его. — Пизды ты получишь! — Да? Ну попробуй, дай мне пизды, дорогой, — Минхо хихикает и извивается в его руках, которые за пару лет стали какими-то удивительно сильными. Джисон весь изменился за эти два года. Из тонкого подростка с пухлыми щеками стал таким складным и красивым, что Минхо иногда казалось, что он выиграл в лотерею и сам того не понял. У Джисона крепкая грудь, широкие плечи и удивительно миниатюрная талия, а еще прекрасная задница, от которой сложно держать подальше свои руки. Джисон хорош собой, и он весь принадлежит Минхо. Он перестает щекотать Минхо, позволяя ему закончить готовить, но не уходит. Обнимает сзади и глубоко вдыхает запах с футболки, ведя по ней носом. — Я должен тебе что-то сказать, — мычит Джисон, упираясь лбом в основание шеи. — Говори. — Моя метка появилась. У Минхо внутри все замирает и немеет, только страх шевелится в животе. Пальцы сжимаются на ручке сковородки, он тяжело сглатывает и пытается смахнуть это чувство, стискивающее тело, пытается переключиться на руки, обнимающие его и греющие. Не важно, какая у Джисона метка, он не уйдет, Минхо это знает. Они говорили об этом не один раз: после выпускного Минхо, когда Джисон, почти плача, говорил, что в универе он может встретить кого-то со своей меткой, и тогда он должен попытаться; и спустя год отношений, когда очередной приступ нервов закончился объятиями и ласковыми поглаживаниями по голове; и совсем недавно, когда Джисон остался на ночь и тихо спросил, прижимаясь в постели, что будет, если его метка все же окажется другой. Минхо никогда не волновала метка. Он полюбил Джисона, его нежность, шутки и его душу. Он видел Джисона счастливым, усталым и плачущим, видел, как он побеждает и проигрывает. Он видел его со слезящимися от наслаждения глазами, неразборчиво шепчущим и открытым в своей постели. Он видел его неуверенность, трясущиеся в толпе руки и потухший взгляд. Он знает Джисона, а еще знает себя. Никого лучше Джисона для Минхо не существует, и никакая метка этого не изменит. Джисон воздушно усмехнулся, разгоняя теплый воздух вокруг шеи Минхо. — У твоего клевера теперь есть пара, — шепчет он и целует открытую кожу, по которой бегут мурашки. До него доходит не сразу, на самом деле, спустя каких-то пару секунд, но кажется, что он долго стоит вот так, тупо пялясь в сковородку, на которой уже начинает гореть чеснок. Минхо изворачивается в его руках и порывисто целует в улыбающиеся губы, хватая щеки ладонями. — Теперь не будешь пытаться расстаться со мной, заметив у кого-то цветок на запястье? Джисон неловко усмехается и смотрит со всей нежностью. — Он был правда похож на трилистник. — А ты на дурака похож. — А ты и есть дурак, — отвечает Джисон, потираясь своим носом о нос Минхо. Засыпать в объятиях Джисона всегда приятно, но сейчас как-то особенно, когда за окном стучит по подоконнику дождь, а над ними больше не висит никаких вопросов. Ноги сплетаются под одеялом, ленивые поцелуи оставляют влагу на губах, успокаивают душу.