Don't pet the flee cat

1… Ты тихая в постели. На самом деле. Без притворств и масок подчиненной чьей-то доминантности женщины, когда не достаточно живая, недостаточно человекоподобная. Когда зверь животного желания внутри заставляет впиваться ногтями в ладони. Когда сигареты хочется тушить о себя, чтобы перекрыть необузданную силу тяги к сексу. Это всегда было проблемой. Люди комкали в себе свое нутро. Натягивали на себя слой за слоем одобрение и ожидание. Твоя суть заставляла трещать по швам тонкий материал социализации. Ко всему прочему, ты легко одержима. Твоя кровь бурлит при виде красоты. Он уродлив. Как все. Обычен. Тем не менее, ты не можешь назвать ни одного раза, когда смотрела бы на Прайса без желания сорвать с него лицо. Он говорит, в этом его тихом и понимающем тоне, в этих его смешках и хмыках. Ты даже не медсестра. Ты научный сотрудник в крохотной лаборатории разработок. Образования у тебя никакого (кроме художественного), взяли знакомые знакомых в качестве помощи, перед этим попросив закончить хоть какие-то курсы психиатрии для галочки. Наука затянула тебя так, что ты безвылазно сидела по уши в философии, психологии, старых трактатах и прочем дерьме. Вот ты убираешь клетки животных, помогаешь в проведении лёгких экспериментов, натаскиваешь пугливых аспирантов на взаимодействие с мелкими грызунами. А потом, в один момент ты уже устроена в качестве лаборанта. И ты не тупая, у тебя есть идеи, у тебя есть желание понять работу мозга. Выправить ее, закрутить снова и выпрямить обратно. Из всех специалистов ты чуть более заинтересована в бихевиоризме, чуть больше помешана на преступлениях. Мозг, разрезающий мозг. Ты тихая, спокойная, пугающе холодная. Твой взгляд тёмный, как постоянно препарирующее лезвие. Ну и что? Ты лучше этих идиотов, даже без должного образования. Ты умнее, вдумчивее, въедливей, трудоголичнее. Те, кто стоит выше тебя — старшие научный сотрудники, кандидаты и доктора наук, знают, что ты хороша. Достаточно хороша, чтобы держать тебя рядом. Институт — режимный объект. Нет ничего странного, что лаборатории перенесли на пристройки внутри базы ебанных военных да? Нет. После инцидента, половина ушла в отпуск за свой счёт. Сотрудников мало, работы излишне много, все на нервах. Психоневрологическая, когнитивно-поведенческая, экспериментальная, психиатрическая, химико-фармакологическая и бла-бла лаборатории в сокращенном составе на ограниченной площади. У каждого отдела раньше были животные, на которых проводили исследования. Сейчас ваша работа это сплошная теория и документация. Вскоре эту проблему обещали решить, но никто на самом деле не надеялся на создание супер секретной лаборатории с объектами для эксперимента на любой вкус. От мыши до человека. У них же есть ненужные пленные, нет? В любом случае. Вас перевезли на базу после небольшого… Теракта в вашем институте. Опять же, пафос всекосмических масштабов, ничего такого и не произошло, но «национальные мозги и серьёзные разработки» надо спасти, ну же. Никто не пострадал. Даже не был ранен. И сейчас вы не то, чтобы сильно ужаты в бюджете и месте, несмотря на относительно маленькую площадь отведённого пространства. Самый существенный минус здесь, на базе, это то, что даже стараясь максимально не выходить из выданного помещения, ты видишь лишних людей. Военных. Они все убийцы. Они убийцы, а у тебя проблема со вкусом. Они хотят прибрать разработки на благо военного дела, и ты представляешь, в каком ужасе они будут находиться, когда на допросе люди будут ломать себе зубы друг о друга при передозе. Они проходят под окнами, стоят у противоположной стены, когда ты выходишь покурить поздней ночью, появляются в стенах лаборатории, чтобы сунуть нос туда, где им его откусят вместе с яйцами и запихнут в очко. Военных не привечают больше, чем надо, в конце концов, здешние учёные должны быть благодарны только на голову ебнутым чиновникам, решившим, что будет хорошей идея подписать вас всех на это сожительство. И двери хлопаются, глаза разглядывают ваши белые халаты и круги под глазами, руки тянутся к разработкам, носы суются во всё грязное бельё. Но их и близко быть не должно. Ты работаешь второй месяц, пытаясь функционировать как привыкла — механически. Но сегодня твоей старшей нет, доктор Мун уехала на бесполезную конференцию по безопасности. Обычно она по доброте душевной приносила тебе кучу еды из столовой. Ты не маленькая девочка. Ты не можешь жить на заначке из сладостей и кофе без ухудшения уже явно имеющегося гастрита. И тебе нужно нормальное количество еды, чтобы поддерживать работоспособность организма. Ты всегда была мясной, не сравнимой по размеру с тонкими изящными девушками, некоторые из которых имели суперспособность выживать на лист салата (не беря в расчёт богичных нимф со здоровым аппетитом и отличным метаболизмом, такие существа были мифом во плоти). Но, выходить ко всему этому месиву голов и грязных ртов не хочется. Ты сжимаешь руки в кулаки, вдавливая ногти в кожу. Придётся сделать это всё равно. Ты вполне способна не есть неделю, спасибо нездоровым отношениям с едой, но не собираешься мучить себя. В конце концов ты уже давно не на той грани ненависти к себе. Теперь то, что уходило внутрь, активно транслируется на окружающих. Поэтому ты надеваешь свою самую холодную маску, стискиваешь зубы посильнее и прешься делать вид, что не замечаешь изучающих взглядов со всех сторон. На тебя таращатся твои коллеги, потому что ты никогда не выходишь на свет. На тебя таращатся солдаты, потому что ты выглядишь как жалкая горка снега среди их пыльной зелени. Ты думаешь, что вполне способна поесть одна, потому что твои коллеги перманентные идиоты в своих удивленных взглядах и шепотках. Но когда ты садишься за стол, с кажущимися максимально незаинтересоваными друг в друге едоками, что солдаты, что медики начинают смотреть ещё интенсивнее. Как дети малые. Это какие-нибудь маршал-генералы всея земли за твоим столом? Как там поживает твоя дипломатия? «Я могу здесь сидеть?» Ровно спрашиваешь ты, почти забыв придать голосу вопросительную интонацию. «Конечно, мисс.» Голос глубокий и мягкий. Ты точно села не к тем людям. «Спасибо, я не займу много времени.» Ты не смотришь на них. Без надобности. Завтра доктор Мун приедет и тебе не придётся выползать из раковины больше. Ты ешь быстро, две минуты на всю еду. Военные же должны понимать, что такое возможно? Раньше над тобой издевались за эту способность. Теперь, смешки откуда-то издалека ты неосознанно воспринимаешь на свой счёт. Вот поэтому ты ненавидишь эту 'школьную' систему. Столовая, серьёзно? Просто выдайте нам по пачке собачьей еды. Ты поднимаешься с места, чтобы убежать в свои отчёты, гипотезы и научные исследования. «Как ваше имя?» Нет. Ты не слышала этого вопроса. Вероятно это невежливо, раз они высокопоставленные. Ты уберешься отсюда быстрее, чем они успеют оскорбиться. «Мисс?» Да блять, успокоишься ты, идиот? «Пробейте меня по базе.» Почти рычишь ты, говоря на нижнем регистре. Дура. От испуга ты поднимаешь глаза. Синеглазый урод, настолько притягательный, пышущий спокойным контролем, кажется не разозленным, а позабавленным. Слава Богине, слава любой Силе, что прикрыла твой зад, и тебя восприняли как развлечение. Синие глаза заставляют сухое подобие стыда в твоей груди расшаркаться по ребрам наждачкой. «По тебе и так видно, что ты сука.» Звучит сзади. Ожидаемо. По лицу мужчины перед тобой явно видно, что он не впечатлен таким выпадом. Прожигающий синий плавит тебя изнутри два сердечных стука, и ты решаешься прервать глухую тишину осуждения вокруг себя. Ты бросаешь извинения и выносишь своё тело обратно в своё логово. Ты выдыхаешь, только когда закрываешь дверь изнутри на ключ. Будто это спасёт тебя. Люди не забудут. Доктор Мун отчитывает тебя с порога на следующий день. Ты опять уснула за столом. Она выпихивает тебя на маленький диван в своём кабинете. Пока она разгребает почту ты спокойно отсыпаешься пару часов. «Дорогая? Подойди сюда» О, эта интонация. У тебя проблемы из-за вчерашнего? Они не могут быть более обидчивыми, кто из этих шавок настучал на тебя- «Твою инициативу одобрили» Ты разом оказываешься на ногах, твои волосы топорщатся, одежда перекосилась, но всё твоё внимание на экране. Письмо с подтверждением… разрешения проведения анализа данных… на предмет выявления… при поддержке командования… прикрепление к группам… доступ к файлам под надзором… Ты моргаешь, потом перечитываешь снова. «Это что?» «Ты же не думала, что они разрешат тебе играть в шпиона?» Надежда была. Но нет, странно другое. «Я просила только архив. В идеале понаблюдать издалека и опросить новобранцев.» «Мы с тобой обе знаем, дорогая, ты только и ждешь шанса посадить жопу и уткнуть голову в бумажки. Ты же хотела практику, иди, бери.» Доктор Мун сидит настолько довольная, насколько может быть. Она была той силой, что постоянно давила на тебя, желая создать алмаз. Ты хотела бы быть скорее водородом. Присутствовать везде так, чтобы тебя нигде не было видно. «И что я должна делать?» «Одна команда свободна. Кто-то из местных легенд. Но они согласились с тобой поработать» Нет! Ты давишь тихий крик. Потом давишь громкое рыдание. «Я могу отказать?» «Я подсыплю слабительное в твой следующий обед.» Ты вздыхаешь. «Ведете себя как ребёнок, Док.» Добродушное, ехидное лицо перед тобой на секунду исказилось. Она жуть как не любила, когда ее так называли. «Не тебе мне это говорить, дорогая. Тащи сюда свой план работ, будем пересматривать. Выйдешь на работу завтра» 2… Черновой план работ, как и тема, была утверждена ещё неделю назад. Доктор Мун не посчитала нужным сообщить об этом, опасаясь твоей реакции. Это был разумный ход с еë стороны. Ты бы просто давила на работу в бумагах, что тоже было неправильно. В конце концов, что может рассказать об изменении психического и физического состояния бойцов, чем они сами? Доктор Мун снова грозно смотрела на тебя утром. Этой ночью ты легла в 4 утра, зная, что вставать через два часа, чтобы успеть перехватить своих подопытных пораньше. Перехватывать не приходится. Доктор Мун самодовольно говорит, что уже выбила тебе соглашение на личную встречу с их главным. Ты активно делаешь вид, что это тебя не тревожит. Ни его согласие, ни ее вмешательство. Ни то, что ситуация совсем выходит из-под контроля. Слава твоей паранойе и неуемному желанию приключений на голову. Ты подготовилась Тебе неоткуда было начинать расследование, да и времени не было совсем. Поэтому ночью ты попыталась совершить очередной подвиг. Ради эксперимента с местными идиотами можно было пообщаться. Выходя курить в три часа ночи, ты сделала вид, что не можешь зажечь зажигалку. Ты надеялась, что у противоположной стены твоё актёрство было принято на веру. Дежурные новобранцы, особенно усиленно наблюдающие за тобой в эту ночь, вытащили сигареты из мерзких ртов, когда ты подошла ближе. Интересно, они уже убивали или их только приучивают к крови? «Не найдётся огонька?» Солдат молча протянул руку с зажигалкой к твоей сигарете. Ты ответила точно рассчитанным количеством благодарности в улыбке, чтобы он не посчитал тебя заигрывающей. Ты сделала пару затяжек под их резкими взглядами. Шея начала зудеть от лишнего внимания. Нужно закончить раньше, чем ты начнёшь краснеть. «Не подскажете, кому я сегодня нагрубила?» «Нет.» Ты киваешь. Ну, ладно. Вы стоите в тишине до половины твоей сигареты. «Капитан Прайс.» Другой голос. Чуть выше и спокойнее, чем у первого. «Можешь автоматически добавить к нему список из тех, кто сидел с ним за столом.» «И остальных его женушек» «Что?» Идиотизм. Не надо начинать, они всё равно не поймут. Ты вздыхаешь, позволяя дыму обжечь твою гортань, перед тем как выпустить. «В мою защиту, я извинилась сразу же» «И всё такая же грубиянка. Вас тут приютили. На нашей территории наши правила» Ты смотришь ему чётко в глаза впервые за вечер. «Мы не просили. Нас поставили перед фактом, как и ваше руководство. Это Во-первых. Во-вторых, территория здесь не ваша, а их. Оставь себе своё морализаторство и поучительность, ладно?» Ты зажимаешь тлеющую сигарету в зубах, оставляя руки свободными. Ты не кричишь, судя по тону просто ведешь беседу. «Я не сделала ничего такого, даже пришла мириться с вами, хотя вы отношения к этой ситуации вовсе не имеете. Так что не заводитесь, леди» Самый спокойный из них сжимает плечо парня, агрессивно дышащего в твою сторону. Прелесть. Ты кидаешь бычок сигареты в урну и улыбаешься солдатам так, как улыбаешься удачным шуткам про смерть. Уходя, ты не оборачиваешься, чувствуя, как с каждой секундой ноги становятся всё легче. Неутоленная жажда драки, которую они в тебе раззадорили, скребет под кожей. Ты отжимаешься, приседаешь, стоишь планку, дрочишь, чистишь зубы пока моешься, и наконец выгоняешь неуемную энергию внутри себя. Закрывая глаза ты знаешь, что завтра будешь ненавидеть своё решение поспать, а не потратить два часа на поиски информации. Поэтому в семь утра доктор Мун с осуждением смотрит на твоё осунувшееся лицо, а ты с раздражением смотришь в экран ноутбука. Про этого Прайса нет никакой информации. Даже странички на фейсбуке, не то, что отрывка в какой-нибудь заархивированной газете. К местным документам доступа у тебя ещё нет и… Приходится пить свой кофе и вылетать первым рейсом в спортивный зал. Ты вспоминаешь школьные годы, стоя здесь, за спиной Капитана, пока он поднимает веса. Ты уверена, что он должен был почувствовать твоё присутствие, как часто это бывает у военных со стажем. Но, раз уж он решил позвать тебя сюда (что кстати, вызвало у тебя много вопросов), то ты будешь пялиться. «Будь вежливой. Первое впечатление, дорогая. Умоляю тебя, не спугни их. То, что тебе дали шанс, уже огромный прорыв.» Говорила доктор Мун. Весь день вчера, перед выходом сегодня. Но они уже считали тебя чужой, разве нет? Уже видели очевидный факт твоего невписывания в узкие границы нормы. Так зачем пытаться? Мышцы на его спине были облеплены кофтой с длинным рукавом, ноги в свободных спортивках натягивали ткань когда он приседал со штангой на широких плечах. Боже, этот монстр качает зад? Ты хмыкаешь, когда он заканчивает свои подходы. Он ловит твой беззастенчивый взгляд в зеркале — тебе нечего скрывать. Пусть не думает о тебе лучше, чем ты есть. Его ухмылка приподнимает аккуратный куст на лице, именуемый бородой. Похож на моржа. Ты представляешь его на месте того бедолаги из 'Бивень', пока Капитан промакивает пот с лица полотенцем. «Тебя нет в базе. Я имею ввиду в вашей, институтской. Ты знаешь об этом?» Ты не отвечаешь, продолжая наблюдать за его хождениями. Он тянется к бутылке с водой, видимо оставляя тебе место для ответа. Ты с неохотой берёшь его предложение. «Я вырезала себя из неё.» «Хакер, да?» Со скепсисом усмехается он. Его повадки лишь утраивают твоё мнение об отношении к тебе как к развлечению. Ты кусаешь губу изнутри, прожевывая кусочек кожи чуть сильнее, чтобы почувствовать привкус крови. «Тебя тоже не найти.» «Уже добралась до наших?» «Никак нет, капитан.» Синие глаза одобрительно сверкают. «Но с кем-то поговорила. Хорошо. Я и не надеялся на это, учитывая твоё представление позавчера» Ты остаёшься спокойной. Ожидаемо, надо решить всё окончательно сейчас. «Я не люблю лишнего внимания. Становлюсь нервной, творю всякое. Мне легче разговаривать с работой, не с людьми.» Немного актерства, немного честности, немного недоговариваний. Он, вероятно, не станет копать глубже. Ты отходишь от стены, передавая ему тонкую папку. В ней буквально два листа, один из которых титульный. «Более подробный план работ, если согласитесь. Как я понимаю, вы будете здесь ещё пару недель.» Он отрывается от текста и смотрит в твои глаза с немым вопросом. Даже если ему нравится твоя идея, он всё ещё глубоко неубежден в тебе самой. Ты перелистываешь первую страницу и указываешь пальцем в нижний угол. Сразу под подписью доктора Мун. «Твоё?» «Имя, да» Это подкуп. Немного информации о тебе взамен на сотрудничество. И неважно, что он смог бы узнать твоё имя просто расспросив парней, что впускали тебя на базу пару месяцев назад. Или ещё легче, подойти к Доктору Мун напрямую, уж она-то точно не скрывалась, вся такая шумная, строгая и дружелюбная. Но, сейчас, когда ты рассказала ему имя вот так, будто принесла в качестве извинений… Он же согласится на этот проект? «И как это будет проходить?» О да, как миленький. Всё проходит не совсем так, как ожидалось. Ты надеялась, что, после вчерашнего мозгового штурма с Доктором Мун, где она критиковала тебя в пух и прах, твоя работа не будет вызывать вопросов как минимум в части нужных пунктов исследования. Но, вы спорите, пока идете до душа, спорите, пока он моется, спорите через дверь в раздевалке. Ты легко одержима. Работой в особенности. И когда кто-то пытается урезать и так ущербный список работ до двух пунктов, ты не можешь остановиться. Всё спокойствие летит к черту. Хотя, стоит отметить, что Капитан не так категоричен, как ты ожидала. Он будто правда заинтересован в том, чтобы получить результат. Зачем же он тогда пытается отобрать у тебя инструмент? Вы сидели в его офисе уже час. Ты наконец вытянула из него настоящую причину отказа в некоторых интервью, определенных данных из архива и количестве времени на твои разговоры. Если ты ему уступишь, то останешься с двумя днями на интервью, не сможешь наблюдать за его бойцами или общаться с ними вне опроса по официально утвержденному бланку. Притом, он не готов давать тебе доступа к официальным бумагам, кроме медкарт за последние семь лет. И ты не согласна на это. Ты не гадалка. Нельзя брать информацию с потолка. Ты и так уступаешь сама, не в силах проверить слова каждого на полиграфе, и вряд ли сможешь добиться видеозаписей с их взаимодействием на протяжении лет в стенах базы. При всём этом, ты очерчена географическими границами. И помещения, и страны. И так, тебе могут лгать, недоговаривать, не допускать, не замечать, не считаться, не сотрудничать, не терпеть больше двух дней и даже при всём этом… «Что значит не даст поговорить?» «Не даст, твой максимум, это его медкарта. И то, он тоже подчищает информацию о себе.» Хорошо. Минус один. Кем бы ни был этот Гхост. Всё равно. «Мне нужно три дня на интервью. Я готова бегать за тобой и твоими парнями по всей территории, Но мне нужно больше времени.» Ты смотришь на то, как он чешет подбородок. «Скажи к кому мне не нужно подходить и…» «Не поверишь, мисси, они тоже не особо общительны. Легче назвать тех, кто не будет напряжен твоим вмешательством. Двух дней будет более чем достаточно.» Начинает пахнуть дерьмом. «Сколько.» «Пять» Не орать. Никаких эмоций. Он просто прощупывает тебя. Набивает цену. «Хорошо. Тогда пять человек, но по дню на каждого.» Он присвистывает. Глаза его искрятся, будто он наблюдает за неуклюжим животным. В этой своей сраной форме и холеной уверенности. Санта-уебок на стероидах. «Или, ты даешь мне три дня и группу из пятнадцати человек.» «С чего ты взяла, что…» «О, я примерно понимаю как это устроено. У тебя есть основной отряд и те, кто на подхвате. Можешь не давать мне голову, но оставь хвосты. Мне нужно больше данных.» Под конец предложения ты ускоряешься, прикусывая язык, чтобы не наговорить лишнего. «Десять.» «Мы не на рынке.» Гусиные лапки в уголках его глаз немного разглаживаются. «А я и не торгуюсь. Десять бойцов. Два дня.» Уебок. «Хорошо, что насчет архивов?» «Ничего. Ты их не получишь.» «Поставьте мне наблюдающего! Пусть кто-то контролирует на что я смотрю, и что выношу в отчёт.» «Таких людей нет, мисси. Все заняты.» «Один день. Я могу не есть, не вставать с места. Только документы.» «Наблюдающий тоже так сможет по-твоему?» «Я думала военные это сверхлюди, сэр, разве не так?» Ты говоришь это настолько серьёзно, что он почти готов начать отвечать на этот вопрос. Вместо этого он вновь расслабляется, издавая грудной смешок. «Тебе понадобится больше дней. Как минимум один, чтобы систематизировать всю эту кипу информации.» «Я дитя интернета. Всё встанет на места у меня в голове.» «И всё же.» Прайс смотрит, приценивается. Ты слышишь как тикают стрелки часов на его столе. По внутренним ощущениям, уже около 9 утра. Плюс-минус час, за вашим спором ты не особо следила за временем. «Я дам тебе три дня. Но с пяти до семи утра и, может быть вечером. С условием.» «Вся во внимании» Что ему нужно? Чтобы ты сделала сальто назад? «Будешь есть в общем зале эту неделю.» «Это…» «Это обязательное условие. Если ты работаешь со мной, то не к лицу гонять свою наставницу носить себе еду.» «Дела это не касается. Не думай, что я буду считать это дополнительным временем на сбор данных. Я не собираюсь говорить с ними во время еды. Вдруг они подавятся, а меня обвинят в госизмене.» «Не в этом дело. Ты же хочешь, чтобы всё вышло? Так не отделяй себя от них. Больше расскажут, а мне будут меньше капать на мозги. Придешь со мной после утра в архиве, сядешь за один с нами стол, объяснишь парням сама в чём суть. Если они согласятся сотрудничать сами, то я не буду препятствовать.» Это звучало разумно, на самом деле. Но ты не могла отделаться от ощущения, что он просто руководит тобой. «Приходить с тобой, чтобы другие солдаты задушили меня подушкой из ревности?» «Я хожу на тренировки с семи до восьми. Допустим, я взял маленького ученого под своё могучее крыло, а? Притом, так пока что и есть.» «Думаешь убить мой сон, потом тело, а после и душу, пока я буду пытаться поговорить с твоими акулами?» «Меня считают акулой похуже них, и ты пока отлично справляешься.» Ты сжимаешь кулаки под столом, кусаешь щеку, откидываешься назад, трёшь лицо и вздыхаешь. На обратной стороне век витает синий цвет его глупых глаз. «Ты похож на моржа.» Тихо блеешь ты в свои ладони на лице. Он смеётся. 3… Так как ты взрослый человек с необъятным эго, лежащим на глубине океана, ты принимаешь вызов. Ты можешь быть вполне социальной. Даже с животными. Перед обедом (ты заметила это ещё в первую неделю) у одного из закутков всегда шёл дым. Новобранцы курили там втихую, после тренировок, будто правда верили, что никто об этом не знает. Ты оставила свой халат в кабинете, показавшись доктору Мун во всём своём непосредственном черно-заебанном облике. Так ты все-таки вызывала меньше внимания, когда подкрадывылась к курильщикам. «Не найдётся сигаретки, солдатики?» Тот самый, дежурящий прошлой ночью, вздрагивает. Он фыркает, когда видит твоё невозмутимое лицо. Его агрессивный друг хмурится. «Свои кури.» «А зажигалки тоже нет?» «Ты тупая?» «Нет, ты меня с кем-то путаешь.» Твоё лицо — тёмная гладь воды Бермудского треугольника. Он теряется и не понимает ничего, глядя на тебя. В стороне раздаётся какой-то шорох. Ты достаёшь пачку сигарет и засовываешь одну из них ему в руку. Другую показательно закуриваешь своей «не работающей» зажигалкой. «Перестань дуться. Может вы мне понравились, а ты меня прогоняешь.» «Ой, не надо только этой хуйни.» «А что? Может у меня фетиш на голубцы.» «На что?» Поднимает бровь агрессивный солдат. Твоя сигарета уже отправилась к нему в карман. «Это фарш в листе салата.» Усмехается третий солдат. Разговор. Это вещь, которой люди донимали тебя годами. Ты эксперт в разговорах, если кто-то тебе не нравится. Поэтому через полчаса вы сидите с новобранцами за одним столом, пока они смеются с твоих оскорблений в их сторону. Они чувствуют себя не униженными только потому, что каждое обзывательство от тебя неимоверно дурацкое. Если кто-то пытается обидеться или начать отвечать тебе, это выглядит настолько глупо, что агрессия тут же заканчивается новой волной смеха. «Нахер тебе наука? Ты ж клоун.» «Я решила не занимать твоё место работы. Никогда не могла противостоять природному таланту.» Его тут же отталкивает следующий. «Знаешь, что у нас говорят про тех, кто много болтает? Что они хороши в качестве мишеней с ножками.» «Я очень рада, что ты настолько востребован.» «Ты добьёшься того, что один из нас изобьёт тебя до смерти.» «Берёшь пример со своего отчима, Чад?» «На твоём месте я бы-» «На твоём месте я бы молчала целыми днями. У тебя такой красивый рот, когда ты молчишь, пупсик.» Кто-то свистит у тебя под ухом. Тихо, чтобы не привлечь внимания больше, чем они привлекают уже. Последний из поверженных солдат заливается краской, кажется собирается ответить, но уже отогнан назад. Следующие вырываются впёред, ожидая своей порции говна на голову. Это так странно, как они все одновременно раздражены и увлечены тобой. Маленькие крысятки в тесной клетке вокруг облезлой кошки. «Что скажешь насчёт моего рта?» «Вместительный. Следующий.» «И этими губами ты сосешь хуй отца?» «Не думаю, что это было бы возможно.» «Он мёртв? Как жаль.» «Мне тоже, кроме изжоги ничего не принёс.» Ты стукнула себя по животу, усмехаясь. «Но мне стало лучше, после того, как я пришла домой и закусила твоей мамашей. Передавай привет, сынок» Через пять минут всё стихает. Один из солдат с именем, которое тебе было лень запоминать, аккуратно хлопает тебя по плечу, пригнувшись. «Львы в вольере.» Ты крутишь шеей в сторону, от которой все резко отвернулись. «С чего такая реакция?» «Ты понимаешь, кто это?» «Очень успешное и уважаемое подразделение. Но вы-то тоже тут боевые щенки, разве нет?» Тебя щипают и поворачивают в сторону тарелок. «Тебе, может, они ничего и не сделают, а у нас весь отряд бегал от завтрака до ужина за то, что один ебанат пялился на Гхоста. Не то, чтобы мы к такому не привыкли, но те, кто упал от переутомления, были уволены.» Ага. Неразговорчивый кретин имеет чувство юмора. Плюс балл в его копилку, минус пять у солдата, который явно не договаривает. «Не могу не согласиться с его методами. Особенно, раз это сработало. Но 'не пялиться' и вести так, как вы себя ведёте, это разные вещи.» Он скалится и молча ест. Ты снова оборачиваешься и ловишь взгляд Прайса. Ты поднимаешь бровь. Он кивает. Ты встаёшь с места. Через пять секунд ты захлопываешь решётку клетки. Драная кошка в вольере со львами. «Вы едите провинившихся?» Гхост наблюдает за тобой так же, как и всё время, когда ты шла к их столу — пустым и чёрным взглядом. Вопрос был задан в воздух, чтобы прощупать атмосферу за столом. Ты подозревала, что каждый из них недалеко ушел от своих подчинённых по чувству юмора. Оскорбить напрямую ты их, к сожалению, не можешь. Вместо ожидаемого игнорирования, в крайнем случае смешка от Прайса, ты получаешь жирный манчестерский акцент в уши. Тканевая маска двигается в такт движения его рта. Череп. Серьёзно? Ты не замечала. Он гот или эмо? «Нет. Просто убиваем.» «А зубы куда деваете?» «Вырываем и храним до дефицита пуль.» «Отдашь пару десятков? Желательно гнилых, с дырками. Из них выходят хорошие ожерелья.» Гхост издаёт неопределенное мычание, что-то между раздражением и одобрением. Мужчина справа от него, усмехается, а после склоняется к тебе чуть ближе, облокачиваясь о локти. Вау, они все такие одинаковые в этом их рвении подраться хоть в шутку. Ты не замечаешь, как наклоняешься ближе к нему в ответ. «Ты стоматолог?» «Я ученый. Но пару трупов вскрывала. Хочешь побыть подопытным?» «Мне выдадут халат?» «Да, можешь даже подписать его. Ты же умеешь?» «Как банально. И это человек науки?» На ваших лицах одинаково оскаленные улыбки. Вы отстраняетесь так же, в унисон. «Джон Соап Мактавиш.» Он протягивает руку. «Босс твоего босса через пять лет.» Протягиваешь ты руку в ответ. Он фыркает, но принимает такую формулировку. Вы пожимаете руки, пытаясь сломать друг другу ладони. В какой-то момент, вы перестаете двигать руками, просто сжимая пальцы на руках друг друга. Твоя потрескавшаяся кожа белеет от приложенной тобой силы, лицо остаётся спокойным. Ты смотришь Соапу в глаза с уверенностью в своём провале, от того злее и темнее, чем минуту до этого. Его ладони больше, он пытается воспользоваться этим, надавив на болевую точку большим пальцем. Но ты уже там, давишь своим большим пальцем в его мышцу. Соап не реагирует. От его хватки в твоей конечности перекрыт доступ крови, ты чувствуешь лёгкое онемение, но ты упрямая. Отступить нельзя. «Вы прекратите?» Низкий хриплый голос Прайса почти заставляет тебя послушаться. Ебанный стыд. «Она первая.» Ты хмыкаешь. Не-а, нихуя. Резко потянув его ладонь к себе, ты наклоняешься с высунутым языком. Ты не успеваешь коснуться его кожи, как Соап отпускает тебя с нервным смешком. Спасибо, что он имеет в себе хоть часть брезгливости. Ты уверена, что тот же Гхост дал бы тебе облизывать свою руку сколько влезет. Дал бы облизнуть Прайс? Что. Пока Соап вытирает несуществующую слюну со своей ладони о штанину, начинает говорить четвёртый. «Ты бешенная, да?» Волосы у него тёмные и курчавые, глаза как у коровы, понимающие. Он осматривает тебя, грубую, взлохмаченную. Вероятно от тебя и правда веет дикостью. Но он всё равно кивает и протягивает тебе руку. «Газ.» Твоя бровь взлетает вверх. До того, как ты спрашиваешь, с каким из автоботов спал его отец, он выдаёт тебе полную версию имени. «Кайл, Гэррик.» Ты киваешь и отпускаешь его руку после короткого рукопожатия. Соап смотрит возмущённо. Интересно, насколько сильно он бы был возмущён, если бы ты не сдержала своё желание рассказать Газу насколько он красив по меркам собаки. «Гхост.» Буркает Манчестер напротив тебя. «Знаю.» Ну и всё. Больше расшаркиваний не положено. Ты осматриваешь их всех, заставляя себя отпустить все свои зажимы и стеснения. Ты наравне. Не спереди, не сзади. Сбоку. Просто они самый большой кусок мяса, который ты когда-либо пыталась откусить. «Анализ психических и физических изменений у групп лиц, вовлечённых в боевые действия. Черновое название моей будущей статьи. В зависимости от количества информации, период исследования может включать в себя данные за период от 2 до 15 лет. Если вы будете согласны, от вас будет требоваться только интервью на соглашенные вопросы о вашем самочувствии.» Доступ к медкартам их не касается. Права голоса у них тут нет, и ты надеешься, что они это осознают. «Соглашенные с кем?» «Сначала с моим руководством, потом с вашим. Потом…» Ты многозначительно смотришь в сторону Прайса. «Контрольное согласование. Ваш статус оберегает вас от моего научного голода. Естественно, всё анонимно. Если эта работа когда-нибудь увидит свет, на что я надеюсь, она будет в настолько сокращённом и отполированном состоянии, насколько возможно.» «Тогда зачем?» «Разработка более эффективных программ реабилитаций. Усиление штата психологической помощи для действующих военных. Это как пример.» «Нет. Зачем тебе это?» Ты упираешься в чёрную дыру его глаз. Соврать или полусоврать? Всё сразу. «Не люблю терять возможности, которые лежат перед носом. У вас интересные мозги, и я хочу их понять. Насилие в человеческой природе, но вы касаетесь самой извращённой его части практически ежедневно.» «Правду.» Ты склоняешь голову набок. Перебил, уличил во лжи. Правдиво, но, это не отменяет твоего раздражения. Лицо твоё будто всё обостряется. Поистине оскорблённая кошка. «Хорошо. Меня опрокинули с первым предложением. Без объяснения причин.» «Тема?» «Изнасилования.» За столом нет реакции. В этот момент тишина вокруг вас, очевидное наблюдение десятков пар глаз, становится ещё явнее и громче. Ты правда удивлена. Ни негатива, ни насмешки. «Я осознавала, что вероятность на согласие мала. Но не проверить не могла. Такие 'проекты' — если имеют счастье быть реализованными хоть как-то — всегда расследования, частные. Раскрыть на месте, уничтожить там же. А я хотела, до сих пор хочу, собрать информацию, мнения, признания. В анонимной форме. По итогу я поставила бы это перед ними,» Ты многозначительно смотришь вверх на секунду «как обугленный креста Христа, в назидание.» Ты сжимаешь челюсть, заставляешь себя опустить плечи и выдохнуть. Тон твой не повысился ни на секунду, но маска кусачего дружелюбия слетела окончательно. Две пары одинаково пустых глаз. Ты заговорила ещё тише. «И за инициативу меня не наказать, я нахожусь в более безопасном положении. Как человек вне системы.» Гхост хмыкает. «Хочешь провести одно исследование, прикрываясь другим?» «Одного хватит с головой. Но, да, если смогу.» Ты чувствуешь вопросительные волны взглядов от Прайса, сидящего слева от тебя. Нельзя назвать его удивление показным, но в том, как его дыхание становится чуть тише, сосредоточенней, как наклоняется голова, есть знаки. Капитан должен знать своих солдат. И он знал, поэтому не ожидал хоть какого-то интереса от Гхоста. Ты не можешь не согласиться. И не можешь не надавить. «Ты в деле?» Гхост медленно кивает. Великолепно. Помимо того, что ты выиграла его, бонусом пойдут и остальные двое. Если ты правильно понимаешь иерархию, за этими троими вереницей потянутся танки поменьше. 4… Начать было решено с завтрашнего дня. После завтрака. На который ты явишься с Прайсом вместе. Ночью ты отсыпаешься, решаешь пропустить перемывание своих косточек у кучки жертв неудачных абортов, курящих у стены напротив. От мыслей об общении с ними у тебя крутит живот. Отвратительно. В семь утра ты стоишь у дверей спортзала в ожидании Прайса. У тебя есть огромный спортивный костюм. Чёрный, старый, но целый. Ты взяла его на случай. На тот самый, счастливый, когда тебе пришлось бы участвовать в экспериментах, а нормальную одежду не хотелось жертвовать на вонючих грызунов. По итогу, всё было не зря. Ты слышишь шаги в конце коридора. «Я соглашалась на это, чтобы рыться в архиве. Не проходить военную подготовку.» «И всё же. Ты здесь. Это радует.» Полчаса. Полчаса разминки, беговой дорожки, ведущие к упражнениям, сбитому дыханию и бесконечному поту. Он спрашивает нужен ли тебе отдых два раза. Но, Боже, ты просто улыбаешься и отказываешься от лишних поблажек. Он и так обходится с тобой почти нежно. Это вымораживает. Ты не настолько слаба. Поэтому ты упрямо стискиваешь зубы и делаешь, что нужно. Ради этого ты доводишь себя тренировками по ночам, и дням, когда очередной научный доклад можно читать только во время отжиманий. «Поднимала когда-нибудь?» «Только людей.» «И сколько максимум?» «Последний был три месяца назад. Таскала какого-то парня на руках. Киллограм на пять больше чем я.» Ты знаешь, что копаешь себе яму глубже, чем нужно. Но, на самом деле, это выглядит не как проверка, а как обычная совместная тренировка. Прайс спокойный, внимательный и сильный. В его морщинках ты видишь следы истории. В его глазах океан. Ты ждёшь своего приговора. На языке привкус крови, горло першит. Ты еле держишь дыхание ровным, чтобы не казаться ещё слабее. Взгляд Прайса останавливается на твоей шее, ускоренной пульсации венки у тебя под кожей. «Отдохни.» «Я…» Тяжёлая рука накрывает твоё плечо. Лёгкий толчок, и ты сидишь на скамейке с бутылкой воды. Хотел испытать, теперь опекает? Ты моргаешь, откровенно выражая своё возмущение. «Не будь упрямой, ты стоять прямо не можешь.» «Пошути вульгарную шутку сам себе, мне лень.» Говоришь ты, открывая бутылку. Он хмыкает, отходя, чтобы закончить свою тренировку без выжатой тебя. За пару дней знакомства стало странно легко представить, как изгибается его рот под глупой бородой. Нет. Его футболка задирается. У него и тело волосатое. Фу. Даже эта сранная улиткина дорожка четкая и… Лучше, чем у тебя. Это не зависть. «Гхост.» Бросаешь ты после пары глотков. «Всегда умел меня удивлять.» Смена блинов на штанге. Ещё веса, ещё, ещё. Ты не находишь в себе желания вытягивать из него ответов больше, довольствуясь усталостью и видом чьей-то силы. Представлять себя императором было гораздо легче, наблюдая за гладиатором. Хватит. Почесав нижнюю губу зубами, ты вздыхаешь и уходишь в душ. «Жди у лестницы, как выйдешь.» Ты поднимаешь большой палец в воздух, не оборачиваясь. Через семь минут двадцать пять секунд, ты стоишь, мытая, высушенная и переодетая. Ты делишь шкафчик с одной приятной девушкой, которая согласилась сказать тебе свой номер (телефона тоже) за приятный бонус в количестве трёх сигарет. Таким образом тебе не нужно проходить раздражающий процесс нарушения конфиденциальности твоего имени. Отходя на лестничную клетку, ты приоткрываешь дверь, чтобы наблюдать, но не быть наблюдаемой. Спрятанная а тенях нижнего пролёта, рядом со швабрами и парой вёдер. Ты в тишине ждёшь его те пятнадцать минут, что остались до вашего отбытия в стан врага. Всё было бы гораздо легче, будь он хотя бы медиком. Вот, о чем ты думаешь уже несколько часов. И это ужасно. Отвратительно. Ты знаешь, что влюбляешься ещё до того, как готова это признать. За что? За этот его умный взгляд? За то, насколько мягким он кажется по сравнению со всеми здесь? Как булыжник среди осколков стекла и металла. За каплю терпения и понимания. Нет, врач это слишком мягко. У тебя было бы меньше проблем со своими чувствами, если бы он был серийным убийцей. Маньяком. Но он не тянет на безумца. Ты чувствуешь гулкие стены пустого пространства, эхо внутри его души. Прайс похож на хорошего человека, даже будучи Капитаном. И то, что он умеет хорошо отделять себя от себя же, не позволяет тебе расслабиться ни на секунду. Слишком развитый эмоциональный интеллект пугает тебя до жути. Потому как это значит, что он видит и тебя. Будто это не возбуждает. В любом случае… Он уедет играть со смертью в прятки примерно через месяц. По официальным заявлениям ваш сокращённый состав переведут где-то через три месяца в новые помещения. Реконструированные. За кого они вас держат? При переходе вы подписали столько соглашений, что нет сомнений — что-то зреет. В самый первый день на базе ты пошутила, что они хотят организовать из вас подполье науки. Доктор Мун не посмеялась. Так что месяц, и вы больше не встретитесь. А до этого единственная твоя цель это исследование. Гхост не ел. В присутствии тебя точно. Прошло два дня. Первыми опрошенными прошли Соап и Газ. Они входили в список тех, которых Прайс сам был готов предоставить в качестве интервьюируемых. Ночью перед третьим днем, ты всё же вышла курить. Это было невыносимо. Пять интервью. Трое в первый день. Развёрнутые ответы, атмосфера полудружеская-полупрофессиональная. Ты заполнила бланки не только обязательным материалом, но и добровольными дополнениями. На руках у тебя были их медкарты в распечатанном виде. Папки с обследованиями за последние годы. Ты спрашивала, и только один из них сознался, что привирал в последний год. Его рука до сих пор болела после ранения. Остальные молчали. Недоверчивость им можно было простить. Это было справедливо, учитывая, что ты всё равно будешь рыться в их делах как можно придирчивей. А может и не будешь. Обычные парни, ничего криминального. Мораль у всех извращена таким же негуманным образом, каким и у любого военного. Что-то про долг, про призвание, про желание помогать людям. Их благие намерения были лишь допущением. Дурацкие жестокие шуточки, которые они позволяли себе, пока ты следила за ними вечером того же дня, говорили больше нужного. Обычные парни, обычное зверьё, обычные собаки. На второй день произошли Газ и Соап. Ты не видишь Кайла как «Газ». Он скорее орёл с интеллектом попугая (в хорошем смысле). Возможно из-за вашего предшествующего знакомства он находит себя чуть более расслабленным в твоей компании. И позволяет себе отказывать тебе в просмотре его медкарты. Какого. Хуя. Ты не улыбаешься, просто киваешь, зная, что вернёшься к его файлам в любом случае. Но, ты готова сделать одолжение и рассмотреть остальных кандидатов первыми в своей работе. Ты молишься своей удаче, чтобы Соап оказался не настолько умным. К сожалению, удача отвечает, делая его просто невероятно раздражающим. Он шутит. Нет. Травит сранные анекдоты. Притом не отеческого типа, о, все, что выползают изо рта Джонни и падают липкой массой у твоих ног — вульгарные, пошлые. «Поэтому ты не женат.» «Как ты поняла?» «Все твои шутки из порно.» Так что ты раздражена. Соап вылил на тебя такой поток информации о каждом своём ранении, что у тебя не осталось сомнений — он просто поиздевался над тобой. И тебе приходится сидеть в горах отчетов и мыслей, пытаясь собрать в переодичность ошметки калловых масс налипших на твои старания в систематизации. В три часа ночи ты отрываешь свой намертво окаменелый зад от стула и идёшь курить. Итак, стена, напротив стены курильщиков. На этот раз, тебя не буравят взглядом, когда замечают. Тебе просто машут рукой. Не злись. Позволь вывести им тебя на эмоции один раз, и ты уже проиграла. Секунду ты тратишь на формирование своей маски, перед тем, как с кривой усмешкой подойти к группе дежурных. «Вот она, капитанова шавка.» «Зависть это плохо, пусь.» Ты устала достаточно за часы работы, чтобы не делать резких движений кулаком в сторону его не сломанного носа. Тем более, солдат сзади него уже бьёт ему подзатыльник и шипит о том, как надерёт ему зад за такое обращение с женщиной. «Я имел ввиду хвостик!» «Прекрасно, то есть ты подумал, перед тем, как сказать херню?» «Да все об этом говорят!» «О том что я его…» Ты вынимаешь сигарету изо рта, и выдыхаешь дым вниз, не отводя взгляда от шутника. Огонёк в твоей руке нацелен точно на него. Он молчит. «Ну же.» Он молчит. «Давай, продолжай.» Он вздыхает и чешет затылок. Ты делаешь ещё затяжку, пока солдат подбирает отговорки. «Ты про тот слух, что я его девушка?» Плевок в небо. Точно в звезду. Солдат скомкано откашливается. «Ну или ебусь с ним, можешь сформулировать как тебе удобнее.» «Перестань!» «А что тебя так смущает. Вполне возможные выводы. Вам же надо себя развлекать, вот вы и треплетесь.» Ты снова делаешь затяжку, на этот раз выдыхая дым ровно в его лицо. Он терпит. «Ты же не считаешь, что я с ним в каких-либо отношениях?» «Села с ним в первый день, как вас видели вместе, водишься рядом, братаешься с его командой.» «Выделяюсь, значит. Вся такая взялась из ниоткуда, делаю что хочу, говорю с теми, на кого вам и смотреть страшно, не то что дышать рядом.» Ты цокаешь и качаешь головой в притворном сочувствии. «И единственный вариант добиться всего этого обращения — секс. Правильно я понимаю эту логику? И раз уж я чья-то… шавка, меня трогать нельзя, иначе папочка придёт и отодрëт тебя после того, как порвёт эти форменные штанишки, м?» Он огрызается, говорит что-то, но ты пресекаешь это таким разочарованным вздохом, что солдат тут же вспоминает мать. «Я ухожу. А то опаздываю обоссать углы и выпросить косточку.» Говоришь ты и совершенно безэмоционально гавкаешь. Ты не думала, что это начнётся настолько скоро. Ну, раз так, то и закончить со всеми слухами эти идиоты успеют быстрее. Или окончательно решат, что вы вместе. Отрицать, переубеждать ты больше не собиралась. Это только убедит их в своей правоте. На тренировке ты ощущаешь себя максимально выжатой, всё равно выполняя все задания. Ты не уходишь раньше, как делала последние два дня, а остаёшься, наблюдая за Прайсом какое-то время. Он явно чувствует, что скоро последует вопрос. Ты решаешь не оставлять его в ожидании надолго. «Ты женат?» «Нет.» Выглядя все столь же задумчиво, ты киваешь. Губы поджаты, пальцы барабанят по крышке бутылки. «Ты мог бы сказать, что твоё отношение ко мне отлично от отношений с другими на базе?» Говоришь ты, когда он заканчивает поход. «Да.» Короткие вопросы, будто ты его допрашиваешь. «Мне стоит опасаться твоих фанаток?» «Уже есть прецеденты?» «О, больше. Уже есть кличка.» Перед самым выходом тебя поймала доктор Мун, которая не стала скрывать своей ухмылки называя тебя 'Капитаншей'. Просто прелестно. «Шавка, Капитанша.» «Им скучно.» «Того же мнения.» Он подходит к скамье, на которой сидишь ты, вытирая лицо полотенцем. Ты подаёшь его бутылку с водой. «С другой стороны, если они будут считать тебя немного более значимой, пойдут на контакт скорее.» Ты приподнимаешь бровь. «Когда ты придёшь интервьюировать их, я имею ввиду.» Ну конечно же он всё понял ещё с самого начала. У тебя есть подозрение, что твоя репутация может сыграть в обратную сторону. Или это очередная проверка. Иногда тебе казалось, что твоя паранойя занимает слишком важные позиции в боях за принятия решений. Но, если пойти прямо и спросить сейчас, это будет… ещё подозрительней и прямолинейней, чем сейчас? Глупо, но ты молчишь, киваешь, расходишься с Прайсом по разным душевым и не думаешь о скребущей тревоге. Гхост снова сидит за столом и не ест. Он находится со своей командой не круглосуточно, тем не менее почти всегда, будто не считает возможным отбиться от них. Не как сторож, но как часть пазла. Только вот он чувствует желание завершить их картину, или просто не хочет чувствовать себя потерянным? Ты снова перечеркиваешь вопросы на листе, зная, что это бесполезно. Идиотично. Нахер он согласился? Блять. Ты не нервничаешь, но Гхост не может не внушать едкого уважения к его силе и скрытности. «Совершенно на меня не похож» — врёшь ты сама себе. Легко узнать смертельного собственника, когда такая же. Когда место пустоты занимает хоть что-то, это что-то обратно выходит только распотрошенным. После последнего раза, ты стараешься не подпускать никого. И всё это понимание, уважение, мешает задавать те же надоедающие вопросы. Ты успела провести интервью со всеми оставшимися. Сокращение перечня вопросов, выработанная тактика. Привычка. Та твоя часть, залежанная, покрытая пылью затворнической работы, приживается в верхние слои маски. Социальность, вот она. Гхост опаздывает. Ты чувствуешь, это ещё до того, как он не появляется в назначенную рамку времени. Солнце ещё не успело скатиться по оси вниз окончательно. Ты не включаешь верхнее освещение, разрешая естественному свету выполнять свою работу. Пока что его много. Удручающее зрелище на самом деле. Но скоро, совсем скоро ночь будет растянута почти на все сутки. Середина осени как-никак. Когда Гхост заходит, ты стоишь у стены, заваривая себе чай. Не пакетированный, а настоящий, листовой. Это третья причина, по которой с тобой сотрудничают рядовые. Горстка оскорблений, пара сигарет, щепотка хорошего чая. Ты замечаешь, что все напряжение вокруг тебя спадает. Ты тоже становишься куском мозаики в этой картине. Поэтому, в тепле уходящего дня, ты бурчишь простенькую мелодию, добавляя чабрец в большую кружку. Гхост смотрит, оценивая непосредственность, человечность того мягкого и внутреннего, вышедшего за пределы оболочки. Будто нет никакой угрозы, нет пределов комнаты. Есть только тепло, пар от горячего чая, и даже подсвеченная солнцем пыль останавливается, боясь покинуть момент покоя. И ты стоишь, заваривая свой вкусный чай. Обустроенная, на секунду домашняя, совершенно не бешенная. Как улитка, обретшая новую раковину. Будто ты всегда была здесь. Что-то, внутри, в области души, где он не отметает возможность глупого и гражданского счастья (если не для себя, то для близких), тихо щелкает. Не маньяк, просто потерянная девушка. Пылинки все так же дрефуют в воздухе, свет обрамляет художественную лохматость твоих волос. Ничего не меняется секунду, три, десять, а потом Гхост видит, как твои уши поднимаются, спина напрягается, мычание затихает. Ты не отрываешься от окна, в котором разглядывала муравьиное мельтешение последнюю минуту. Но ты даёшь ему понять, что знаешь, будто он не заметил это сам. «Сделать?» Ты приподнимаешь кружку с чаем. «Делай.» Дверь за ним закрывается. Когда он уходит, ты опустошена. Потому как, он правда отвечал на вопросы. Но ничего из этого ты не сможешь взять в оборот. Рука не поднимется. Снова проверка? Видимо да. Или так влияет на всех вокруг твоя обостренная близость с Прайсом? Две пустые кружки стоят в углу, рядом с раковиной. Ты не моешь их, чтобы оставить себе подтверждение его призрачного присутствия и истории, которую ты унесешь в могилу. 5… Весь день всё шло не так. С самого начала. В 5 утра вы встретились, как и было обговорено для дней, когда ты копаешься в базе данных. Он ждал тебя в кабинете, свежий на вид, только немного более закрытый. Ты думала списать это на ранний час. Но это точно было не физическое последствие недосыпа. Эмоции, черт бы их подрал. Джон был в ярости. Ты не говорила ему ничего об этом. Обычно хмурое выражение не сходило с твоего лица, безэмоциональные хаотично появляющиеся подколы только дважды вызвали его ухмылку. Но хотелось встряхнуть его, спросить, что ты сделал не так. Почему он такой.Всё время до тренировки ты ощущала это напряжение. Тёмный, густой комок. Проглатывая свой завтрак почти в два укуса, ты не рассматривала окружение особо. Было что-то странное в воздухе. То, как тихо было огромном помещении, полном тех, кто обыкновенно болтлив. Даже Соап лишь тихо усмехался. Перед тем как уйти распечатывать разрешенную информацию, ты случайно переключилась на реальность, осознав близость соседствующего тепла. Ваши с Прайсом бедра соприкасались всё это время. То, что на компьютере было лишь парой десятков страниц, изображений, копий, заметок, превращалось в бесконечную гору реальной бумаги, которую ты печатала в два захода. Чтобы твоя голова осталась на плечах, а не была оторвана секретаршей, у которой временно был занят принтер, ты принесла целую пачку бумаги. Вы разговорились, ты заигралась в шпиона, вытягивая из маленькой сплетницы больше и больше информации. Обедала ты у неё, не позволив себе забрать у неё больше еды, чем помещалось в половине твоей ладони. Она назвала тебя птичкой и ты согласно смеялась, запивая её растворимым кофе свой жуткий голод. Не впервой. Вечером добираясь до своего кабинета в основном здании, ты не смотрела по сторонам. Двигаясь аккуратно, только вперёд, пытаясь не выронить кучу распечатанных документов. Кто-то из солдат придержал тебе дверь. Потом еще раз, потом предложили помощь, от которой ты отказалась. Слишком много взаимодействий. Уйдите! Твоя спина была в ужасном состоянии от перенапряжений, о которых ты никому не позволяла знать, настроение в самом очке от недосыпа и постоянного некомфортного существования с тупыми людьми в одном пространстве. Но ты всё равно угрюмо пялилась на самого тупого солдата, пока одной рукой держа кипу бумаг, другой открывала кабинет магнитным ключом. Наконец опустившись за кресло, готовясь к очередным вычиткам, поискам корелляций и недостающих элементов, ты позволила себе выдохнуть. И подумать. Это был Прайс, да? Вчера, когда ты рассказала ему про поведение солдат, а он отреагировал так спокойно, ты сама загазлайтила себя, делая чужую работу. Потому что это было ожидаемо, да? Но нет, Прайс явно пошёл разбираться. Как бы ты ни не любила всю эту иерархию, сложно было не хотеть наказания для тех, кто клеймит всех шлюхой за одно имение вагины. Ты молилась всем богам, чтобы твои ожидания не были лишь передумыванием ситуации в более приятное русло. Наконец всё вставало в цикл. Ты работала с файлами, уже распечатанными, собирала всё в охватываемый для разума вид, концентрируясь на поведенческих изменениях. Перед обедом ты заходила к секретарше, отдавая свои силы на смол-ток и очаровательные улыбки. Выправился твой режим сна, ты курила меньше, потому как больше не успевала. Полностью поглощенная работой, сосредоточенная на свой реальной цели, ты не замечала уже ничего. А пару раз за две недели… Гхост помогал с подсказками. Спроси у того солдата, помоги тому, повертись там, да, просто постой. Всегда получалось выцепить кусочек информации, образовать понимание. Жертву всегда было хорошо видно, насколько бы хорошо она не маскировалась. Ты подружилась с парой девушек и парней, с разных отделений и направлений. Разный темперамент, разный юмор и внешность, но ты чувствовала эту нотку уязвимого недоверия каждый раз, когда давила чуть сильнее на свои лидерские способности. . . . Взгляд у неё был. С ебанцой. Его первая почти жена смотрела на него так, во время первой ссоры. И последней, стоит уточнить. Зрачок то большой, то мелкий, брови всегда хмурые. Ух, сурово. Когда она отбрыкнула его вопрос об имени, он не обиделся нисколько. Что-то знакомое в ней… было, несомненно. Кусок знакомого узора. Потенциал на хорошего солдата, человека, вот оно что. В этом закрытом коконе, из которого она прорвалась в самую гущу, не было критики и проблем. Сухое исследование, готовая теория. Поэтому она была так уверена в своей дерзости. Может Джон и хотел бы сломать ее, просто из вредности. Обычно он так не делал, но тут котёнок нападал на взрослых хищников, причём серьёзно надеясь победить. Думая, что ее не видят, крадётся в траве своими маленькими лапками. Но за пару часов общения, Джон увидел. Заметил шрамы тут и там, пятна выцветшей шерсти и острый оскал улыбки. Она выглядела как что-то, что он ловил. На тренировках она держалась хорошо. Задание — выполнение. Солдат без командования. Он бы мог помочь. Помочь себе найти психотерапевта. В очередной раз за вечер вздыхая, он поправил свои очки для чтения. Виски в одной руке, маленький сборник рассказов в другой. Джон читал ту книгу, что смог «случайно» прихватить с ее стола. Рей бредбери. Сборник рассказов. Куча обведенных отрывков, комментариев и шуток. …You're the crowd that's always in the way, using up good air that a dying man's lungs are in need of, using up space he should be using to lie in, alone. Tramping on people to make sure they die, that's you… В карандашной рамке и маленькая приписка «мне стоит звонить адвокату?» Другой. С некоторым количеством карандашных точек и линий на страницах, будто она хотела, но не решилась оставить ни одного слова. Коса, которая даёт власть… Семья, которая застряла между жизнью и смертью, потому как отец семейства не пошёл косить колосья в поле… Герой, без сна принимающий свою ношу… …He didn't say good-by to his family. He turned with a slow-feeding anger, found the scythe and walked rapidly, then he began to trot, then he ran with long jolting strides into the field, raving, feeling the hunger in his arms… The farmer in the field is too busy, even after all these years; too busy slashing and chopping the green wheat instead of the ripe…moves on with his scythe, with the light of blind suns and a look of white fire in his never-sleeping eyes, on and on and on… Он перелистнул страницу назад. Там, где красовалась всего одно слово, ровно пол обведенными строчками. …You worked the field all your life because you had to, and one day you came across your own life growin' there. You knew it was yours. You cut it. And you went home, put on your grave clothes, and your heart gave out and you died… Ты? Джон запомнил номер страницы и отложил книгу в ящик стола. Блять. Почему она не могла читать что-то более милое. Детскую Библию? Нет, так ещё хуже. Больше грехов, больше обведенных слов. Больше схожеств. И всё же, ему хотелось дочитать, хотелось перечитать всё, что когда-либо удостаивалось ее внимания. Но лишь те живые книги, что были отмечены еë карандашом, ручкой и словом. Чтобы собирать этот пазл, откровенный и незамазанный густым слоем настороженности. Пропускать ее через себя, водить пальцами по следам рассыпанным на страницах. Смотреть в зеркало и видеть себя годы назад. Будто всё, в чем она обвинила себя, найдёт такую же грань в нём. БЛЯТЬ. Со злостью отставив пустой стакан с виски, Джон вышел и спустился по лестнице вниз. За последние две недели они сблизились. Насколько можно было сблизиться с набором человеческих функций. Она не расслаблялась. Ни секунды в его присутствии, даже в присутствии Гхоста, который, что удивительно, стал для неё фактором успокоения. Что-то произошло. Какой-то невесомый мостик связи. Невидимый и прочный. Как когда Гхост смотрел на неё, на секунду переводил взгляд на кого-то и через пять минут она уже была там. Как когда она не пришла на тренировку, показывая черновики уже имеющихся исследований комиссии своего Института. Обсуждения затянулись, она не пришла к завтраку, а Гхост выглядел более хмурым, чем обычно. Как когда она появилась на обеде в тот день, злая и колкая. «Эти дряхлые занудные ебланы держали меня с шести утра.» Рычит она, и Гхост бурчит в ответ что-то о том, как быстро она успела всех перебить. И мясо сегодня явно вкуснее, чем обычно. И Гхост теперь знает, что учёные гораздо приятнее новобранцев. И она усмехается, совсем слегка, ещё злая. «Ты просто ещё младенцев не пробовал.» И Соап давится чаем, Газ смеётся, Гхост смотрит на неё, перед тем как издать глубокий смешок. Один ха. Даже не ха-ха, но уже неплохо. И Джон смотрит, наблюдает. Отмечает линии связи и узлов, образующих новые ответвления Джон не ревновал, не к чему было. Ее внимание было настолько целиком в нём, что она не успевала замечать то, как толща воды расходится перед ней шаг за шагом. Уже две недели с момента, когда Джон собрал парней из группы новеньких на барбекю. Сутки тренировки. То, чего боялись новобранцы. Ни секунды остановки, еды нет, вода ограничена, тишина полная. «Сутки» заканчиваются, когда бойцы начинают падать. Иногда всё это длилось днями. На памяти Джона, самыми длинными сутками было две недели, когда кто-то из его отряда пошутил про то, что насиловал бы детей тех фашистов, которые воевали против них. Тогда он был солдатом, зелёным и ненужным руководству. А командиры были действующие и злые. Пар на них спускали, пока провинившийся не вышел сам, прилюдно пристыженный. Его уволили в тот же день, чтобы солдаты не успели придушить за две недели страданий. Это было правда ужасно. Но эфективно. Никто из них больше не распускал язык, даже если и не хотел до. Гхост уже устраивал что-то похожее на новобранцах в прошлом году, но они оказались недостаточно соображающими. Джон был рад научить солдат молчать. Репутация многое значила для организации. Дисциплина — не только умение подчиняться. И, как бы она не говорила обратного, Джон знал, что она бы хотела такого возмездия. Она нашла бы это справедливым. Тренера меняются каждые три часа, солдаты те же. Просторное помещение спортивного зала, тишина и плотный запах пота. Восемнадцать часов убойного мяса. Конец «суток». Но. Кто-то оказался разговорчивее остальных. Когда колонны солдат уходили из зала, два идиота прошептали что-то про старика, бегающего за грязной пиздой и были вынуждены остаться на ещё два часа. Один на один с Джоном. «Упадешь и вылетишь отсюда.» «Остановишься и начнёшь сначала.» В ту ночь он так и не уснул. После индивидуальной лекции о том, что такое уважение, после картины мокрых от слез юношеских лиц, просящих прощения не от боли, но от осознания собственной несостоятельности, он не мог избавиться от ярости окончательно. Она конечно почувствовала это с утра, была слишком осторожная в своей грубости. Но она ничего не сказала, и ему стало дышать легче. Джон закурил сигарету, не было никаких сил на сигары. Солдаты, что дежурили на ночных сменах, всё ещё избегали его, боясь сказать что-то не так. Напротив него, драматично курящего в тенях ночи — стена пристройки, оккупированной учёными. Свет в еë окне горит снова. Так, как горел два месяца с ее прихода, но перестал после их встречи. А он думал, что помог наладить режим. Будто вторя его мыслям, свет гаснет, а через пять минут появляется она. Сонная, тёмная на фоне белого халата, светящегося в свете ночных фонарей. В тишине он отчётливо слышит отчаянные щелчки зажигалки, неспособной дать огня и тихое «блядский черт» с ее резкого рта. Он стоит так, чтобы огонёк сигареты не показывался из тени. Наблюдает. Её топтание на одном месте удручает. Такая открытая территория, позади только стена с одной дверью, до углов бежать долго, освещение прямое. Ни укрыться. ни спрятаться. Они были так близко, что Джону не нужно было просчитывать траекторию, по которой он мог бы размозжить ей голову из снайперки. Но он не в силах успеть осознать, что он замечен. Сумрак не позволяет разглядеть всех черт её лица, но то, как стремительно она к нему шла, говорило о многом. Когда Джон выуживает зажигалку, чиркая колесиком, высекая лишь искру, а не пламя, она злобно фыркает и хлопает по его руке. Зачем? Её лицо близко, сигареты соприкасаются на кончиках, пока она держит их сигареты в руках, чтобы аккуратно зажечь свою. Она держит пальцы близко к его губам, и он вдыхает с дымом запах чернил и кофе. Когда её плечо слегка касается его, голова откидывается на твердость стены, а лёгкие заполняет дым, Джон замечает некую недостаточность. Без маски, ещё более открытая, чем обычно. Но тихая. Значит не доверилась, просто устала. От того и стоит так близко. «Я сейчас положу свою голову на твоё плечо, а ты потом сделаешь вид, что я этого не делала.» «Уже не боишься фанаток?» Зачем? Зачемзачемзачем?! Дурак. Она хмыкает и делает затяжку, выпуская тонкую струйку дыма в ночной воздух. «Так ты же их всех распугал.» Так что они стоят и курят, разделяя малое тепло на тонких границах соприкосновения. Её рука прижимается к нему, Джон отмечает каждое движение мышц, когда она подносит сигарету к губам и обратно. Утром он, как и обещано, делает вид, что ничего не произошло. А солдаты делают вид, что онемели, ослепли и не наблюдали за их парой той ночью. 6… Тебе, без шуток, хотелось кричать. Как ты и предполагала, TF141 не пробыли на базе больше месяца. Выезжали они ночью, и ты долго смотрела вслед улетевшему хвосту вертолёта. Ты даже не вышла. За эти дни ты могла отгонять мысли о Прайсе. Он был рядом. Сейчас ты с ужасом начала понимать, что волнуешься. Ты садилась со своими жертвами, окутывая их сетью понимания, чтобы добраться до сути. Ты сплетничала с секретаршей, явно желающей затащить тебя в постель, после того, как поняла, что ты свободна и не совсем гетеросексуальна. Ты всё ещё тренировалась, просто теперь без Джо- Прайса. День за днём, день за днём, день за днём. Так что через неделю, скучающая без грамма настоянного чёрного юмора рядом, без справедливых оценок, без очаровательного жужжания и тёплых коровьих глаз, без четырёх уебанов, которых, ты клялась, не переносила на дух, ты начала ненавидеть мир ещё сильнее. Всё казалось пресным. «Я клянусь, я убью кого-нибудь.» Говоришь ты за столом в утро понедельника. Жертвенные ягнята вокруг тебя, мило усмехаются, пока ты прожигаешь дырки в идиотах за другими столами. «Не сможешь.» «Мне хватит духу.» «А умений?» Ты резко поворачиваешь голову в сторону черноглазой девушки напротив. Она всегда такая искренне правильная, что поначалу ты даже не осознаешь предложения в её словах. «Серьёзно?» И она…кивает. Кивают и остальные жертвы за столом. Так что да, тебе больше не скучно. Тебе каждый день обидно и больно, теперь ещё и зло. По утрам они приходят в зал, каждый день кто-то новый, посменно, чтобы не на месте был лишь один человек. Тебя пытают в боях, стойках, ударах, кувырках, прыжках, рефлексах и планках. И ты молчишь. Потому что вы знаете, каждый в своей степени, что ты мотивирована лишь одним желанием доказать их слабость. Им страшно, иногда. Со стороны ты выглядишь пусто. Как оболочка человека, еще не порвавшаяся, чтобы выпустить созревшего монстра. Они позволяют тебе шутить и болтать, а ты молчишь, сосредоточенная на том, чтобы никому не навредить. Ровно до того момента, когда тебя не сбивают с ног раз за разом, не разбивают нос, губу, не делают больно. Пока тебя не унижают. И только в тот момент ты перестаёшь думать и начинаешь убивать. Вероятно для них это такой же терапевтический опыт. Они пытаются поставить себя на своё прошлое место, место жертвы, и проконтролировать свой проигрыш. Ведь ты отталкивающая, яростная. Твоё тело большое и мягкое, сильное непредсказуемо, быстрое отчаянно. Ты не чувствуешь боли, пока тебя держат в захвате. В противовес удушающим тебя бедрам, сжимаешь руки на их горле так сильно, что они почти теряют сознание. Когда тебя перебрасывают через плечо и ты моментально сплёвываешь капу, разрывая футболку на спаринг-партнере зубами, потому что не успеваешь зацепиться руками. И если тебе делают подсечку, ты падаешь неизменно с перекатом в ноги, чтобы оседлать и бить их головой об пол. Потому что ты и есть насилие. Обычное, домашнее, пахнущее дешевым пивом и бытовым тиранизмом. Они могли бы быть такими же, если бы видели целиком ту норму, которую им прописывают по утрам в качестве лекарства от инакомыслия. Ведь у жертвы два пути. Или убить или умереть. «Ты переставай так делать. Это ж просто тренировка, никто тебе не навредит больше нужного.» «Я знаю. Иногда, просто, знаешь… Нет, просто прости.» «Сложное детство, да?» Ты не прекращаешь спектакль. Зная, что просто срываешь свою злобу, фрустрацию и стресс на них, прикрываешься тем, что выходишь из-под контроля. Как-будто ты помнишь, как его отпускать. Но они испытывают жалость. Не видят гнилые клыки под ягнячей шкурой, которую ты еле как на себя натянула. И дни снова идут, и ты снова находишь себе развлечение, и тебе снова начинают доверять всё больше. И признания сыпятся на тебя, и диктофон в твоём кармане не перестаёт писать, и секретарша помогает тебе добраться до нужных документов. Она думает, что делает с тобой большое дело. Ты просто надеешься на удачный случай, чтобы копнуть глубже. Хочется найти что-то новое, не просто собрать статистику, а провести кампанию по взрыву задниц. Пусть всё горит огнём, пока ты выставляешь грязное бельё на общее обозрение. Ты не признаешь, даже самой себе, что просто нуждаешься в удивленном выражении на лице Прайса. И после, конечно же, одобрения. Будто да, ты и могла это найти, только ты. Помочь им сбросить крыс с корабля. И чтобы был Гхост. Довольный лишь тем, что его надежды оправдались. Одно похлопывание по плечу. Один сухой кивок. Ты не много просишь. Ты хотела бы больше.