Flawless

. Барнс будто до последнего не верит, зачем именно она укладывает его, раздетого до белья, в кровать. Зачем, раздевшись сама, забирается сверху. Наташа и сама до конца не верит, но выбор сделан и отступать она не намерена. В её спальне темно. Из-за незакрытой двери виден жёлтый свет, который горит в прихожей. Она просто забыла щёлкнуть выключателем, пока стаскивала одежду с Солдата, который ничуть не помогал. Благо, что не мешал, а только смотрел с неверием, будто не было жарких поцелуев в открытую шею. Ну, ладно, может быть сегодня всё действительно спонтанно и неожиданно. Однако, очевидно, что рано или поздно к этому всё и пришло бы. Она гладит его ладонью через бельё ласково и уверенно, и Солдат вдруг начинает дрожать. — Что такое? — шепотом спрашивает Наташа, выдыхая ему на ухо. Зная, как это приятно. Зная, что нужно притормозить, разобраться, иначе это может быть слишком опасно. — Я просто, — задыхаясь, пытается сказать Барнс. — Просто, знаешь, не очень привык, чтобы со мной были ласковы. О, Наташа знает. Она знает это, и, как никто другой, понимает. Она ведь пережила многое из того, что делали с Барнсом, и, чёрт возьми, она просто задыхается от его слов, от его дрожи и собственных нахлынувших чувств, которые выжигающей волной сметают всё внутри. Она на мгновение отрывается от него, чтобы прижаться правильней и плотнее, перехватить пальцами его член по-удобней. — Послушай меня, — шепчет она ему в ухо и не узнаёт ни тон, ни звук своего голоса. — Слушай меня, Баки. Странное, непривычное, словно неродное имя. Но лучше так, чем Солдат. Или Яша — всё равно он не поймёт, о чём она, потому что не сможет вспомнить. — Я собираюсь сделать с тобой много всего. За сегодня и малой доли не успею, но просто знай, что я планирую вылизать тебя всего. На тебе не будет ни единого участка кожи, ни единого местечка, где бы не коснулись мои губы и язык, договорились? Солдат зажмуривается и кивает, а когда она начинает, то скулит жалобно и просяще, закусывая подушку. Она объезжает его долго и со вкусом, иногда всё же сама сбиваясь с темпа. И вовсе не из-за Солдата, который под ней просто невозможный, а из-за своей реакции на него — на то, какой он чувствительный, задыхающийся, горячий, сильный и покорёженный, избитый жизнью. Весь в душевных шрамах. Такой красивый, совершенный. Без изъянов. Он стонет под ней, и смотрит с таким страхом, когда она берёт его за руки — за металлическую тоже, и её Солдат пытается отнять, но Наташа позволяет себя властный, предупреждающий взгляд, и он слушается, уступая. Сначала она просто греет его пальцы в руках, даже живые, потому что они внезапно холодеют, а потом перекладывает обе ладони себе на грудь, сжимает своими пальцами поверх его. Солдат кусает губы, облизывается. Не решается сжимать без её помощи, без её контроля, но Наташа настойчива и терпелива. Она двигается быстрее, поглаживает по запястьям, проводит вдоль по руке. И вот между костяшек указательного и среднего пальцев Солдата уже зажат её сосок, и она стонет, поощряя. Стискивает коленями бёдра, двигается слаще. Приятно и правильно. Наташа сосредотачивается на дыхании. Его и своём собственном. Кончая, Солдат всё-же отнимает от неё руки. Вцепляется ими в простыни, выгибается и громко стонет даже сквозь сжатые челюсти, крепко зажмуриваясь. Это красиво, на это приятно смотреть, а на его поддавшиеся вверх бёдра удаётся насадиться так удачно, что Наташа кончает следом, даже в момент наивысшей точки кипения отказываясь закрывать глаза, чтобы не пропустить ничего. Ни единого кадра. Держать спину прямо просто невозможно, и она совершает над собой усилие, приподнимаясь и соскальзывая, после укладываясь рядом. Солдат тяжело дышит и смотрит в пустоту, что-то беззвучно шевеля губами. Даже в темноте видно, как по его виску скатываются две маленькие капельки пота. Наташа чувствует, как течёт по её бёдрам, и решает, что вырубится сейчас будет немилосердно к себе-будущей. И ей, и Барнсу нужно в душ. — Пойдём, — тихо говорит она, и он, услышав слова сквозь транс, встаёт с кровати, и, чуть пошатываясь, следует за ней. .