За это качество его и лелеяли.
Однако недавно я узнала, что Лютоволк хочет покинуть племя. Предаться скитаниям, пропасть от окружающих и найти новый дом, новых друзей. Это было довольно очевидно, на самом деле, хоть и не всем. Только вот я заметила сразу: кот стал все чаще и чаще уходить в себя, ходить на охоты самостоятельно и все реже общаться с соплеменниками. Тем более со мной. Порой мне казалось, что я — последнее, что есть в его жизни. Настолько незначительное; которое можно взять и выбросить, забыв имя и внешний вид. Если бы мы не виделись каждый день, если бы не были сплочены узами общего места рождения, то, думаю, он бы так и сделал — позабыл все, что было между нами. Не так много, на самом деле. Простая прогулка по Нагретым Камням, во время которой никогда не смолкал звонкий голос Лютоволка, рассказывающий обо всем, что происходило в племени до момента моего прихода в Реку. Простая добродушная улыбка, озарявшая его морду всякий раз, стоило мне начать говорить о себе. Простая дружеская забота, простая помощь в постижении аз активного боя, простая защита от гнева одиночки, случайно встреченного на границах… Но этого мне хватило, чтобы влюбиться по уши. И так же по уши возненавидеть Лютоволка за эти чувства. Я не могла любить. Не смела. У меня нет на это времени, жизнь ведь настолько коротка, что отдавать ее в плен ощущений, рано или поздно кончающихся, — такая непостижимая глупость. Глупость, теплом отдающаяся в моем сердце всякий раз, стоит мне вспомнить о наших совместных моментах. Глупость, щемящая разум тоской всякий раз, стоит нам подолгу не общаться. Глупость, всякий раз заставляющая выходить в ночной лагерь в надежде встретить Лютоволка или хотя бы мельком увидеть его пышный белоснежный хвост… Как и сейчас. Я тайком выглядываю из своей палатки, осматриваюсь внимательно. Уже было разочарованно выдыхаю, не найдя то, что хотела, но слышу шорох в кустах. Лютоволк. Вышел на ночную охоту, кажется; в полном одиночестве, дабы отдать долг племени, что родило и взрастило его, перед собственным уходом. Чувствуя себя совсем мышеголовой, я плетусь за ним, даже не пытаясь скрыть своего присутствия. Знаю ведь, что его чуткий слух все равно выдаст мое появление, понимаю ведь, что компания ему не нужна, особенно моя, но покорно иду, ведомая вереницей своих нераспутанных запретных эмоций. — Скопа, — зовет Лютоволк, тут же оборачиваясь. Я замираю, голову опускаю слегка, уже готовая к тому, что от моей компании откажутся. — что хотела? — С тобой пойти, — отвечаю честно. Спрашиваю вдобавок аккуратно. — могу? — Я не на охоту, — терпеливо поясняет он. Садится напротив выхода из лагеря, вздыхает шумно, шепчет дальше. — Я ухожу. Насовсем. В Северный клан. — Я в курсе, — удивление даже не трогает меня, лишь болью в груди и животе отзывается странная грусть, такая тягучая и всеобъемлющая. Хотелось плакать и располосовать его притягательную морду в клочья одновременно. — Тогда и знаешь мой ответ, — кивает кот и только поднимается, чтобы покинуть мою жизнь навсегда… Но я выпаливаю быстрее, чем успеваю подумать: — Не знаю. Я хочу в Северный клан тоже. Брови воителя удивленно вскидываются, усы забавно топорщатся. Даже так наверняка чудесно выглядит, только я запрещаю себе думать о подобном и концентрируюсь лишь на диалоге. Кажется, в тишине отражается вечность. Меня мелко трясет. — Идем, — выдыхает он наконец и юркает в полог ежевичных кустов. Я следую за ним, отдаваясь этой странной тропинке неизведанных чувств. Осознаю, что впереди не будет ничего хорошего, что даже за такой каменной спиной я проиграю, что невзаимная любовь сожжет меня дотла, что на самом деле меня ни он, ни кто-либо другой в Клане толком и не ждет, но продолжаю идти все дальше и дальше от лагеря. — Лютоволк. — шепчу я, ощущая чужое имя приятной сладостью на губах. Воин оборачивается, щуря свои яркие небесно-серые глаза. Я замолкаю, качая головой, мол, «неважно». Так и не сказала:«Как же я ненавижу тебя за то, что так люблю»