***
Приступ кашля накатывает совершенно внезапно: никакого першения в горле или щекотки, как бывало всегда, вот он зачитывает отчёт о последних делах Тсунаёши, а вот в следующее мгновение корчится на полу, пытаясь сделать вдох. Корчащееся в агонии сознание с ехидством замечает, что упал он прямо у ног Хибари — замечательно, и цветы, которые покинут глотку и весь он, всё к ногам этого чёртового облака, которому ни они, ни Гокудера не нужны. Тсунаёши резко отталкивается на стуле из-за стола, заставляя ножки противно скрипеть по паркету, а затем бросается к Гокудере, падая на колени рядом с ним. Хибари, кажется, впервые в жизни не сразу понимает, что происходит, растерянно пялясь на босса и его раздражающую правую руку, который свернулся калачиком на полу и царапает пальцами горло. Тсунёши же в это время уже расправляется с галстуком на шее Гокудеры, а также расстёгивает пару пуговиц на воротнике рубашки, надеясь, что так урагану станет легче дышать, но тот продолжает еле слышно сипеть, буквально на глазах синея. Тсунаёши требуется ещё полсекунды, чтобы понять, что Гокудера не выкашливает цветы как обычно, что говорит о том, что они застряли у него в горле. Мысленно извинившись перед Хаято, Тсунаёши помогает ему встать на четвереньки, а после, надавив пальцами на нижнюю челюсть, заставляет его широко открыть рот и запихивает в него пальцы, чтобы надавить на корень языка, но. Внезапно он нащупывает скользкий от слюны и крови бутон цветка. Чёрт возьми, это уже не лепестки. Тсунаёши начинает дрожать всем телом, но не время паниковать, а потому, сделав глубокий вдох, он хватается тремя пальцами за бутон тюльпана и тянет его наружу. Через пару секунд на полу валяется три цветка, переплетённых стеблями между собой, а Гокудера надсадно кашляет, размазывая по щекам слюну и кровь, пока Тсунаёши, приложив ладонь к его груди, пускает в тело самое горячее своё пламя, надеясь, что вместе с цветами не выжжет и лёгкие Гокудеры. Хибари с ужасом в стальных глазах наблюдает за картиной, представшей перед ним. — Ханахаки? — выдавливает он, не очень надеясь на то, что кто-то его услышит, но Тсунаёши слышит и поворачивает голову к нему, смотрит внимательно пару секунд и кивает. — Его отверг соулмейт? Тсунаёши вымучено хмыкает, потому что Хибари задаёт откровенно глупый вопрос. Всем в их мире известно, что, если твой соулмейт отвергает тебя, то в твоих лёгких начинают расти цветы. И нет никакого лекарства, которое могло бы прекратить страдания, ведь даже операция лишь откладывает неизбежное на небольшой срок. Единственное, что может помочь, только то, что отвергнувший одумается и будет находиться рядом — искренне, без принуждения и «просто потому, что так надо». В идеале — полюбит в ответ. Но такое почти никогда не случалось, потому что нельзя насильно, но всё равно искренне полюбить — ханахаки не обманешь поддельной заботой и волнением. Хибари так же об этом знает, а потому не ждёт, что Тсунаёши ответит ему что-то, вопрос можно считать риторическим, но. Внезапно тот бросает в Хибари разгневанный взгляд: пламя неба мешается с карамельной радужкой, но нет тепла, только пронизывающий холод прорыва точки нуля. — Тебе лучше знать, — шипит Тсунаёши, а затем возвращает всё своё внимание Гокудере, который наконец самостоятельно, хоть и с хрипами, дышит. Тсунаёши что-то шепчет, после чего, дождавшись кивка со стороны урагана, помогает ему встать, и они вместе покидают кабинет десятого Вонголы. Хибари смотрит на окровавленные тюльпаны, которые всё ещё слегка искрят алым пламенем. «Тебе лучше знать» эхом вновь и вновь проносится в голове. Хибари не понимает почему он должен знать. Гокудера почти всё своё время проводил либо рядом с Тсунаёши, либо с Ямамото, и если бы один из них оказался его родственной душой, то вряд ли бы ураган отвергли. Дверь в кабинет вновь открывается и в дверном проёме появляется горничная с ведром и шваброй; Хибари кивает девушке и направляется в свою комнату; в голове, сменяя друг друга, роится множество мыслей. Хибари Кёя никогда не был дураком, а потому он поймёт, что имел в виду Тсунаёши.***
— Гокудера! — выкрикивает запыхавшийся Ямамото, как только врывается в комнату урагана. Гокудера полулежит на кровати, выглядит он откровенно паршиво, но всё равно тянет губы в улыбку, с теплотой смотря на взволнованного Ямамото. — Не кричи так, я пока не умираю, — ворчит Гокудера и хлопает ладонью рядом с собой по кровати. Ямамото понимает намёк и идёт к нему, а после садится рядом; рука автоматически находит чужую тонкую и безумно холодную. Он обхватывает пальцами ладонь Гокудеры, пытаясь согреть. — Ты меня напугал. Я чуть в аварию не попал, когда Тсуна сказал мне, что ты чуть не задохнулся из-за цветов, — журит его Ямамото. — Прости, — еле слышно произносит Гокудера, а затем, наклонившись вперёд, роняет голову на плечо Ямамото, утыкаясь лбом в изгиб его шеи. — Я тоже испугался. Думал, что мне уже плевать: умру я или нет, но… — Хаято тяжело вздыхает, обдавая горячим дыханием кожу Ямамото. — В его глазах даже на секунду не промелькнуло беспокойство, пока я корчился там на полу. Такеши, он… он просто смотрел на меня как на что-то неизведанное, словно я всего лишь редкий вид бабочки под микроскопом. Ямамото приобнимает Гокудеру за плечи и понимает, что тот плачет, моча воротник его рубашки; сердце болезненно сжимается, потому что он никогда не видел, чтобы Хаято плакал. Ни когда Бельфегор довёл его до полусмерти, ни когда они на несколько недель оказались в будущем, которое было на пороге уничтожения, ни много раз после. Но вот он, ураган семьи Вонгола, который всегда ухмыляется врагам в лица, плачет, уткнувшись в плечо Ямамото. В комнату заглядывает Тсунаёши, но, заметив, что Гокудера не один, кивком здоровается с Ямамото и, прикрыв за собой дверь, уходит. Тот же едва касаясь, поглаживает Гокудеру по спине, давая тому время выплакаться. В груди колет. Неожиданно Гокудера отстраняется и, глядя заплаканными, но полными уверенности, глазами в глаза дождя произносит: — Давай попробуем. — Ямамото кажется, что его в макушку ударила молния, как тогда, когда он тренировался с Ламбо. — Что? — растерянно переспрашивает он. — Я видел, Такеши… Бархатцы, да? — Гокудера грустно улыбается и кладёт руку на грудь Ямамото, прямо там, где сейчас у обоих тяжесть и резь. У Гокудеры, конечно, всё намного хуже, но — Ямамото понимает. — Не надо, Хаято, — шепчет Ямамото, сжимая дрожащими пальцами предплечья Гокудеры. — Почему? Ведь из-за того, что я одной ногой забрался в могилу, ты тоже стал чувствовать отдачу. — Потому что ты и сам знаешь, что фальшивыми чувствами болезнь не обманешь! — выкрикивает Ямамото и, отпустив руки Гокудеры, встаёт и отходит к окну. Всё тело сотрясает дрожь. То, что он соулмейт Гокудеры, он понял ещё в шестнадцать, но примерно в то же время тот опознал в Хибари свою родственную душу, а потому Ямамото решил не навязывать одностороннюю связь урагану, но. Гокудера не идиот, и быстро раскусил мечника, а потому целый вечер извинялся, держал в своих ледяных ладонях мозолистые ладони Ямамото и обещал, что ни за что не оставит его. Ведь он, хоть и ругается с Такеши по сто раз на дню, дорожит дождём ничуть не меньше, чем Тсунаёши или сестрой, а потому ни за что не откажется от него, оставив умирать от сада, разрастающегося в лёгких. Ямамото тогда тепло улыбался и обнимал впервые не сопротивляющегося Гокудеру, впитывая в себя его запах. А через год или, может, чуть больше, нашёл свою душу задыхающимся в мужском туалете посреди урока. В белоснежной раковине алели капли крови, мешаясь с жёлтыми лепестками тюльпана. Гокудера хватался за него и умолял не рассказывать Хибари, потому что «ни жалости, ни любви от него не дождёшься». Ямамото крепко сжимал зубы и скрепя сердце обещал, что будет молчать, а потом их прервал робкий голос Тсунаёши, которого учитель послал найти одноклассников, и вот уже третий человек присоединился к обещанию о молчании. А Хибари Кёя в тот момент писал контрольную по математике, лишь отдалённо ощущая лёгкое беспокойство, которому не предал значения. На животе сомкнулись бледные и худые руки Гокудеры, что грудью прижался к спине Ямамото. Тот чувствовал, что удерживаться на ногах Хаято трудно, но он всё равно подошёл к нему. Такеши уже хотел было начать ругать его за то, что он встал с постели, но Гокудера заговорил. — Чьи чувства фальшивы, Такеши? Твоя любовь или моя? Конечно, я не люблю тебя так, как любишь ты, но эта любовь ничуть не слабее твоих чувств. Если бы это было так, то ты, как и я, бы дышал только с помощью лекарств. Да и я жив лишь потому, что почему-то всё ещё нужен тебе. — Голос Гокудеры дрожал, потому что он всё ещё беззвучно плакал, тем не менее говорил он уверенно. — Я не стану тебе обещать, что обязательно полюблю так, как ты, но. Давай попробуем? В конце концов… — он горько усмехнулся. — Если не выйдет, я просто превращусь в палисадник, за которым ты можешь ухаживать в память обо мне. На последних словах у Ямамото перехватило дыхание: как Гокудера может так безразлично говорить о своей смерти? Да Ямамото не сможет жить без него, просто ляжет рядом и… превратится в такую же дурацкую клумбу с пушистыми бархатцами. Поэтому он разворачивается лицом к Гокудере и, обхватив ладонями его щёки, впивается в обескровленные губы поцелуем, мешая чужие солёные слёзы со своими. Хаято на секунду замирает в замешательстве, а после впивается пальцами в плечи Ямамото и отвечает на поцелуй. Спустя минуту они отстраняются друг от друга, Такеши всё ещё держит лицо Гокудеры в своих ладонях, а лбом утыкается в его. — Я не позволю тебе умереть, слышишь? — произносит он и улыбается. Хаято тянет губы в ответной улыбке. А ночью они садятся на поезд Палермо-Рагуза с парой едва заполненных сумок. Тсунаёши откидывается на спинку сидения и находит пальцами ладонь Занзаса, что сидит за рулём, и смотрит на него большими печальными глазами. «Всё будет хорошо?» — «Они сделают всё, что в их силах» беззвучно отвечает Занзас, переплетая свои пальцы с пальцами Тсунаёши и целуя тыльную сторону его ладони. Поезд скрывается за поворотом, а автомобиль босса Варии выворачивает с парковки.***
— Где этот дурацкий ураган? — Первое, что звучит из уст Хибари, завалившегося поздним вечером в кабинет Тсунаёши. Тот сидит в огромном чёрном кресле, подогнув ноги под себя, в руках у него какой-то детектив, который посоветовал Скуало, а на носу очки для чтения. — И тебе добрый вечер, Хибари-сан, — отзывается Тсунаёши и опускает книгу на колени, после чего устремляет на Хибари хмурый взгляд. — Я спросил, где Гокудера, — давит облако, не обращая внимания на то, как на него смотрит дон Вонгола. — Он и Ямамото на длительной миссии, я, кажется, уже говорил… — отвечает Тсунаёши, а после, словно задумавшись, добавляет: — Две недели назад, да? — Его телефон недоступен, — жалуется Хибари. — Ничем не могу помочь. — Тсунаёши разводит руками, подмечая, что Хибари выглядит несколько уставшим: под глазами залегли тени, щёки немного впали, а кожа побледнела. — Придумай что-нибудь, босс ты или нет! — Неожиданно Хибари срывается на крик, что совсем ему несвойственно. Тсунаёши удивлённо вздыхает и вперяет внимательный взгляд в облако. В стальных глазах клубится фиолетовое пламя, жилка на шее быстро бьётся, а по коже стекают капельки пота, словно у Хибари жар. Тсунаёши напрягает слух и — из горла Кёи вырываются тихие хрипы. Такие же, как у Гокудеры в самом начале, думает Тсунаёши и, отложив книгу на стол, встаёт с кресла, чтобы подойти к Хибари. Тот не отшатывается, когда Савада кладёт ладонь ему на грудь и пускает в тело своё пламя, которое тут же находит и сжигает стебли и бутоны только-только прорастающих цветов. — Я могу помочь тебе только этим, — спокойно говорит Тсунаёши и отнимает ладонь от груди хранителя. — Скажи мне, где он, — уже без агрессии просит Хибари. — Не могу, я обещал. — Тсунаёши качает головой и возвращается к креслу, в котором сидел. Хибари падает на диван, стоящий напротив стола Савады. — Как обещал молчать, когда он загибался из-за цветов в лёгких? — Звучит немного ядовито и с примесью обиды. — Ты отказался от него, Хибари-сан, — отвечает Тсунаёши, складывая руки в замок на столе перед собой. — А Гокудера слишком горд, чтобы навязываться. — Я не от… — Ты просто не помнишь, — перебивает его Тсунаёши и одаривает тяжёлым взглядом. — Это было ещё в школе, — подсказывает он, а затем возвращается к чтению книги, давая понять, что на этом разговор окончен. Хибари же откидывает голову на спинку дивана и начинает перебирать в голове воспоминания шестилетней давности. Ведь не мог он не заметить, что нашёл родственную душу, а уж тем более отказаться от неё. Может, он бы и не смог быть Хибари возлюбленным, но никто не запрещает соулмейтам быть просто близкими друзьями, что сравнимы с семьёй. Когда же он умудрился практически полностью оборвать их с Гокудерой связь? Перед глазами сменялись образы и воспоминания: вот в их школе появился шумный итальянец, который плевал на правила и продолжал курить на территории школы; вот Хибари втянули семью, предложив сильных противников, сделав хранителем мелкого травоядного, которое даже посмотреть в его сторону боялось. Вот на крыше школы, где он отдыхал ото всех, стал постоянно появляться Гокудера, таская с собой книжки или материалы для изготовления динамита. Вот он пару разу пытается заговорить с Хибари, за что получает тонфа по рёбрам, а после сбегает. Вот… Хибари резко распахивает глаза. Это случилось осенью, на улице всё ещё было тепло, потому Кёя привычно валялся на крыше, чувствуя, как Хибёрд вьёт себе гнездо в его волосах, чтобы удобно устроиться там и спать. Неожиданно тишину нарушил скрип двери, а после чьи-то торопливые шаги. Хибари недовольно скривился, а после приподнялся на локте, чтобы посмотреть на нарушителя спокойствия. Вцепившись в сетку ограждения длинными тонкими пальцами, спиной к нему стоял Гокудера, его плечи мелко тряслись, а ветер доносил до слуха Хибари тихие хрипы. Кёя, которому ещё с утра успели испортить настроение, плотоядно ухмыльнулся и, встав на ноги, спрыгнул вниз, после чего быстрым шагом подошёл к Гокудере. Схватив его за плечо, он развернул Хаято к себе, а после без предупреждения ударил кулаком в живот. Гокудера закашлял, упираясь ладонями в колени. — Кажется, я сотню раз говорил, что крыша — моя территория, и мне не нравится, когда сюда кто-то приходит, — произнёс Хибари, хватая Гокудеру за волосы, тем самым заставляя его поднять голову, чтобы тот смотрел прямо на него. У Хаято дрожали губы, а взгляд метался из стороны в сторону, только бы не встречаться со стальными глазами Хибари. Тот краем сознания замечает, что урагана на губах кровь и что-то зелёное, похожее на траву, но. Ему нет до этого дела, а потому не придаёт значения, мало ли, может, вообще показалось из-за того, как падает свет. — Прости, я… мне стало плохо, а крыша, кха… была ближе всего, кха, — выдавил из себя Гокудера, продолжая кашлять. Хибари брезгливо оттолкнул его к ограде, а сам отступил на шаг. — Если тебе плохо, проваливай в медпункт. — Мне там не помогут, потому что… Подожди, — Гокудера одарил Хибари удивлённым взглядом. — Ты не знаешь, что со мной? — Нет, и знать не хочу, — отмахнулся Хибари, а после развернулся на пятках и вновь направился к тому месту, где до этого лежал. — Даже если ты сдохнешь — мне не будет до этого дела, — бросил он напоследок. Хибари не знает, с каким лицом тогда Гокудера смотрел ему вслед, как и не знает, куда тот сбежал, громко хлопнув дверью, но. Теперь он понимает, что этой необдуманной фразой он практически разорвал их связь, оставив тонкую паутинку, которая тянулась от Гокудеры, который не мог просто так обрубить нить, связывающую их, что почти никак не влияло на Хибари. Как Гокудера протянул все эти шесть лет — загадка, ведь от ханахаки, которая проявляется при отказе от тебя родственной душой, убивает очень быстро. — Вижу, ты вспомнил, — подал вдруг голос Тсунаёши, который всё это время лишь делал вид, что ему нет дела до Хибари. — Как он смог продержаться так долго? — Я своим пламенем выжигал время от времени цветы, а ещё доктор Шамал что-то колол ему, что облегчало боль и замедляло их рост, — без утайки рассказал Тсунаёши, вновь поднимая свой взгляд на Хибари. — Вот чёрт, — выругался хранитель. Он хотел спросить что-то ещё, но тут его настиг приступ кашля; Хибари чувствовал, как по пищеводу к горлу вверх что-то выталкивается, что-то, что мешает ему дышать. Спустя минуту надсадного кашля на ладонь Кёи упали белые лепестки цветка, которому он не знал названия. И только тогда он заметил, что Тсунаёши с кем-то говорит по телефону. — Хорошо, — всхлипнул Савада и пальцами смахнул текущие по щекам слёзы. — Я отправлю машину немедленно, — проговорил он в трубку, а после нажал на сброс. Хибари сверлил его растерянным взглядом. По неизвестным причинам он был уверен, что это звонил Ямамото, который сбежал вместе с Гокудерой чуть больше двух недель назад. Тсунаёши сделал глубокий вдох и произнёс: — Гокудера только что умер в больнице. — На последнем слове голос Савады сорвался. Хибари так и замер на диване, держа перед собой ладонь с лепестками. Осознание того, что из-за него умер кто-то, кто не чужой ему, словно лавина обрушилось на него — не выбраться, потому как снега придавливают своим весом к земле. Тсунаёши же сжал в пальцах телефон, а после поднялся на ноги, чтобы пойти и найти водителя, который отправится за Ямамото и телом Гокудеры. Проходя мимо Хибари, он бросил взгляд на его руку, а когда заметил и опознал цветы, болезненно рассмеялся, чем заставил хранителя отмереть. Хибари шокировано смотрел на Тсунаёши, который, продолжая плакать, смеялся, смотря на лепестки в его ладони. Когда через несколько секунд смех сошёл на нет, Тсунаёши глубоко вздохнул, приходя в себя и, словно бы говоря не с Хибари, сказал: — Цинния белая, означает доброту, великодушие и послание «я прощаю тебя». — С губ Савады сорвался ещё один то ли всхлип, то ли смешок, он пробормотал себе под нос что-то вроде «какой же ты дурак», а затем продолжил свой путь прочь из кабинета. Хибари вновь посмотрел на белые лепестки в руке. По щекам потекли несвойственные ему слёзы. Оказывается, это очень больно. — Чёрт, почему ты просто не разорвёшь связь? — пробормотал Шамал, бросая последний взгляд на Гокудеру. Мальчишку почти не видно под одеялом, настолько он похудел за последнее время. — Мой отец отказался от моей матери, а потом и от меня. Я не хочу быть как он, — внезапно раздаётся сонный ответ со стороны кровати. — Даже если это убивает тебя? — раздосадовано уточняет доктор. — Мне не привыкать, — отвечает Гокудера, а Шамал качает на его ответ головой и, прикрыв дверь, уходит.