нити

Многие привыкли думать, что у богини любви нет никаких дел - знай себе развлекаться дни напролёт среди томных юношей и девушек, пощипывая спелый виноград с тонкой лозы. Хатхор была с этим крайне не согласна: она могла создавать впечатление беззаботности и беспечности, но на самом деле её работа представляла собой нечто более утомительное. Она видела нити - красные, они змеились от безымянного пальца в пустоту, к другому человеку или божеству с таким же маленьким красным узелком. Её это забавляло: казалось бы она, как истинная богиня любви, могла наслать любовный морок на кого угодно, но судьба оказывалась сильнее, и дурман спадал несмотря на все приложенные усилия. Она могла разрушить чужое счастье по щелчку пальцев своими чарами, но романтичность, присущая ей с детства, не давала попрать решение, принятое свыше, так что большая часть её работы заключалась в том, чтобы ускорить воссоединение заблудших родственных душ. День за днём она прогуливалась по шумным египетским улицам, подцепляла острым ноготком нити и притягивала друг к другу тех, кто в будущем образовывал нерушимый союз - видеть, как в глазах встретившихся мелькают, загораясь, искры любви, а вечерами чувствовать, как ей поклоняются в храмах и домашних алтарях, вознося жертву, было окрыляюще. У Хатхор - единственной из богинь - не было нити. Поначалу это расстраивало и злило, потом стало приносить удовольствие: магией она могла создать временную связь, чтобы усилить ощущения во время плотских утех с юношами, которые, впрочем, быстро ей наскучивали. Она видела, что тонкие, прозрачные нити тянулись к ней от Бастет и Сехмет - но они безвольно обрывались у её ног, не умея закрепиться у сердца. Хатхор предпочитала об этом молчать - о том, что они так и не достигли её и о том, что нити в целом существуют. Об этом наверняка знала Ра, судя по тому, как она хитро щурилась, встречаясь с ней глазами. Знал Тот, плотно связанный с любимой супругой яркой, вплетенной точно под кожу, нитью - иногда она думала, есть ли что-то, что Тот не знает. Догадывалась Исида, тонко чувствующая магические проявления. И знал воскресший Осирис, хищным взглядом сверливший руку младшего брата. Хатхор все устраивало ровно до момента, пока она не увидела Гора. Что её привлекло больше - смуглое, накаченное тело с литыми красивыми мышцами или перспектива стать правительницей Египта - она не могла сказать. Но однажды утром, проснувшись после сладкого сна, она почувствовала, что влюблена так, как давно не влюблялась. Она наблюдала за ним через зеркала - и томно вздыхала, как когда-то вздыхали по ней мёртвые мужья, ластилась к нему, как видела, кошкой тёрлась о сильные руки и льнула к обнажённой груди, руками очерчивая рельефный пресс и упругие бёдра. Проблема была одна - нить Гора сияла так, что слепила глаза своей ясной яркостью. Хатхор не смела её разорвать, но наводила чары, создавая свою, которая потухала рядом с настоящей столь быстро, что она не успевала распробовать страстность чувств, которая приходила после закрепления ложной связи. Хатхор злилась и на себя, и на Гора. На себя за то, что не была достаточно искусна в плетении нитей - её магия оказывалась ничем по сравнению с магией судьбы, на Гора - за его сильную связь, которая уже закрепилась за ним так, словно он уже встретил и крепко полюбил того, к кому тянулся его заветный - второй - узелок. Оставляла ли она свои попытки? Ни в коем случае. Она знала, что была и оставалась первой красавицей Египта - перед ней, её обаянием, ещё не устоял ни один мужчина, так что, пользуясь женскими чарами, она не отчаивалась и вновь пробовала обольстить того, кто относился к ней со сдержанным терпением и уважением. Однажды ночью, звёздной и мечтательной, ей не спалось. Она долго сидела у зеркала, расчёсывая пышные волосы и вплетая в них золотые нити драгоценностей. Всё в ней было особенно прелестно в эту ночь - и тонкий стан, облачённый в лёгкие, струящиеся, полупрозрачные одежды, и глаза, подведённые углём, мерцающие в полумраке комнаты, и изгиб подкрашенных губ, и налитые небольшие груди, маняще проступающие пухлыми сосками сквозь ткань. Она засмотрелась, залюбовалась сама собой, а потом подумала: сегодня. Сегодня должно получиться. Хатхор встала, оправляя одежды, и мягким шагом заспешила в покои Гора. Идти было недалеко - всего-то один коридор и пару комнат, так что, чувствуя, как бешено бьётся сердце, через пару минут она стояла, взволнованная, а от того ещё более чарующая, перед заветной дверью. Она толкнула её так, чтобы тенью проскользнуть за порог. И тут же замерла, вслушиваясь в масляную от свеч тишину. Гор сидел перед кроватью и что-то жарко выговаривал, то и дело склоняясь лбом к бледным рукам, покоящимся на столь же бледных коленях. Матовый свет свечей скрадывал очертания, и Хатхор поддалась вперёд, с ревнивой жадностью вглядываясь в силуэты. Нить Гора светилась до алых искр в глазах — и Хатхор пришлось прикрыть рот, звякнув браслетами, чтобы громко не вскрикнуть — перед ним точно сидел человек, предназначенный судьбой. — Дядя, — разобрала она сквозь бьющееся в неверии сердце, — позвольте... Хатхор закусила губу, различив острые черты лица, обрамлённого алыми прядями. Сет упёрся ладонью в лоб Гора, отталкивая — но в этом жесте не было недовольной жестокости, скорее, ласковая раздражённость. — Уйди, глупая птица, мне не до тебя, — пробормотал он, отнимая руку. Гор не дал отстраниться, перехватывая изящную, но все ещё мужскую ладонь, прижимаясь к ней губами. Хатхор напряглась и тут же осела, замечая красную нитку на чужом пальце — нитку, которая тянулась прямиком к Гору. Как она не заметила раньше? Она готова была клясться, что, при встречах с этим гордецом, несущим за собой хаос и разрушение, не было и намёка на узелок. У Нефтиды она была — тонюсенькая, блеклая, тянулась к Осирису, не к Сету — Хатхор тогда смеялась так громко, что сорвала горло. У Исиды нить была разорвана в клочья — но раньше она тоже тянулась к Осирису и была крепкой и красивой до зависти. Ладонь правителя Дуата оставалась кристально чистой — он, казалось, не умел любить так, как это заложила природа. Только у Гора она всегда сияла чистотой красного, как бы указывая на нерушимость судьбы. Хатхор могла бы надеяться на что-то, если бы не тот факт, что ее противником изначально был Сет — сейчас она лишь безвольно смотрела, как тот позволяет целовать свои руки и безымянный палец, согреваемый нитью. — Дядя, мы с вами связаны, я чувствую, — словно в полубреду шепнул Гор и потёрся щекой о бедро. — Мой дар не обманывает, никогда не обманывает. Не будьте так строги. Сет вздохнул, глубоко и тяжело. И пальцами свободной руки вплёлся в короткие тёмные волосы, поглаживая ногтями голову. Гор замурчал, ластясь, губами вновь приник к тёплой грубой коже, выцеловывая запястье. — У вас вот здесь, на пальце — моё, — сказал он немного сбито из-за неровного дыхания. — Не знаю что, но — моё. Вы всегда были предназначены мне судьбой, дядя. Всегда, понимаете? Сет улыбнулся уголками губ — Хатхор не видела, но почувствовала, каким тягучим стал воздух в полутёмных покоях. Сет склонился и шепнул что-то в алеющее смуглое ухо, и Гор загорелся, засветился ярче нити, потянулся к строгому лицу и — Хатхор не стала смотреть, выскользнув за дверь. Добежав до своей комнаты, она рухнула в подушки, разбросанные на полу, и зарыдала, закрывшись руками. Сейчас она ненавидела то, что у нее не было нити — она могла бы попробовать перевязать ее, затмить, забрать Гора себе — но то, с какой влюблённой преданностью Гор шептал столь интимные, уязвимые слова, и то, как неприступный, гордый Сет принимал их — она была бессильна со своей ненужной, обременяющей любовью, которая даже не могла подкрепиться судьбоносной связью. Лёгкий, манящий макияж смазался, пачкая кожу грязными разводами, одежда сбилась некрасивыми складками, губы, искусанные в рыданиях, дрожали. Несколько часов она лежала безвольной куклой, утопая в ворохе ложа, время от времени всхлипывала, жалея себя объятиями, потом встала на подрагивающих, ватных ногах и подошла к зеркалу. Собственное отражение испугало, Хатхор отшатнулась, не веря увиденному, но тут же взяла себя в руки, остервенело стирая угольные подтёки. Злобная решимость разгоралась в груди неугасимым пламенем. Что ж, если она чего-то хочет, она это получит несмотря на то, что придётся пойти против сил, превосходящих её. В конце концов, она — и только она — богиня любви. Самая красивая женщина Египта, перед которой не устоял ни один мужчина. Даже если они не были связаны нитью судьбы, они всё равно склонялись перед ней, ведомые сумасбродной страстью и жаркой похотью. Ведь любовь, как известно, всегда слепа, и её богиня - первая, кто подставит глаза в обмен на любящее сердце.