похоронные обряды

Сначала опустели глазницы. Они выпивали глаза по капле, по кусочку выедали роговицу, опускали тонкие хоботки в мягкие ткани и пили кровь и слизь, еще не успевшую пересохнуть в зябкой прохладе пустынной ночи, тысячами крохотных жвалец перемалывали мягкие ткани, превращая их в жидкую кашицу, которой так удобно питаться. Они вынесли тело человека из обреченного города, когда тот стоял на самом пороге гибели; метнулись в шахту слаженным роем, повинуясь неясному стремлению, зародившемуся в самых его глубинах. Рой не умел горевать, не умел сожалеть, но мог распознать потерю. Этот человек был им... интересен. Они помнили его первый вздох, первый крик, первый шаг - и мириадами глаз следили, как он прокладывает свой путь сквозь бесконечные пески. Они его знали. Ему суждено было стать частью чего-то неизмеримо большего. Так они хоронили своих. Их острые хелицеры резали мягкую, пока еще податливую человеческую кожу, уже начавшую покрываться синюшными трупными пятнами, отрывали целые полоски, обнажая влажное алое мясо, так аппетитно блестящее в свете заходящих лун. Им не раз доводилось лакомиться людьми - заблудившимися в песках неудачниками, уже погибшими или уже умирающими от жажды под палящим зноем безжалостных солнц. Они захватывали живые тела, превращали их в марионетки, в живые гнезда, теплые и влажные вместилища, и мало-помалу прогрызали себе путь наружу, навстречу гостеприимному жару родной пустыни. Люди ничего не значили, как не значили их имена, звания и влияние. Они были просто добычей. Ресурсом. Раньше, пожирая других людей и даже своих сородичей, они не задумывались о значении для роя отдельных единиц. Они были всего лишь источником пищи и влаги, и за их смертью не стояло ничего, кроме стремления выжить. Но этого человека звали Роберто де Ниро, и теперь рой познавал потерю. Меньшие из них точили коченеющую плоть, ввинчивались меж мышечных волокон, прогрызали путь к влажному, еще не совсем остывшему нутру, к замершему комочку беспомощного сердца. Они копошились в огромной ране, которая стала человеку смертью; они пили густеющую кровь, пировали, совокуплялись и давали новую жизнь там, где не было места смерти. Бóльшие дробили кости, рвали мышцы, тянули сухожилия в яростной битве за лакомый кусочек. Таков естественный порядок, считали они. Старое уступает место новому, а новое становится старым и затем умирает само, и цикл бесконечен, как бесконечно движение звезд по сравнению с крошечной жизнью единственного существа. Роберто понимал это лучше других. Он любил есть и пить, как и они, и когда-то ему нравилось просто жить, а в его речи слышалась спокойная, обреченная уверенность в неизбежности собственной смерти, мирное принятие самого факта. Он нравился рою. Им было приятно, что теперь он тоже достанется им. Люди считали - в смерти был порядок и покой. Но даже после смерти труп человека двигался, менялся, давал пищу и новую жизнь. Личинки пили жир и гниль в его полом животе, пока он не опал, пока тело не сложилось само в себя, становясь новой жизнью, пока не остались только обернутые в пустоту белые кости. Пустое место, которое когда-то было чужой личностью, человеческой индивидуальностью, наполнялось чувствами и собственным мнением. Пустынная ночь черным цветком распускалась в глазницах белого черепа.