Единство душ

Миша стоит подле стола с напитками, стараясь экономить энергию, прекрасно зная свою нелюбовь к большому скоплению людей и подобного рода мероприятиям. В нос ударяет мешанина из дорогого женского парфюма, огромного разнообразия еды, от которой едва не ломится стол, и терпкого запаха вина. Однако не приехать бы он не посмел — сегодня в Зимнем Дворце проводится бал, по поводу окончания Русско-Турецкой войны — такое событие он пропустить не мог. Москва едва успевает очнуться, когда к нему подходит девушка, чьи длинные темные волосы были уложены в высокий пуф, демонстрируя вид на открытые плечи и грациозную шею. Сама дама была одета в нежно-голубое платье, которое Михаилу не получилось рассмотреть более детально, ведь взгляд его был прикован к лицу подошедшей девушки, в которой он узнал Казань. — Жаным, как я рада видеть тебя, — Камалия подошла ближе, взяв в свои нежные женские ладони руки Москвы, скрытые за тканью перчаток. — Как ты? — Здравствуй, Камалия, — Миша не смог сдержать рвущейся наружу улыбки. Бывшую супругу он видел достаточно давно, когда только очнулся после пожара. После им не давалась возможность увидеться — Казань была занята делами в своем городе, а Миша восстанавливался после произошедших событий, после уехав в Москву, контролировать процесс реконструкции. — Я в порядке, нет повода беспокоиться. Реконструкция идёт полным ходом, скоро вернусь в норму. Камалия скептично подняла бровь, но спорить не стала. От её взгляда не укрылись едва заметные шрамы от ожогов на чужой щеке, которые Миша старательно пытался закрыть своими пшеничными прядями, что было немного проблематично, ведь его волосы уже не были той длины, что раньше. — Расскажи лучше, как сама? Как со Святославом дела? — Миша хохотнул, почувствовал легкий пинок в плечо. Бессвязный разговор Михаила и Камалии прерывает внезапно затихшая музыка и говор гостей. Кажется, будто время остановилось, но на деле взгляды всех присутствующих прикованы к витой лестнице, на вершине которой появляется величественный Санкт-Петербург. Он неспешно спускается на нижний этаж по бархатистому красному ковру в сопровождении императорской четы, получая от присутствующих снизу людей глубокие поклоны. Когда его нога в аккуратной туфле на небольшом каблуке преодолевает последнюю ступень, Александр поднимает на гостей взор серебряных омутов. — Добрый вечер, уважаемые дамы и господа. Я бесконечно рад видеть вас всех здесь в столь знаменательный день для нашей страны. Так пусть вино льётся рекой, а музыка не умолкает до самого утра! Голос Петербурга замолкает, а по помещению разливается вновь заигравшая музыка, но уже более спокойная и нежная, а гости немного отходят от лестницы, пропуская вперед императорскую семью. Александр постепенно теряется в пришедших, заставляя Мишу, что неотрывно следил за чужой речью, потерять Романова из виду. — Ах, чудный вечер! Александр Петрович постарался на славу, — восторгается Казань, водя темными глазами по убранству помещения. — Не правда ли, Миша? — А… Да, ты права. Через долю минуты Казань улетучивается, замечая в толпе гостей знакомую макушку, оставляя Московского наедине с собой. На секунду Мише кажется, что его мучения на этом закончены и он поймает возможность, чтобы ускользнуть в выделенные для него покои, но ловит спиной на себе чей-то взгляд. — Михаил Юрьевич, рад вас видеть. По телу проносится табун мурашек, когда Миша узнает знакомый голос и оборачивается. Он незамедлительно ловит взгляд горячо любимых серых глаз, что смотрят на него с неприкрытой нежностью. — Взаимно, Александр Петрович. Чудно выглядите. Романов сдержанно улыбается, пока внутри него бушует ураган чувств, и скользит взглядом по лицу бывшего наставника. Он также, как и Камалия, улавливает глазами неровности чужой кожи, но не акцентирует на этом внимания, лишь виновато кусая нижнюю губу. Он неоднократно корил себя в произошедшем. Что допустил это, что позволил остаться в полыхающем городе, что не был рядом. Москва, конечно, не винил его ни в чем, в конце концов, он самолично поджег город, лишь бы до Сашеньки не дошли французы. Петербург выныривает из своих мыслей, протягивая раскрытую ладонь Москве. — Позволите украсть вас с сие мероприятия, Михаил Юрьевич? Сердце Москвы колотится быстро-быстро, а взор голубых глаз так и прикован к чужой руке, пока сам он чувствует, как кровь приливает к лицу и мысленно усмехается: вырос его Сашенька, вогнал в краску самого Московского. Он медленно протягивает руку, вкладывая её в ожидающую ладонь Санкт-Петербурга, и чувствует как его притягивают ближе к себе. Саша берет его под руку, уводя куда-то в сторону от центра зала, чтобы как можно меньше людей их заметили. Он прекрасно знает о нелюбви Миши к подобным мероприятиям, так что старается побыстрее и незаметнее вывести их в сад, подальше от шумихи бала. Когда двери за их спинами захлопываются, а голоса и музыка затихают, столицы остаются наедине, обдуваемые легким осенним ветром. — Не потеряют ли вас гости и Николай Павлович, Александр? — Михаил отходит немного дальше, прикрывая глаза, и вдыхает аромат свежести. Зябко ежится, обнимая себя руками — ночи в Петербурге уже не такие теплые. Москва слышит сзади приближающиеся шаги и мягко улыбается, почувствовав на своих плечах чужие руки. — Полно вам, Михаил, — Александр разминает его плечи, продолжая поддерживать некую «игру» Москвы, хотя рядом нет посторонних и нет смысла обращаться на «Вы». — Отбрось этот официоз. Холодно? По телу Москвы разливается тепло от заботы в чужом голосе, когда Александр нежно притягивает его спину к своей груди. — С тобой мне никогда не будет холодно, заря моя, — Миша разворачивается корпусом в объятиях, утыкаясь носом в чужой висок. Первопрестольная чувствует, как руки Саши едва касаясь гладят его лопатки, настолько аккуратно, будто фарфоровую куклу, боясь навредить. Михаил закатывает глаза, но ничего не говорит. Бесполезно. Сколько бы раз он не говорит Саше, что с ним уже все в порядке, Романов не прекращает оберегать его состояние, все еще чувствуя вину за произошедшее. — Саш, — привлекает чужое внимание Московский, прежде чем поддаться вперед, прикасаясь к Сашиным губам своими. Они нарушают всевозможные правила, целуясь здесь, в саду под покровом ночи, скользя языками по чужим зубам и дёснам, пока во дворце бал только в самом разгаре. Романов издает не самые приличные звуки, цепляясь за плечи напротив, сжимая их так крепко, что костяшки пальцев белеют, пока прижимает к себе Москву так близко, как только может. Миша шумно выдыхает в чужой рот, укладывая ладони на тонкую талию Петербурга. Губы Сашеньки тонкие и мягкие, что Миша не сдерживаясь прикусывает и оттягивает их, заставляя столицу открыто дрожать и хныкать. Руки Александра плавно перетекают в золотые локоны, накручивая пряди себе на пальцы и оттягивая их назад, когда Миша уж больно грубо целует его. Московский ощущает дрожь своих ног, когда открывает глаза, расфокусированно глядя на столицу Российской Империи перед собой, пока отстраняется от чужих губ. Саша выглядит до одури прелестно со сбившимся дыханием, покусанными губами и красными щеками, сливавшимися с алым фраком Москвы. — Если мы сейчас не уйдем, нас могут застать весьма в неудобном положении, — переведя дух, шепчет Петербург на ухо бывшего наставника. И прежде чем Москва успеет ответить, хватает его за запястье и тянет во дворец, в свои покои. Промелькнуть мимо императорской семьи оказывается легче, чем думал Саша, заталкивая Мишу вглубь комнаты, замечая идущих по коридору служанок. Те, кажется, слишком увлечены беседой между собой, что не замечают посторонних звуков и силуэтов, пришедших с улицы. Это даже на руку. — Что ты творишь со мной, Миша… — горячим дыханием обдает шею первопрестольной Саша, замечая дрожь в чужих коленях. Александр неторопливо поглаживает грудь Москвы, скрытую белоснежной рубашкой, расстегивая пуговку за пуговкой, прежде чем проникнуть ладонью под ткань, прикасаясь к обнаженной коже. Москва стонет, когда шаловливые музыкальные пальцы проходятся по его соскам, массируя. — Михаил Юрьевич, вам нравится? — приторно сладко шепчет Александр, что на секунду Миша слышит в его голосе нотки того самого Сашеньки Романова, которого он обучал математике и истории. От ассоциации ноги подкашиваются, но окрепшие руки Романова не дают Москве осесть на пол от возбуждения. Миша откидывает голову назад, глухо стукаясь макушкой о деревянную дверь, но не обращает на это внимания. Саша продолжает гладить его грудь, улавливая краснеющими ушами стоны Московского, но переходить к большему не планирует, ожидая услышать ответ. Москва, не в силах ответить, тянет любовника на себя, соприкасаясь с ним губами, и еле видно кивает, дав Александру зеленый свет. Уложив ладони на талию бывшей столицы, Саша ведет его к застеленной постели, на секунду задумывается: что бы подумал отец, если бы узнал, чем его любимый парадиз и ненавистный Московский занимаются в императорских покоях? Романов сглатывает и отбрасывает эти мысли в сторону. Укладывая Москву на мягкие простыни, как самое дорогое сокровище, Саша больше не спрашивает чужого разрешения, медленно стягивая штаны с бывшей столицы. Открывается вид на трясущиеся бедра, заставляя Сашу возбужденно дрожать. Он готов запечатлеть этот образ на холсте, чтобы не раз пересматриваясь сие произведение искусства. Александр теперь совершенно не думает об отце, о том, чем они сейчас будут заниматься, и уж тем более о том, что будет, если кто-то узнает. В его мозге крутится только одно слово и это — имя человека, что лежит под ним на кровати. Саша заторможенно целует открытые бедра Москвы, раздвигая их немного шире. — Ты так прекрасен, солнце мое, — шепчет теперь в ухо первопрестольной, касаясь мокрыми губами чужой мочки. На дрожащих локтях Миша приподнимается, чтобы оставить поцелуй на манящих губах, но натыкается взглядом в свое собственное отражение. В дальнем углу комнаты стоит туалетный столик с зеркалом, за которым обычно Саша самолично занимается приведением себя в презентабельный вид. Романов следит за чужим взглядом и усмехается, поймав собственный. — Не отводи взгляд. Миша закусывает губу от стальных ноток в голосе Саши, видя, как его отражение повторило за ним. Он неотрывно вглядывается в свое лицо, следя за каждой эмоцией, ощущая как чужие руки исследуют его тело. Единственный минус — это то, что в зеркале не видно лица Петербурга. Дышать становится труднее, когда Романов касается нижнего белья, грудь часто вздымается, что со стороны кажется, что Москве плохо. — Миш? — обеспокоенно тянет Александр, вглядываясь в лицо напротив, считывая эмоции. Конечно, он знает о нелегком детстве любовника, так что не заметить чужое волнение невозможно. — Мне прекратить? Или тебе неприятно? — Слишком много болтаете, Александр, — Москва приоткрывает один глаз, снисходительно глядя на бывшего ученика. — Не останавливайся. Московский сам тянется пальцами к пуговицам на его рубашке, сбрасывая ненужную ткань с чужих плеч, и прижимает нависшего над ним Петербурга к себе, чувствуя горячей щекой ритм сердца столицы. — Вы волнуетесь, Александр Петрович? — с издевкой шепчет Москва, поднимая голубые глаза вверх. — А вы вновь язвите, Михаил Юрьевич, — усмехается Романов, поддев пальцами чужой подбородок. — Снимите наконец это с себя, — хмурясь произносит Миша, прикасаясь оголенным бедром к ногам Александра, что были скрыты тканью брюк. — Как пожелает князь Московский, — Миша возбужденно дергается всем телом, как от удара током, невозможно скрыть, как ему нравится подобного рода официозность при интимном процессе. Потерявшись в своих мыслях, Миша не сразу заметил, как ненужные элементы гардероба пропали как с его, так и с Сашиного тела. Романов сжимает пальцами чужие бедра, раздвигая их шире, чтобы пройтись по гладкой коже членом. Москва запрокидывает голову, открыв взор на шею и ключицы, чем незамедлительно пользуется Александр, впиваясь губами в нежную кожу. — С… — пытается позвать Миша, но замолкает, привыкая к ощущениям меж бёдер. Он чувствует, как Саша закидывает его ноги к себе на талию и отводит взгляд. Он молчит, пока член Саши скользит, соприкасаясь с его собственным, и хочет остаться в этом мгновении навсегда. — Саш, — наконец удается полностью произнести имя, прежде чем Москва вновь замолкает, прикусывая ладонь, чтобы заглушить рвущиеся наружу вдохи. Он жмурится, сводя бёдра, заставляя любовника простонать, когда чувствует у себя на животе и меж ног тягучую жидкость. Переводя дух после пришедшего оргазма, Александр всматривается в лицо наставника, убирая его пшеничные пряди со вспотевшего лица. — Как ты? — заботливо интересуется столица, укладываясь рядом с Москвой, сгребая его в свои объятия. Вместо ответа он получает смазанный поцелуй куда-то в щеку, потому что у Москвы не хватило сил дотянуться до любимых губ. — Саш, император… — Тише, тише, — шепчет Саша, натягивая на оголенные бёдра Миши смятое одеяло. — Тебе не стоит беспокоиться об этом. Тихий голос Петербурга действует на Москву как колыбельная, так что он незамедлительно проваливается в дрему, пока Александр приподнимается, чтобы одеться. Убедившись, что Миша точно уснул, Романов выходит из комнаты, тихо закрыв за собой дверь, переводя дыхание и пытаясь успокоить рвущееся наружу сердце. Он незамедлительно уладит дела с Николаем, чтобы вернуться в объятия своей первой и единственной любви до самого утра.