I.
24 апреля 2024 г. в 23:13
Наверное, отмахиваться от подобных мыслей было глупо, но никак иначе Фредерика существовать не могла. Ее возлюбленный, муж и командующий в одном лице представлял собой слишком гениального человека. А гении, как известно, долго не живут. Однако верить в лучшее, как ей казалось, было единственным спасением.
Фредерика мечтала состариться вместе и умереть в один день, оставив после себя внуков и правнуков, прожив долгую семейную жизнь, полную бытовых мелочей и повседневности — ей действительно этого хотелось. Она также была убеждена и в том, что Ян Вэнли желал того же. Несмотря на его острый, незаурядный ум и одаренность в построении стратегий, он обладал весьма приземленным и простым характером. Ян не нуждался ни в статусе, ни в должности, ни во всемирной известности. Тот быстротечный год, посвященный супружеской жизни, пусть и под имперским наблюдением, стал лучшим в их жизни. И пускай Фредерика оставалась не в ладах с готовкой и прочими хозяйскими делами, принятыми считаться женскими, это не мешало им быть хорошей парой. По крайней мере, в воспоминаниях все оставалось радужным и оптимистичным.
Спокойствие и умиротворенность, подобно единственно верной маске, застыли на лице Яна. Если не вглядываться в его черты слишком долго, игнорируя бледность кожи и неподвижность век, можно и вовсе решить, что он спит. В какой-то степени думать именно так — что он уснул, — было легче. Ян спал каждую свободную минуту, лежа на скамейке в сквере или сидя за панелью управления линкора, поэтому мозг Фредерики, привыкшей наблюдать за ним с юных лет, легко обманывался.
Теплое дыхание дрожащих губ оставило на застекленной капсуле запотевший след. Фредерика набрала в легкие побольше воздуха, чувствуя, как ее выворачивает наизнанку от боли, и медленно выдохнула. Казалось, это зуд, разрывающий внутренние органы, и душащие слезы станут ее посмертными спутниками. Фредерика не представляла, где найти силы, чтобы жить дальше. Все перестало иметь смысл: борьба уже не казалась целесообразной, позиция — по крайней мере, внутренняя, — ослабла, надежда исчерпала себя.
Только сейчас, став вдовой, Фредерика пришла к выводу, что ей наплевать и на демократию, и на автократию. Если быть живым означало находиться под правлением кайзера, это не так уж и плохо. Она отдала бы всю свою свободу в обмен на жизнь Яна. И пусть Империя не была причастна к его смерти, отделаться от мысли, что все могло бы сложиться иначе, не вступи Ян на тропу этой войны, было не так уж и просто.
Всепоглощающая печаль затягивала все глубже, окутывая своими сетями, подобно липкой паутине. Фредерика захлебывалась и забывалась в своих мыслях, оставаясь наедине с телом мужа. Впрочем, оставаться в собственной каюте было еще тяжелее.
Она была далеко не единственной, чья часть души погибла вместе с Яном. Фредерика полагала, что хуже уже некуда, но каждый раз, когда она встречалась взглядом с Юлианом, становилось очевидно, что все тяготы еще только предстоит пережить.
Взгляд Юлиана погас, потеряв блеск надежды и веры. Сожаление и безысходность сменили собой юношескую энергию и все былые стремления. С болью на сердце Фредерика вспоминала выражение Юлиана, когда тот, пытаясь подобрать слова, продолжал молчать, не в силах известить о смерти Яна. Понять, что кроется за его гробовым молчанием, не составило никакого труда — слезящиеся глаза, дрожащие плечи и болезненная бледность лица сказали все за него.
Юлиан страдал не меньше Фредерики — вероятнее всего, даже больше. Но он находил в себе силы держаться и не падать духом. Он находил в себе силы даже на то, чтобы поддерживать Фредерику.
Шаги, звучавшие за спиной и эхом отдающиеся от стен, вырвали из мыслей не сразу. Какое-то время Фредерика продолжала слышать шум в ушах и стук своего сердца, заглушающего рыдания, даже когда механически обернулась.
Юлиан призрачно возвышался над ней, держа в руках ворсистое покрывало. Протянув руки вперед, он укрыл плечи Фредерики, не позволяя ей продрогнуть окончательно.
— Ты чувствуешь себя спокойнее, — шепотом, словно боясь напугать, спросил Юлиан, — когда ты здесь, с ним?
Спокойствие? Фредерика успела забыть об этом чувстве. Ее восприятие в принципе отказывалось понимать собственные эмоции в данных момент.
— Не сказала бы. — Шмыгнув носом, она обернулась к телу Яна. — Но одной еще хуже. — Фредерика бросила беглый взгляд, встречаясь с Юлианом, и опустила глаза. Медовые радужки сверкнули, и ее опухшие от рыданий глаза вновь затопило слезами. — Наша каюта слишком напоминает… Мне больно там находиться, и я ночую в одной из свободных.
— Ты уходишь спать только под утро. — Юлиан покачал головой, ощущая горечь эмпатии. Его сердце готово было разорваться от того страдания, которое источала Фредерика. Если бы он только мог забрать всю ее боль себе, то без колебаний бы это сделал.
— Да. — Она даже не пыталась отрицать. Провести в полете предстояло еще пять дней, и Фредерика не собиралась утаивать тот факт, что большую часть времени проводила у капсулы умершего мужа.
— Идем. — Юлиан протянул руку, побуждая Фредерику подняться. — Переночуешь у меня.
Глаза Фредерики округлились, и на мгновение показалось, что в них залегло облегчение. Юлиан сглотнул образовавшийся в горле ком, понимая, что, должно быть, Фредерике настолько невыносимо находиться с самой с собой, что она элементарно не знает, куда себя деть.
— Ты останешься со мной? — Ее прежде бархатный голос охрип и звучал прерываясь.
— Если тебе будет от этого легче. — Юлиан уверенно кивнул, с трудом сдерживая собственные эмоции, а в следующую секунду Фредерика вновь разрыдалась, разрываемая новой волной боли.
— С-с-спасибо, — заикаясь, проговорила она, делая шаг вперед.
Фредерика не успела опомниться, как ее левая нога подкосилась, зацепляя правую, что заставило податься вперед, спотыкаясь. Она отказывалась от еды, не в силах себя заставить, и теперь это было особенно заметно: тело ослабло, будучи лишенным энергии, и перестало нормально функционировать.
Юлиан поймал ее прежде, чем та успела упасть. Подхватив ее на руки, он плотнее укутал Фредерику пледом и направился в сторону коридора.
Вслушиваясь в широкий размашистый шаг Юлиана, Фредерика начала приходить в себя. Немыслимым образом его присутствие влияло лучше любого успокаивающего средства.
— Мы одна семья, — заговорил Юлиан, и Фредерика вздрогнула, услышав вибрацию голоса в его груди. — Ты не должна переживать это в одиночестве. У тебя все еще есть я.
Фредерика была старше, но прямо сейчас, чувствуя защиту и заботу в лице Юлиана, ощутила себя маленькой девочкой. Когда он только успел так возмужать?
— Спасибо, — повторила она, зарываясь носом в идеально выглаженную рубашку, от которой пахло табаком и алкоголем. Неужели Юлиан начал пить и курить?
— Не считая друг друга, у нас больше никого не осталось, — прошептал Юлиан, прикладывая магнитный ключ, чтобы открыть дверь.
— Это не так. Кроме меня, у тебя есть друзья и Карин… — Фредерика искренне надеялась, что Юлиан со всем справится, а его окружение поспособствует этому. Он уже потерял своего отца, теперь же настигла и смерть опекуна. Фредерика не могла игнорировать переживания по этому поводу. — Ты никогда не останешься один. И вообще… — Она вздохнула. — Это я должна сейчас о тебе заботиться.
— Перестань, ты женщина... и можешь позволить себе эту слабость. Это не делает тебя менее сильной в моих глазах или чьих-либо еще. — Юлиан опустил Фредерику на кровать и пересек комнату, направляясь к шкафу. — Ты имеешь полное право на то, чтобы страдать и оплакивать Яна столько времени, сколько тебе на это потребуется.
Достав футболку и пижамные штаны, Юлиан передал их Фредерики.
— Я буду спать на диване. — Он протянул ладонь вперед, обдумывая, стоит ли предложить свое объятие или этот жест будет уже лишним, и все же отдернул руку, остановив себя. — Буди, если что-то понадобится.
Впервые за несколько дней, проведенных в кромешном кошмаре, Фредерика смогла забыться и уснуть. Лежа в постели Юлиана в его одежде и укрываясь его одеялом, мысли очистились, изживая себя. Казалось, она начинала принимать и мириться с тем, что так долго пыталась отрицать — Ян мертв, и с этим уже ничего не поделаешь. Но в их руках было продолжить его путь и его борьбу за демократию, ведь это именно то, к чему он стремился.