Том тяжело сглатывает, невольно ощущая, как внутренности неприятно шевелятся, и передёргивает желваками.
Чёрт подери, в этот раз жертвой стал Нотт.
Не то чтобы Том питал особую симпатию к нему, однако бывший сокурсник был очень перспективным в обществе: к двадцатилетию по связям отца попал на неплохую должность в Министерство магии и теперь, находясь под началом главы Отдела международного магического сотрудничества, имел все шансы быстренько подняться по карьерной лестнице и в не таком уж и далёком будущем стать полезным Тому. Впрочем, Нотт был не единственным чистокровным отпрыском, имеющим все возможности стать полезным, поэтому потеря не так велика, но всё же крайне неприятна — в конце концов, совсем недавно Том уже договорился с Ноттом о небольшой вечеринке, на которой тот должен был познакомить его со своими коллегами, помочь наладить связи и познакомить с ещё большим количеством полезных людей.
И этим планам не суждено было сбыться. Уже не первую неделю в Лондоне и на его окраинах происходит чертовщина, и если раньше никто не обращал внимания на найденные без капли крови тела, страшно истерзанные когтями до зловонно пахнущего мяса, то с недавних пор пришлось обратить: во-первых, от приятелей Том узнал, что изучением этих инцидентов занялись авроры, находя связь с чем-то магическим, а во-вторых, жертвой когтистой твари, не оставляющей ни одной капли крови, стал ещё и Селвин.
Его нашёл домовой эльф в саду фамильного дома, сначала даже не признав молодого хозяина — так жестоко лицо было изуродовано толстыми когтями. В теле не набралось даже капли крови, лишь грязные спутанные волосы содержали в себе сальную жижу и обугленные сгустки. Том не был к такому особо восприимчив по понятным причинам, но всё же откровенно не понимал, для чего так зверски убивать.
С тех пор день кажется более контрастирующим в сравнении с ночью. Если Том точно уверен, что кроме отвратительных новостей его ничто не может нагнать средь бела дня, то во мраке опустившихся сумерек таится кое-что пострашнее новостей. Например, чья-то смерть за углом.
Ему крайне не нравится, что сначала это был один из его сокурсников. Через неделю — второй. Если будет третий — здесь не некое совпадение, а действительно что-то не так. Хотя Том и так чувствует всеми тенями очерневшей сломанной души и уже лихорадочно соображает над тем, в чём мотив кровопийцы и кто следующий.
Очевидно, это не клыкастый вампир-полукровка, вид которого из века в век магическое сообщество шпыняет подальше от цивилизованных магов, да и разве такое существо стало бы по ночам кидаться на людей, чтобы разодрать в клочья после того, как напьётся крови? Вампиры в своём роде, разумеется, опасные существа, их можно сравнить с оборотнями хотя бы по тому, как заразившиеся от укуса люди становятся им подобны. В конце концов, от вампиризма, как и от ликантропии, ещё никто не придумал противоядие. Однако какому такому вампиру Том мог перейти дорогу, чтобы тот начал охоту за его сокурсниками?
Или всё-таки это лишь его домыслы, которым нет никаких оснований верить?
Нет, всё же это не вампир: если Нотт не справился бы с полукровкой, то Селвин точно должен был хотя бы попытаться — Том абсолютно уверен в этом. Разве что мог сыграть эффект неожиданности — кто будет ожидать нападения прямо у себя дома?
Разумеется, преимущество вампиров было в том, что они могли прозябать хоть и не вечность, но несколько столетий точно, находясь в проклятом изгнании, как дьяволы ночи, и смея обличать свою натуру в тёмное время суток. Но вампиры давно не пугали волшебников, наверное, со Средневековья, с того самого времени, когда один из представителей их вида наплевал на все договорённости с магами и начал устраивать по-настоящему кровопролитные ночи, ввергая в страх как их, так и обычных людей. Восстание клыкастых, целое столетие вводивших людей Европы в ужас, вошло в историю каждого народа как самое кровавое во всей исторической эпохе людей, не сравнимое даже ни с какими войнами. К счастью, ночные демоны не создавали армию из себе подобных, а дерзко убивали мирное население, из-за чего магам удалось совладать с ними, а главу восстания уничтожить, развеяв миф о том, что вампиры — существа неубиваемые, бессмертные. После этого их изгнали из общества, определили в классификацию существ, не способных контролировать собственный разум, и в простонародье стали обзывать «клыкастыми полукровками».
Всей мировой конфедерации магов пришлось приложить столько усилий, чтобы сгладить воспоминания магглов разных десятилетий и народов, чтобы из их голов хоть немного выветрились ужасы того самого периода, — невозможно представить. Однако из большинства разумов были вырваны потрясшие своей жестокостью многолетние события, вампиры для обычных людей превратились в легенду, а магическое сообщество практически всех государств из разумных соображений (а может быть, ещё и в отместку) не допускало полукровок к социальной жизни магов. Исключением были Соединённые Штаты, которые с недавних пор даже позволяли полукровкам обучаться волшебству. Впрочем, маги Нового света, по мнению Тома, никогда не отличались идейными соображениями, уповая на свободу и независимость. Может быть, однажды это «укусит» их больнее всего.
Что касается вампиров — Тому было плевать на них, как и на кровавые страницы истории. Более того, он в жизни не встречал ни одного вампира, а только слышал от Слагхорна, что среди достойнейших из его знакомых был относительно молодой вампир, отличающийся потрясающей выдержкой, пробующий себя успешно в зельеварении и увлекающийся изучением других магических существ, находясь в поисках подобных его болезни — вампиризму, — только носящие такую природу от рождения.
Когда Том размышлял о бессмертии, выискивая способы отыскать и овладеть ею, то, разумеется, ему попадались трактаты о вампиризме, рассказывающие о том, что вампир практически непобедим, обладает невероятной силой, живёт если и не вечность, то целые столетия, прежде чем навсегда заснуть в своём доме, как в склепе. Но минусов у этого существа было настолько много, что после второй такой книги, содержащей упоминания о бессмертных — или, точнее, «около-бессмертных» — существах, он перестал обращать на них внимание.
Это было не то и не тем.
Уж лучше разгадать секрет Философского камня или разорвать душу на части, пропитать себя тёмной магией, но точно не заразиться вампиризмом и утратить большинство способностей, как и жизненных необходимостей. Даже если этой необходимостью были обычные плотские утехи — всё же лучше, чем страдать от вампиризма или ликантропии и быть отвратительным полукровкой-существом, изгнанным из общества практически всех народов.
Том хмыкает, и его мысли разумно устремляются к Гермионе: она как раз сегодня должна зайти к нему к закрытию лавки, после чего они отправятся в её любимый паб и за кружкой тёмного эля обсудят очередные находки.
Он познакомился с ней почти два года назад, почти в то время, когда только начал работать у господина Горбина и господина Бэркса. В тот день он сдавал экзамен по знанию тёмных магических артефактов, рассказывая последнюю часть своего доклада о том, как правильно подходить к особо опасным минералам и что предпринимать в случае, если напарник всё-таки не смог обезопастить себя от влияния тёмного артефакта. Тогда Том на последний вопрос достаточно сухо и очень убедительно коротко произнёс: «Бросать его — спасать себя», — а спустя несколько мгновений недоумённым волшебникам, красноречиво переглянувшимся между собой, показал яркую улыбку и тихонько гортанно засмеялся, развеяв повисшее напряжение. Его смех подхватил господин Бэркс, а ещё через мгновение лавка с тёмными побрякушками наполнилась общим хохотом, в котором не сразу различили тихий женский смех.
Именно тогда Том, обернувшись, заметил молодую девушку с собранной в свободный хвост копной каштановых волос, украшенных нежно-лиловым бантом, выделяющимся на фоне наглухо застёгнутой чёрной мантии с высоким воротником. Она даже не поймала его взгляд, а уверенно прошагала к прилавку, жеманно улыбаясь господину Горбину, который мгновенно переключил внимание на неё. Тем временем Том дал господину Бэрксу правильный ответ на ранее поставленный вопрос и получил одобрительный кивок, после которого тот пожал ему руку и заявил, что со следующего дня он может приходить на свой первый рабочий день.
В следующий раз он встретил её именно здесь, когда стажировочный срок прошёл и Том уже в полной мере владел имеющимся ассортиментом, умел управляться с тёмной магией некоторых опасных вещей, выставленных на продажу, и ловко ухаживал за амулетами и другими драгоценными предметами, нуждающимися во внимании владельца — в данном случае внимании того, кто их содержит, прежде чем те обретут своего хозяина. К тому времени он уже был знаком с несколькими постоянными клиентами, которые время от времени заходили в лавку, чтобы ознакомиться с новым ассортиментом — к удивлению Тома, он часто обновлялся, чего стоил чёрный порошок вулканического стекла, который покупал каждый уважающий себя маг, не желавший быть узнанным или обнаруженным совсем не в тех местах, в которых статус или имя позволяли ему быть. Молотый практически в пыль обсидиан с наложенными на него чарами был сродни тостам на завтрак каждого англичанина, как быстро и часто его покупали, молча тыкая в баночки чёрного цвета.
А лицо и имя клиента лавки тёмных артефактов являлось самой строго охраняемой тайной, подкреплённой магическими обрядами, и если бы Том захотел кому-то о своих гостях-клиентах рассказать, то вряд ли из этого что-то вышло бы, да и незачем это ему — главное, что он теперь знает их в лицо и уже владеет какими-то секретами, этого было достаточно.
Работая в лавке господина Горбина и господина Бэркса, он чувствовал себя максимально приобщённым к огромной тайне, состоящей из множества чужих: в его руках были не только новые и новые тёмные артефакты, но и высокопоставленные лица, отразившиеся в памяти, а один из таких магов даже полюбил болтать с Томом, что не укрылось от господина Бэркса. Он довольно улыбался Тому после того, как тот со всей заинтересованностью пообщается с их гостем и вытрясет из его кармана приличную горсть галлеонов: гость делал это с нескрываемым удовольствием, желая хорошего вечера, отличной прибыли и обещая новой скорейшей встречи.
Были постояльцами не только покупатели, но и те, кто что-то приносил на продажу. Среди таких преимущественно были представители крайне низшего населения, живущие буквально чуть ли не за углом лавки — в раскинувшихся трущобах Лютного переулка, который углублялся настолько далеко на север, что даже Том с компанией приятелей не решался туда соваться. Собственно, было и незачем, даже ради интереса. Но оттуда высовывалась чернь в ободранных и грязных одеждах, обнажающая гнилые зубы в кривой улыбке и нисколько не стесняющаяся того, как их лица были покрыты страшной сыпью и разорванными бородавками, изуродовано рубцами и язвами. При таких гостях Том держался собранно и спокойно: владельцы лавки поначалу его не подпускали к таким доходягам, позволяя привыкнуть пока что со стороны к особенностям таких гостей. И когда Том поведенчески дал понять, что способен работать даже с такими клиентами, всё же при всём самообладании он замечал за собой, как сильно стискиваются зубы, пока он внимательно слушает оборванца.
Неизвестно как и откуда, а они приносили диковинные безделушки, порой даже достаточно ценные, но господин Горбин научил Тома не реагировать на важность артефакта — эти оборванцы и так продадут за любые деньги принесённое, поэтому предлагать хорошую сумму даже за стоящие вещи не было никакой необходимости, и Том очень ловко пользовался этим, даже когда магическим нутром понимал, что перед его глазами что-то очень интересное и специфическое, отдавая проходимцу горсть кнатов и сиклей, которых ему хватит жить неделю с полным желудком еды и выпивки. Господин Горбин и господин Бэркс не настолько облапошивали нищих, не за такой уж и бесценок скупали вещи, а по сути даже содержали своей небольшой щедростью трущобы Лютного, поэтому даже в тех страшных краях, куда не совался ни один здравомыслящий волшебник, оба были уважаемыми и даже некого рода благодетелями.
Со временем таким же уважаемым стал Том — даже в верхнем переулке, в самом начале Лютного, где ещё сновали туда-сюда разумные и состоятельные маги, спрятавшиеся под масками или чарами, встречавшиеся оборванцы вежливо и почти незаметно кивали Тому или, Мерлин задери, умудрялись приветливо обнажать гнилые зубы в улыбке, похожей на настоящий плотоядный оскал. Но Том научился понимать их и знал, что никакого вреда ему уж точно никто не желает и не причинит.
А ещё среди приносящих что-то тёмное были не только оборванцы, но и некие поставщики чудес — так их называл господин Бэркс, при виде них сразу увлекая внимание на себя и отводя в другую залу, где гость и владелец могли спокойно пообщаться и о чём-то договориться. Были такие, кто ходил редко и приносил что-то особенно важное и ценное в единственном экземпляре: чуть позже Тома познакомили с книгой клиентов, в которой были записаны уважаемые волшебники, владеющие чем-то особенным, что интересовало владельцев. Задача была простой: договориться с клиентом о цене, потому что оба владельца верили, что в этом мире можно купить всё — вопрос в цене.
Были те, кто партиями поставлял самый расходуемый материал, из-за чего встречи с ними если и не каждый день или через день были, то раз в неделю — точно. Таких было мало — всего два поставщика, один из которых как раз добывал вулканическое стекло с выведенной формулой чар, свойство которых было актуальным для большинства гостей лавки. А вторым поставщиком была та самая молодая девушка — на вид Том понимал, что она едва достигала двадцатилетнего возраста, и если он давно считал себя очень эрудированным и уже способным работать с любой тёмной магией, не страшась в этом балансе стать оружием, а не тем, кто использует магию, как орудие, то что можно было сказать о девушке, которая по всем стандартам волшебного сообщества должна либо уже быть выдана замуж, если носит достойную фамилию, либо сидеть дома и мечтать о замужестве, если её фамилия не являлась таковой.
Юная леди, посвятившая себя тёмным артефактам, а более того, сумевшая стать поставщиком в лавку тёмных артефактов — нонсенс. Том с интересом наблюдал за ней и второй, и третий, и последующие разы, когда господин Бэркс приветливо манил к себе рукой и уводил за тяжёлые тёмно-изумрудные занавески во второй зал. Гермиона Грейнджер — так она представилась Тому, когда владельцы, наконец, познакомили их, — поставляла в лавку другой вид порошка, пользующегося не меньшей популярностью среди всех клиентов. Белоснежные колючие кристаллы, наделённые плотной дымкой тёмной магии, если не маскировали, то сильно искажали восприятие жертвы, превращая кратковременную память в полотно из мглистых дыр. Сначала Том не знал, что этим порошком, при попадании которого даже на малый участок кожи, не говоря уже про пероральное или сублингвальное принятие, пользуются даже работники Аврората и другие секретные отделы, как Том услышал позже от господина Горбина, Невыразимцы. Вообще-то это должно быть незаконным, но даже власти не гнушались этим: товар, поставляемый мисс Грейнджер на прилавки магазина тёмных артефактов, пользовался особым спросом, поэтому владельцы уже давно успели закрыть глаза на то, что этой самой мисс Грейнджер всего ничего от совершеннолетия.
Правило лиц и имён распространялось не только на покупателей-гостей, но и на поставщиков — Том даже не полагал кому-то рассказывать о юной леди, с каждой встречей вызывающей в нём больший и больший интерес.
Наконец, ему доверили книгу постояльцев, приём всех поставок, в том числе и от мисс Грейнджер, поэтому Том не терял времени и заводил с ней разговор. Сначала это давалось тяжело — она не сильно была расположена к ничего не значащему общению, будто для неё это своего рода трата времени. Всё, что её здесь интересовало, — сбыт произведённого товара. Но Том не был бы Томом, если бы не смог вызвать к себе интерес, хоть это и произошло спустя несколько долгих месяцев: Гермиона пришла в лавку перед закрытием и отписала им остатки, а также примерно сориентировала, когда ожидается новое поступление, после чего покинула помещение. Том оставался один — владельцы ушли ранее, поэтому крайне удивился, когда встретил Гермиону прямо под окнами лавки: она задумчиво тянула густой дым через мундштук и, кажется, ни на кого не обращала внимания. Том подошёл к ней и вежливо поинтересовался, не требуется ли ей какая-то помощь, на что Гермиона сначала отстранённо окинула его взглядом, а затем растянула губы в лёгкой улыбке и пригласила разделить с ней пинту эля, а за горячим ужином в пабе поделилась находками, не дающими ей спокойно спать. Как оказалось, у Гермионы Грейнджер была невосполнимая мания изучать опасные артефакты и некоторые сказания о них буквально не давали ей спать по ночам.
С тех самых пор прошло почти два года: в один из дней Гермиона постоянно встречает Тома после закрытия лавки, они направляются в один и тот же паб, обсуждают находки, предания и легенды, рассказывают друг другу об увиденных артефактах, а затем, одурманев, заливисто смеются и уже с недавних пор тепло обнимаются. Тому нравилось проводить с ней время, чувствовать, как она кладёт голову с тяжёлой копной каштановых кудрей ему на плечо или грудь, а затем облегчённо вздыхает, находясь с ним здесь и сейчас, будто не желая окончания этим блаженным минутам. Он взял привычку внимательно рассматривать черты её лица, находя их не особо круглыми, но и не слишком заострёнными, не самыми красивыми, но достаточно миловидными, не самыми запоминающимися, но лично для него уже врезанными в разум, отпечатавшимися на сетчатке глаз и осторожно вонзившимися под кожу.
Правило лиц и имён распространялось на всех гостей и всегда хранило в себе множество чужих тайн, а Гермиона Грейнджер неожиданно стала из всех самой сокровенной, поэтому о ней и их тёплой связи никто не знал.
Том ловил себя на том, что совсем не против, когда Гермиона хватала его за руку, продолжая о чём-то увлечённо рассказывать, а иногда сам приобнимал её за плечи, с таким же увлечением слушая или давая свой вердикт на то или иное. Если в магазине они оставались такими же, как почти два года назад, то после его закрытия и не на его территории позволяли себе такие вольности, от которых на самом деле становилось тепло и уютно — у Тома не было друзей, но были хорошие приятели, компаньоны в лице сокурсников, с некоторыми из которых с удовольствием до сих пор поддерживал частую связь. И Гермиона, несмотря на то, что она в первую очередь девушка, очень охотно распознавалась в его разуме неплохим и даже полезным компаньоном, интересным собеседником, представителем женского пола, непохожим на всех остальных, даже тех самых горделивых или высокомерных сокурсниц вроде Вальбурги или Друэллы. Том не привык сравнивать женщин, но точно знал, что Гермиона если и уступала чем-то другим, так только происхождением, о котором сама ничего не знала, однажды поделившись историей девочки-сиротки, ничего не знавшей о своих корнях, но оказавшейся волшебницей. В остальном она была лучшей и значительно обходила всех девушек, которых он знал, — в его представлении, разумеется.
На интуитивном уровне Том проводил с Гермионой параллель — безусловно, здесь работала психология близости, — маленьким ребёнком она выгрызла себе место в этом мире и, наверняка чувствуя себя уникальной, проторила свой путь сквозь тернии, не боясь погрязнуть в изучении тёмных искусств и совсем не нуждаясь во всех женских ухищрениях вроде жажды очаровывать или выйти замуж за достойного мужчину. Как минимум заслуживало внимание то, что уже в свои восемнадцать лет Гермиона нашла общий язык с владельцами лавки с тёмными артефактами и потихоньку богатела, пока днями запиралась в лаборатории и работала над формулами нового чудо-порошка.
Обо всём, что делала Гермиона, Том узнавал постепенно: не давил, сдерживал любопытство, хоть и местами это давалось очень тяжело, и старался быть самим собой, замечая, что простота в поведении, но разумность в суждениях Гермиону сильно подкупали.
С течением времени он с удовольствием осыпал её лукавыми улыбками, замечая, с каким удовольствием любуется ими она, поправлял её выбившиеся пряди, пока Гермиона пристально смотрела ему в глаза, а месяц назад сократившееся расстояние между ними засигнализировало участившимся пульсом и враз пересохшими губами. Поддавшись наваждению, Том прикоснулся к её губам своими, и с тех пор не только свободные объятия были чем-то нормальным в их общении.
Несколько недель назад Гермиона принесла показать недавно найденный амулет, выглядящий как песочные часы, но вместо песка содержащий в себе сотни капель жидкой ртути, быстро проскальзывающих из одного сосуда в такой же другой.
Это точно были не часы, да и сам амулет никак не был связан со временем, однако артефакт хранил в себе что-то весомое — Том держал его в ладони и, несмотря на то, что он был лёгким, ощущал, насколько тяжела и огромна прячущаяся в нём магия.
Гермиона уже провела исследования, поискала возможную информацию, но ни одного упоминания о предмете не нашла — по её словам, она заприметила его у кого-то из трущоб, маленький неприметный амулет выпал и та его тут же подняла, спрятала в подолах мантии и так быстро ушла, как сквозь землю провалилась.
Том чувствовал, что Гермиона доверяла ему, поэтому эта история была рассказана в укромном месте без лишних ушей — в квартирке, которую Том снимал, чтобы было где жить. Пару недель они были в поисках хоть какой-то информации о найденном, не решаясь открывать его, но пока что ничего не нашли. Амулет оставался у Тома — он всегда держал его в потайном кармане брюк, а на ночь убирал в кровать под подушку, чтобы ни при каких обстоятельствах его не потерять.
Сегодня утром Гермиона заходила с очередным поступлением товара, и пока господин Бэркс считал склянки с белоснежными кристаллами, Гермиона невзначай подошла к Тому и почти неслышно сообщила, что нашла кое-что важное и сегодня после закрытия будет ждать его в начале переулка.
А после чёртова новость о смерти Нотта — зверское убийство: убийца вырвал все обескровленные внутренности из тела, бросив его подобно мешку из сухожилий и костей. Ещё одна полезная ниточка Тома оборвалась, не дав никаких плодов в будущем, и странное внутреннее чутьё сейчас подсказывает, что это далеко не всё — новости на этом не закончатся.
Он толком не разговаривал с Гермионой о прошлом инциденте, но сейчас ощущает необходимость поднять тему: может быть, она встречалась с чем-то подобным в книгах о диковинных существах? Всё-таки ни человек, ни какая-то магия, во всяком случае знакомая ему, не могли высасывать из живого тела до последней капли кровь, разве что вампир.
Жертвами становились приятели Тома, но сам Том или кто-то из его приятелей в жизни не были знакомы ни с одним полукровкой, значит, не могли никому из клыкастых перейти дорогу. На этом круг замыкался.
Других идей, кроме как чистое совпадение, у Тома нет.
А ещё, как он понял, у Гермионы была очень интересная информация, скорее всего про амулет, поэтому завершения дня он ждёт с особым замиранием сердца.
И день наконец-то заканчивается.
Он встречает её у начала переулка, как и всегда, она тепло улыбается и призывно кивает в сторону паба, и Том, равняясь, легко кладёт руку ей на плечи, едва прилагает силы, чтобы чуть сжать, и впитывает её эмоции о том, какую тайну она смогла открыть и как сильно это понравится ему.
Они занимают свободное место подальше от других гостей паба, заказывают по две пинты эля и тянутся друг к другу ближе, оставляя несколько дюймов между.
— Я, конечно, понимаю, что ничего не обязывает тебя рассказывать мне о своём происхождении, — вкрадчиво начинает Гермиона, — однако такое я хотела бы узнать всё-таки не от случайно встретившегося мальчишки, кажется, Малфоя, а лично от тебя.
Том приподнимает в удивлении бровь, пытаясь быстро сообразить, что она имеет в виду, и, замечая это, Гермиона тяжело вздыхает, слабо качая головой, и победно заявляет:
— Наследник самого Слизерина! Почему ты молчал об этом?!
Впервые Том ощущает подкрадывающуюся со спины лёгкую тень смущения: почему-то именно перед ней никогда не хотелось кичиться происхождением, хоть это и единственное, что, может быть, могло возвысить его в её глазах — не он, а она поставляла что-то для лавки тёмных искусств в свои уже двадцать лет, а он там всего лишь работал. На самом деле это всё — и его происхождение, и её деятельность — было неважным. Важным оставалось только то, что их связывает, а это по меньшей мере тяга к тёмным искусствам, которую Гермиона поддерживала, выразив мечту отправиться в путешествие по уголкам мира, чтобы почерпнуть великие тайные знания. Стоит ли говорить о том, как это подкупило Тома, имевшего точно такую же мечту?
Однако если он умолчал о своём происхождении, то не скрывал, что ищет артефакты четырёх основателей Хогвартса, о которых имел только лишь представление. У него была информация о диадеме и примерной области поиска, что было не такой уж и простой задачей — нужно прочесать огромные леса Албании, если Серая Дама ему не врала. Об остальных артефактах он ничего пока что не знал.
— Разве это важно, какая во мне кровь? — усмехается Том, не сводя с неё пристального взгляда.
Она некоторое время молчит, в ответ растягивая губы в усмешке, а затем самодовольно опускает взор на поверхность стола и вкрадчиво продолжает:
— Позавчера мне удалось познакомиться с одной интересной особой, зовут её Хепзиба Смит.
Гермиона выдерживает паузу, а в голове Тома сразу же возникает полненькая женщина, которая очень близка к преклонному возрасту, — она была одним из тех гостей лавки тёмных артефактов, которые оставляли немереное количество галлеонов, покупая всяческие безделушки, даже если в них не было ничего восхитительного, кроме кокетливого блеска. Хепзиба Смит была не только покупательницей, но и была внесена в гостевую книгу, в которой содержались имена тех, кто обладал интересными вещичками, в выкупе которых заинтересованы господин Горбин и господин Бэркс. Совсем недавно он впервые сам познакомился с мисс Смит: на вторую встречу по поводу договора купли-продажи того, что она согласилась продать за хорошую сумму, она вела себя так странно с Томом, будто моложавая девчонка, жеманно улыбающаяся и постоянно хихикающая, из-за чего у него сложилось стойкое и одновременно тошнотворное ощущение — она пытается его совсем откровенными способами очаровать.
Старуха выжила из ума или ей настолько сильно не хватало общения с противоположным полом?
Если всё дело было в вышколенной вежливости с клиентами лавки и его красивой мордашке, о которой мисс Смит упоминала, по меньшей мере, с десяток раз и только за одну встречу с чашкой чая, то первое хотелось искоренить, а второе — изуродовать, лишь бы не ловить на себе эту развратную «стрельбу» глазками.
Однако Том понимал, что не имеет права хоть как-то отторгать клиентку, которая постоянно приносит им деньги, из-за чего вырученная прибыль была хорошей, а его жалование — достойным, близким к тому, будто он работает не первый год в Министерстве магии на очень хорошей должности.
Коммерческая тайна была ещё одним важным звеном в работе с господином Горбином и господином Бэрксом. Не только за хорошую работу, но и за молчание ему платили так хорошо, что по сути Том уже собрал достаточно средств на долгое путешествие в любой уголок мира, но пока что его некоторые вещи останавливали, и одним из таких вещей был поиск информации об артефактах основателей. Где он может найти хоть что-то, так это в месте неподалёку, где основана школа. Ради этого Том не поленился и даже порылся в книгах о мифах древней Англии, но она содержала в себе преимущественно истории и сказания о мифических существах, с которыми сталкивались жители Британских островов. Ничего особенного в этом больше не было.
Хотя сейчас Том, вспоминая об этой книге, находит важным порыться в ней ещё раз, чтобы поискать что-то о живностях, способных на преступления, происходящих сейчас. В мифы и легенды он не особо верит, поэтому слабо озарившаяся на несколько мгновений мысль достаточно быстро меркнет, оставаясь где-то на задворках сознания.
— Так вот, эта Хепзиба, оказывается, является единственным прямым потомком Хелены Хаффлпафф, чашу которой ты хочешь найти. Она единственная наследница рода, и я подумала, что, если именно у неё в сокровищницах безделушек прячется семейная реликвия? Никто из родственников Хелены никогда не заявлял о краже, значит, чаша должна передаваться из поколения в поколение, понимаешь?
Гермиона абсолютно права, легко и быстро сопоставив все необходимые факты, поэтому уместно полагать, что чаша Хаффлпафф хранится у ополоумевшей старухи.
— Ты была у неё? — с энтузиазмом интересуется Том.
Гермиона отрицательно качает головой и делает несколько больших глотков эля.
— Знаю, что ты был у неё. Она обмолвилась о прекрасном юнце, который заботливо заходит к ней, чтобы справиться о делах, — чуть дразнящим тоном произносит она, совсем не скрывая насмешливой улыбки.
Том тихонько смеётся, не сводя с Гермионы взгляда.
— Ты же знаешь, что не только её дом посещаю в поисках чего-то особенного…
— Не оправдывайтесь, мистер Риддл, — вкрадчивым гортанным тоном перебивает Гермиона и откровенно посмеивается.
— Тогда мне воспринимать ваши слова как ревность, мисс Грейнджер? — лукаво отзывается Том, гипнотизирующе всматриваясь в тёмные глаза напротив, заблестевшие после его слов.
Он знал — всеми тенями сломанной души чувствовал, — как ей приятно его общество, с каким удовольствием она стала купаться в очаровании и гривуазности пристального взгляда, с каким трепетом притягивалась ближе к его лицу и вкрадчиво шепталась, не желая, чтобы кто-то услышал, но наслаждаясь томящей близостью.
Возможно, Том впервые понимает, что оба иногда подумывают об одном и том же, но так же знает, как легко Гермиона умеет переключаться, сбрасывая его очарование, и заговаривать серьёзно.
— Заставь её рассказать свою тайну, Том, — спокойно произносит Гермиона и немного отклоняется, чтобы отпить эля. — Может быть, у неё есть что-то ещё, о чём она молчит.
Том в задумчивости и нетерпении прикусывает губу, а затем согласно кивает. С этим он обязательно разберётся, учитывая, что старуха вроде как без памяти в него влюблена. Хоть и от одной мысли тошно, но Том знает, как манипулировать влюблёнными в него девицами. Даже если они старческого возраста.
В целом, информация была невероятно ценной, но, может быть, есть что-то ещё?
— Какие ещё интересные новости дошли до твоих ушей?
Гермиона пожимает плечами и больше ни на чём не акцентирует внимание.
— Про амулет ничего не нашла?
— Всё так же, — снова пожимает плечами она и сильно налегает на эль, из-за чего Том понимает, что пришло время настоящему отдыху.
Но ему хотелось бы прежде обсудить ещё кое-что.
— Читала новость про Нотта?
Лишь на мгновение Гермиона замирает и рассеянно смотрит перед собой, будто пытается припомнить о чём-то, а затем переводит на него туманный взор и чуть щурит глаза.
— Кажется, какое-то жестокое убийство? С утра в кофейне слышала, как об этом гудели…
— А статью читала?
Та слабо кивает, а после снова щурится и выдаёт:
— Твой приятель?
Том поджимает губы и молча кивает, на что Гермиона повторяет его жест, и оба одновременно выпивают, поддерживая достаточно долгую тишину, будто в память об убитом.
Ему очень нравилось в Гермионе ещё то, что она не смела лезть к нему в душу, давая ему возможность самостоятельно рассказать о том, что он посчитает уместным.
Если так подумать, в его представлении Гермиона являлась своеобразным идеалом, который сразу же привлёк его внимание, за счёт чего Том на интуитивном уровне снова возвышал её среди остальных.
— Хотел узнать, что думаешь по поводу того, кто мог бы это сделать.
Гермиона задумывается, снова расфокусировав взор, и медленно перекатывает голову с одного плеча к другому, из-за чего Том отвлекается на ленивое движение каштановых кудрей и не сразу возвращает свой взгляд к румяным от выпитого щекам и блестящим глазам, в ответ смотрящих на него.
— Я… не с особым вниманием изучала разнообразные виды существ, даже магических, а это точно совершает какое-то существо, не человек, — ни одна магия не высосет всю кровь до последней капли, — поэтому… Ну, вампиры? Их изучают в школе, но не припомню, чтобы в наше время они отличались кровожадностью и зверскими убийствами. Из истории мы знаем, что они истребляли людей, будь то маг или маггл, однако даже тогда за ними не было замечено таких истязаний уже умершего человека. Да и в наших краях вроде бы вампиров практически не было — оставшиеся кланы ушли далеко на север, заселили остров Мэн, и никто их не беспокоит, как и они никого…
Том молча вслушивается, а затем согласно кивает. Конечно, это не просто вампир, а какое-то странное существо, только… В отличие от Гермионы Том очень хорошо изучал даже мифических существ разных культур, вплоть до египетских сфинксов, обладающих сакральными магическими способностями и приобщёнными к практически исчезающему виду, однако даже в других культурах он не может что-то похожее припомнить.
Всё-таки чутьё подсказывает ему, что искомое существо намного ближе, чем он думает, и в разуме на миг снова вспыхивает белоснежной зарницей идея — полистать книжонку о существах древней Англии и Британских островов.
А пока он в пабе за кружкой эля в компании идеальной Гермионы, с которой сегодня собирается стать ещё чуточку ближе.
***
Спустя пять дней Том получает новость не из газеты, а рано утром её приносит бледный-бледный Розье. Он нервно заламывает пальцы, с опаской заглядывает ему в тёмные глаза и едва слышно выдыхает новость о том, что истерзанное тело Долохова нашли в верхних трущобах Лютного переулка. Что там делал Антонин накануне — неизвестно никому, Том даже не может выдвинуть предположение на этот счёт. В конце концов, куда бы не заносила жизнь такого лихача, как Долохов, но никогда дело не доходило до самого гнилого района магического населения.
Наряду с Розье Том заметно бледнеет, до боли стискивая губы, и всем нутром ощущает, что у неизвестного существа самая настоящая цель и нет — это никакое не совпадение, а всё действительно связано с ним самим.
Если раньше можно было бы подумать, что кто-то покушается на ряд отпрысков чистокровного рода британских фамилий, то сейчас так подумать уже нельзя. Антонин — неизвестная никому персона, бывший однокурсник и до сих пор отличный приятель Тома, толком не показывался ни в каких кругах, увлекался изучением и созданием проклятий и в ночь иногда подрабатывал наёмником для людей высшего общества, то выслеживая кого-то, то занимаясь сбором компрометирующей информации о неугодных заказчику, то и вовсе запугивая покушениями или настоящими убийствами. Мага русского происхождения с фамилией Долохов как такового никто не знал, поэтому никаким логичным образом он не мог оказаться наряду с ранее убитыми. Единственное, что их связывало — трое были сокурсниками факультета Слизерин. И если убийца таким образом связывал жертв, то Том имеет ко всему этому самое прямое отношение. Собственно, как и ряд других его приятелей, которые наверняка подавлены так же, как сейчас Розье.
Необходимо что-то предпринимать, причём немедленно.
А ещё самым важным во всём этом было то, что если с Ноттом и Селвином Том не был так близок, то с Долоховым связывало очень многое: с ним он виделся даже чаще, чем с Гермионой.
Том никогда не задумывался о том, каково терять близких сердцу или душе (пусть и сломанной) людей, а сейчас это становится такой неприятной неожиданностью, что он впадает в растерянность и не понимает, какие эмоции должен или хотел бы испытывать.
Но точно не хочет представлять бездыханное и в месиво истерзанное тело приятеля, быстро иссохшего без капли крови.
Это не только тошнотворно, из-за чего Том стискивает зубы и время от времени передёргивает желваками, но и заставляет испытывать искреннюю обеспокоенность о будущем. Дело даже не в его жизни, хотя в планы погибать от зверзостей какого-то существа у него не входило, а в том, что остальные совсем не бессмертны, и в следующий раз новость может принести какой-нибудь Малфой или Лестрейндж, рассказав, что этой ночью при странных обстоятельствах погиб Розье.
Терять кого-то — крайне неприятный процесс, оставляющий после себя тошнотворный осадок, после которого хочется то ли закрыться, умолкнуть и не двигаться, то ли злиться, сшибать всё на своём пути и мстить.
И пока Том не в силах определиться, он просит Розье оставить его, после чего предаётся сначала безмолвному бездействию, затем — лихорадочным мыслям, а после решает, что предпринять.
Первое, что он делает, просит отгул у господина Бэркса и отправляется в библиотеку на поиски книг обо всех существах, хоть какое-то упоминание о которых сохранилось за всю историю существования народов Британии.
***
Свои поиски Том начинает с самых звучных легенд и устремляется в менее распространённые и более забытые под ворохом пыли и времени. Перед глазами за несколько дней мелькают столько существ разных происхождений и особенностей, что Том без труда может сдать все экзамены по магической зоологии и, если не стать специалистом по изучению животных и тварей, то хотя бы частным консультантом. Совсем как с тёмными артефактами.
Однако его знаний, поисков и времени не хватает на то, чтобы найти ответ быстрее. К окончанию очередной недели Том сокрушённо начинает понимать, что он один, а Аврорат, который занимается состоявшимися убийствами, огромен, и если они вряд ли что-то нашли, то какие могут быть шансы у Тома?
В пятницу к закрытию у лавки господина Горбина и господина Бэркса его снова встречает Гермиона. Они, как и всегда, отправляются в паб, только в этот раз Гермиона настороженно замечает, что с Томом что-то не то.
— По-прежнему не получилось разговорить мисс Смит? — осторожно интересуется она, явно считая, что проблема его настроения заключается именно в этом.
Честно говоря, о старухе в последние два дня он забыл, да и хозяева лавки ещё не отправляли его к клиентке, чтобы у него была возможность что-то узнать об артефактах.
После убийства Долохова что-то перевернулось и до сих пор не пришло в исходное положение. Том и не уверен, что придёт.
— Нет, я ещё не был у неё, — честно отзывается он и залпом осушает почти всё содержимое стакана.
— Тогда… нашёл что-то про амулет? — предполагает она, с видимой жалостью сводя брови домиком, предчувствуя что-то плохое.
У Тома что-то колышется от того, как Гермиона обеспокоена его состоянием. Признаться, ранее он никогда такого не чувствовал, а с ней ощущение одиночества развеивалось — они одиночки с рождения и так похожи, — поэтому именно с ней ощущения единения настолько максимально контрастирующие и яркие, что Том не в силах их проигнорировать.
Он приподнимает уголок губ, исподлобья глядя в тёмные глаза напротив, и почти неслышно отзывается:
— О нём я тоже ничего пока что не искал.
— Что же тогда случилось, Том?
Некоторое время он молчит, а после решительно качает головой и едва сдерживает тяжёлый вздох.
— Давай просто напьёмся и очнёмся у тебя или у меня?
Гермиона понимающе кивает и всё так же не смеет лезть в его сломанную душу.
Зато успешно проделывает это с его заполыхавшим сердцем.
***
Её губы настолько жаркие и невыносимо сладкие, что Том готов лишиться чувств, лишь бы они были последним, что он ощущал и испытывал в своей жизни.
В пабе они выпили по паре пинт эля, затем бросились в ночь по тёмным мостовым к городской реке, где некоторое время сидели под одним из небольших мостов и нашёптывали друг другу сокровенные истории, а после Том не понял, каким образом это произошло, но они долго и страстно целовались: Гермиона тихонько хихикала ему в губы, а он игриво улыбался, упиваясь её обожанием и нетерпеливостью, когда она принялась стаскивать с него распахнутую настежь мантию.
Конечно, он без ума от перспективы наконец-то провести с ней пылкую ночь, только не под мостом в грязи и сырости.
Поэтому буквально через несколько минут они оказываются на пороге его съёмного жилья: Гермиона не отстаёт от его губ, ладонями исследуя статные плечи и обхватывая шею, а Том нетерпеливо наступает вперёд, заставляя ту протиснуться в дверь, и прижимает её в небольшой прихожей к стене. Впервые он может прикоснуться к её тяжёлым каштановым кудрям, всегда казавшимися ему мягкими и тем самым притягательными, потому мгновенно ладонями зарывается в них и втягивает свежий аромат.
Их горячие дыхания учащаются, и в прихожей становится слишком душно, чтобы дальше оставаться там. Том притягивает Гермиону в объятия и, не прекращая рваный поцелуй, по темноте уводит в комнату к кровати, оказываясь возле которой он толкает её на поверхность, взбирается сверху и бесцеремонно скользит под юбку.
Он не герой любовных романов, чтобы действовать чутко и заботиться об общем наслаждении, и действует импульсивно, как призывает к тому кипящий в крови алкоголь и страстное желание завладеть идеальной Гермионой, которая, безусловно, будет лучшей даже в этом.
Пальцы цепко хватаются за края чулок, и Том небрежно стягивает их вниз, сильнее задирая юбку, на что Гермиона хватает его за воротник рубашки, срывая верхнюю пуговицу, и тянет на себя, чтобы утянуть в ещё один глубокий поцелуй. Пока она насильно держит его над собой, его руки блуждают по всем изгибам постоянно спрятанной под мантией фигуры, и по достижении этого Тому кажется, что он держит настоящий приз — осталось добраться до сердца и вонзиться своим нутром в душу, чтобы с этих пор она не смогла без него существовать.
Теперь он сам утягивает её так, чтобы она не могла дышать, и получает дикое удовольствие, когда слышит её гортанный хрип и ощущает брыкание забившихся в плечи ладоней, а после блаженно улавливает откровенный стон, когда та наконец-то вырывается и жадно втягивает воздух, дразня его прикосновениями.
Горячая идеальная Гермиона, раздвинувшая перед ним ноги, позволившая сорвать с себя чулки и задрать ненужную юбку, — от него она забивается в приступе пылкости и нетерпения, хаотично стягивая с его плеч мантию и рубашку и позволяя его рукам делать точно то же самое. Она так призывно стонет и тяжело дышит ему в губы, миг за мигом срывая жаркий поцелуй, что Том становится нетерпеливее неё — пальцами проскальзывает к промежности, находя кожу в изобилии влаги и вызывая этим прикосновением протяжный стон, а затем мгновенно снимает с себя брюки, лёгким движением проводит по своему напряжённому члену и, взобравшись на поверхность кровати, входит внутрь, накрывая женское тело собой и одновременно с тихим ропотом Гермионы издавая удушливый возглас.
Мог ли он представить себе, насколько это будет экстатичным и забвенным?
Он хотел, чтобы она сходила от него с ума, не учитывая тот факт, что сам готов в экстазе двинуться умом.
И если сейчас он безусловно в восторге и овладеть идеальным телом чертовски рад, то не заметил, как взамен в него вливается внутривенно яд.
***
Ранним утром Том тяжело поднимает веки и следом замечает, как с трудом Гермиона расцепляет ресницы, так же реагируя на стук в окно. Он незамедлительно встаёт с кровати, приоткрывает створку и затаскивает свёрнутый «Ежедневный пророк». Стоит только развернуть, как в глаза бросается большая колдография и жирный заголовок: «Серийный убийца вышел за все рамки…» — впервые новость об убийстве красуется на первой полосе издания, а на колдографии видится сначала спина другого колдографа, который после щелчка отходит от раскинувшегося на полу трупа, и Том узнаёт в нём…
— Абраксас…
Теперь немудрено, почему информация об убийстве не где-то на второй и третьей странице, а является самой главной, достойной первой полосы — это Малфои, и это настолько уму непостижимо, что у Тома невольно начинают трястись ладони. Он замечает это и швыряет газету в сторону, в то время как перед ним возникает Гермиона, о которой он сумел даже забыть.
— Что там? — хмурится она и поднимает руку, а газета к ней сама уже стремится в ладонь.
Возможно, Том с удивлением обратил бы на это внимание — в беспалочковой магии мало кто тренируется и далеко не у всех есть какие-то результаты, — но сейчас все мысли заняты его хорошим приятелем, его сокурсником, его другом, в конце концов!..
Если пара потерь полезных людей — это удар по будущему, то пара потерь близких людей — удар по лицу, по груди, под дых… куда ещё можно этим ударить?!
По душе? Даже если она сломана.
По сердцу?
Том быстро одевается, пока Гермиона читает статью, красующуюся под большим заголовком, а затем впервые за всё утро по-настоящему смотрит на неё и осознаёт, что в комнате находится не один.
— Ты занята сегодня?
Она переводит на него сосредоточенный взгляд и отрицательно качает головой, не задаёт лишних вопросов и не лезет в его уязвимую душу. Впрочем, она и так знает, что он хорошо был знаком с Абраксасом Малфоем.
— Я ищу тварь, которая могла сделать это, и твоя помощь будет очень кстати.
Гермиона согласно кивает и уходит в ванную комнатку, чтобы привести себя в порядок, а Том рассеянно оглядывается и, вспоминая, резко тянет ладонь под матрас, после чего вытаскивает амулет, тайна которого пока что отложена в сторону.
Капли ртути перетекают из одной стороны в другую — Том меланхолично наблюдает за ними, пока ждёт возвращения Гермионы.
***
Поиски затягиваются, а у Тома абсолютно нет времени. Он уже побеспокоился о том, чтобы Лестрейндж и Розье находились под хорошей защитой, не оставались в одиночку и ближайшую неделю даже не смели никуда выходить за пределы порога защищённого дома.
Жизнь стала похожа на колесницу, бегущую за днём, а после — ночью, и так постоянно, а у Тома и Гермионы нет никаких результатов. Они взяли в работу всю область существ, окунулись даже в истории легенд крайне сомнительного происхождения, а ничего в этом не было.
Том слишком много курил — Гермиона даже перестала хмуриться, наблюдая за этим, лишь изредка составляя ему компанию и доставая свой мундштук.
Пятый день был на исходе, а значит, скоро должно произойти что-то, и как раз в этот день Гермиона выразила идею:
— Мы не так ищем. Нам нужны не трактаты о современной магической популяции существ или какие-то легенды с мифическими существами. Нам нужен справочник, где в алфавитном порядке будут представлены все существовавшие и существующие твари, кем бы они ни были.
И в голове Тома всплывает вид того самого сборника, о котором он почти месяц назад впервые подумал.
К концу дня Том планировал сразу же после работы сигануть на поиски нужного справочника, но Гермиона сама встречает его у порога лавки тёмных артефактов и суёт ветхое издание.
— Выкупила у какого-то торговца за баснословные деньги — кто-то тоже очень сильно хотел приобрести.
— Кто? — тут же переспрашивает Том, забирая книгу и прижимая её к себе, пока другой рукой убирает магические ключи от лавки.
— Кажется, это был кто-то из сотрудников Аврората. Он уже хотел предъявить удостоверение, но я быстро бросила ему в лицо пару кристаллов, и пока он был сбит с толку, я купила книгу за огромную сумму и убежала.
От услышанного кровь закипает, а крайняя степень довольства проясняется на его осунувшемся за последние дни лице — Гермиона просто чудо. И они, кажется, наконец-то движутся в верном направлении.
Всё оставшееся время Том посвящает изучению справочника со списком тварей, начиная с самого начала, с буквы «A», и к полуночи просматривает названия с буквы «B», как вдруг резко останавливается на короткой информации с названием твари «Бист Вилах».
Бист Вилах — шотландский монстр или дух, ночной оборотень, издающий жуткие вопли и высасывающий из своих жертв кровь.
Ниже представлено изображение монстра, обладающего двумя ногами, как у оборотня, только с двумя массивными перепонками, и двумя вытянутыми гибкими руками с острыми когтями. В целом, он не сильно отличается от обычного оборотня, но в пасти твари виднеются два заострённых клыка, судя по всему, которыми он высасывает кровь.
Том не останавливается на этом и практически до утра просматривает все названия тварей до последней буквы, и когда справочник полностью прочтён, приходит к выводу, что Бист Вилах — единственное существо не с таких уж и далёких времён, которое способно совершить такие преступления.
***
Следующим днём по заданию господина Горбина Том наконец-то отправляется к Хепзибе Смит. Он трансфигурирует красивый букет цветов, натягивает вежливую улыбку и входит в просторный дом прямой наследницы основательницы Хогвартса. Поздний завтрак проходит в тупых шутках и постоянных хихиканьях, от которых уже мутит, но Том держится и нисколько не позволяет своей улыбке померкнуть на фарфоровом лице, от которого старуха снова без ума, каждые пять минут нахваливая и отвешивая ему комплименты. Он с невинной улыбкой возвращает их и в ответ слышит идиотские смешки.
И Том добивается своего, рассказывая о диковинных безделушках, от которых в восторге, на что мисс Смит отмахивается и уверяет его, что её богатства он точно не видел и никогда не сможет предположить, что хранится внутри, а там…
А там чаша Хаффлпафф — изящная, утончённой работы, расписанная серебром и платиной.
Пока Том внимательно разглядывает её, пытаясь убедиться, что это настоящий артефакт, мисс Смит тихонько хмыкает и снова притягивает к себе внимание, уверяя, что у неё хранится и артефакт великого Слизерина — медальон, который она купила в лавке господина Горбина и господина Бэркса, доставшийся им от какой-то нищебродки.
Ему становится дурно, что не укрывается от взгляда старухи. Она выражает свою обеспокоенность, и Том извиняется, прежде чем удалиться. Они договариваются встретиться буквально завтра — ему явно станет лучше.
***
Вечером господин Бэркс отпускает его раньше положенного, замечая, что его прекрасному работнику, который и без того собрался уходить в скором времени, набравшись опыта и знаний, нездоровится, поэтому Том сразу же отправляется по солнечной аллее и заходит во все книжные, выискивая информацию о монстре Бист Вилах. Упоминаний о нём было крайне мало и это действительно только упоминания, но Том нацелен найти хоть что-то, чтобы суметь применить информацию.
Дома он изучает всю найденную литературу почти до самой ночи, пока его не прерывает стук в дверь.
Том не привык к гостям, но в этот раз почему-то не сомневается, кто это мог быть.
Так и есть — на пороге встревоженная Гермиона, держащая очередной ветхий фолиант, тут же заявляет:
— Полагаю, ты нашёл имя этому монстру? Бист Вилах — шотландское горное чудовище-оборотень, пожирающее кровь…
— Да, уже ищу хоть что-нибудь, как его обнаружить и чем он может быть мотивирован.
— Мотивирован? — удивлённо переспрашивает Гермиона, проходя внутрь, в то время как Том мгновенно закрывает чарами дверь.
— Этот Бист Вилах убивает не просто так, а следует по разумной цепочке: все убитые — мои сокурсники, половина — близкие друзья. Понимаешь?
Та поджимает губы и медленно кивает, а затем снова оживает и начинает тараторить:
— Книга — в ней вся информация про Бист Вилах. Это не просто монстр, пожирающий кровь и живущий сам по себе — у него может быть хозяин, который указывает ему, что делать…
— Хозяин? — тут же заинтересовывается Том, хватая книгу и открывая содержание, чтобы найти нужные страницы.
— Да, хозяин. Оборотень не зависит от полнолуния и прочего, ничто ему не мешает трансформироваться хоть средь бела дня, если он знает о своей природе, однако только по ночам им может управлять кто-то другой. Кто-то такой, у кого есть нужный артефакт, подчиняющий волю Бист Вилаха.
— Значит, это не просто монстр, а обычный человек, который попал под проклятие какого-то артефакта?
— Да, это человек, — живо кивает Гермиона и показывает страницу, на которой вычитала об этом. — Он попадает под влияние артефакта и становится его рабом. Если рядом с ним настоящий владелец артефакта, то он становится хозяином.
— А про артефакт что-нибудь сказано?
Гермиона неразборчиво качает головой, а затем тихо произносит:
— Нет, но не думаю, что он в руках простолюдина. Если отслеживать жертв, то они все чистокровные и на виду у всех волшебников. Кроме Антонина Долохова — его семья не отсюда и сам он вроде как не связан ни с какой властью…
— Долохов чистокровный волшебник русского происхождения, — поправляет Том. — И он был наёмником у других влиятельных чистокровок, поэтому его могли убрать по той же причине.
— В общем, я к тому, что это звучит как заговор кого-то несогласного. Он убирает всех, кто связан с властью по происхождению, будто устраняя на будущее влияние чистокровных волшебников.
Том отмечает, что это невероятно поразительный ход: убери всех чистокровных детей, и в будущем всё Министерство магии будет кишеть полукровками и магглорождёнными.
Значит то, что это его сокурсники и хорошие приятели, совпадение?
Пока он лихорадочно соображает что-то, Гермиона подходит и ласково опускает ладони ему на плечи, призывая сесть. Они опускаются на диван и молча сидят, и пока Гермиона заботливо приобнимает его, между проносящихся мыслей Том обращает внимание на одну из них о том, что безусловно рад присутствию Гермионы, ведь она — тёплый луч в наступившей сырости жизни.
***
Следующее утро приходит не с одной, а двумя жертвами одновременно: Розье и Лестрейнджа застали неподалёку от бара растерзанными до безобразия и также без капли крови.
Том не сдерживает громкий злостный вопль, рушит мебель и рычит, подобно раненому зверю.
Сразу двое!
Как они оказались у бара? Зачем? Почему вместе? Они же договаривались, что ни при каких обстоятельствах никто из них при наступлении сумерек даже не выйдет за порог своей комнаты, а днём всегда будет на глазах толпы людей!..
Том настолько сильно испытывает резонанс чувств, что не понимает в ярости он или погибает в отчаянии, и невнятный звук, похожий на хныканье, оглушает.
Мир останавливается, его дыхание замирает.
Это уж слишком.
Всё становится серым, безжизненным, неважным.
***
Том натягивает дурацкую улыбку и так елейно отвешивает старухе комплимент, что желваки больно сводит, будто он только что слопал что-то невероятно кислое.
Они пьют грёбаный чай, и за ним Том легко выпрашивает показать ему ещё раз реликвии, уверяя, что ознакомился с ними в книгах, и сейчас ему хотелось бы проверить, не врут ли их авторы.
— Я не так часто достаю их, обычно раз в пять-семь дней, чтобы проведать, как там мои хорошие, — жеманно улыбается старуха и просит своего домового эльфа принести артефакты основателей.
Том слышит её и внезапно задумывается о том, что вчера она тоже доставала их. Хватая тот и другой артефакт, он ощущает лёгкий вес, но тяжесть магии на том и другом велика. Что, если один из них является тем самым артефактом, который управляет Бист Вилахом, а эта старуха и есть хозяйка твари?
— Действительно, потрясающие реликвии, — с восторгом шепчет Том и обращает елейную улыбку старухе. — Я удивлён, что, владея ими, вы не обладаете ложей в Министерстве…
— Куда уж там, — с горечью отмахивается она и высокомерно продолжает: — Всё занято этими Малфоями, Ноттами, Лестрейнджами и далее по списку. Хотя, может быть, после этих последних происшествий и волшебники вздохнут спокойно от их натиска…
Дальше Том не слушает: картина происходящего складывается за миг до того, как он достаёт палочку и наносит магией порезы на этом идиотском лице, лишь бы эта сука заткнулась. Теперь он абсолютно уверен, что эта старуха и была хозяйкой артефакта, который она доставала и указывала Бист Вилаху на тех, кого следует наверняка убрать. Как раз по разочку в неделю.
Том запытал бы её, изуродовав тело так же, как она изуродовала его друзей, но проблеск здравого смысла не даёт совершить это, поэтому после слишком щадящего убийства он меняет память домовому эльфу, крадёт чашу и медальон и уходит прочь.
Никто не знает, что именно сегодня он должен быть у мисс Смит. Хорошо, что вчера ему было плохо и они договорились встретиться на следующий день.
***
У лавки тёмных артефактов его встречает Гермиона: она как раз пришла к открытию, чтобы отгрузить товар господину Бэрксу. Она смотрит на всё как всегда отстранённо, но стоит ей поравняться с ним, как обеспокоенный голос выдаёт её с головой:
— Утром хотела зайти к тебе, но поняла, что ты уже не дома. Кто-то из Аврората рассматривает тебя в качестве свидетеля по погибшим. Судя по всему, хочет допросить.
Том резко трясёт кудрями, впериваясь в миловидное лицо Гермионы, а затем сухо выдаёт:
— Я уезжаю из страны.
— Когда? — едва слышно выдыхает она, делая вид, что считает количество баночек.
— Сейчас.
Гермиона кивает и глазами показывает, что, как закончит, будет ждать его на той стороне переулка, где начинаются трущобы Лютного.
Тем временем Том прощается с господином Горбином и господином Бэрксом, благодаря за возможность получить опыт в работе с тёмными артефактами, и обещает, что если в странствии найдёт что-то любопытное, то обязательно пришлёт им весточку.
***
Он встречает Гермиону у небольшого дома с выбитыми окнами: она сразу изъявляет желание отправиться с ним. Некоторое время уходит на то, чтобы обналичить счета и забить мешки деньгами, а также подумать об одежде, мелочах личной гигиены и палатке для особо крайних случаев, если им придётся останавливаться где-то посреди гротов или леса. Гермиона так ловко управляется с задачей подготовить их к походу, что Том всем нутром ощущает, будто для неё это случается не впервые.
В ночь они выдвигаются из города, оставляя всё случившееся позади и по воле счастливого случая не встречая никого из министерских, кто хотел привлечь Тома к раскрытию убийств его друзей. Более того, за его спиной теперь убийство мисс Смит, тело которой наверняка уже обнаружили. Если кто-то заточил зуб на Тома, то явно подбросит в костёр и это свидетельство об убийстве — в конце концов, со старухой он был знаком и даже его работодатели знали, что он нередко заходил к ней, как к клиентке, в качестве консультанта лавки тёмных артефактов. А у старухи было чем поживиться, в самом деле.
В первую ночь они останавливаются неподалёку от порта, не решившись пойти на регистрацию порт-ключа, чтобы оказаться за пределами государства. Том настоял на том, чтобы они как можно быстрее и без следов пересекли границу Британии и на небольшой домик возле утёсов, о которые шумно разбивались волны, он пусть и не совсем охотно, но согласился.
Гермиона что-то придумывает с едой, а Том молча всматривается в сумрак морской глади, размышляя об артефактах, которые теперь были с собой. В принципе, он забрал всё, что у него было ценным: заработанные деньги (хорошая сумма), личный дневник, кольцо Гонтов, и теперь коллекцию бесценных вещиц украшали чаша Хаффлпафф и медальон Слизерина.
И, что самое важное, среди этого должен быть артефакт, призывающий Бист Вилаха. Интересно, как это работает? И именно так это работает или как-то по-другому?
А ещё у него остаётся амулет, отданный Гермионой на хранение, тайну которого они обязательно разгадают в путешествии. Он достаточно красив — капли густой ртути перекатываются и выглядят крайне завораживающе. Ртуть — очень опасный своей токсичностью металл, так разве может эта вещица не содержать в себе что-то тёмное и могущественное? Как это активировать, в конце концов?
— Том? Всё готово, — полушёпотом зовёт Гермиона, выглядывая на веранду.
Он оборачивается и кивает, неторопливо убирая амулет с ртутью обратно в карман брюк.
И это последнее, что он помнит в этот вечер, прежде чем застать себя на рассвете с иссохшим от бескровия трупом в ногах.
Это она — его идеальная Гермиона, которая безукоризненно последовала за ним; её лицо страшно изуродовано массивными когтями, а внутренности выпущены наружу, и поверх них чернеет сердце, возле которого порывами ветра поднимается светлый бант, обычно всегда украшающий тяжёлые каштановые кудри.
И это он — Бист Вилах, чудовище, убившее всех своих друзей и единственную оставшуюся рядом с ним Гермиону, идеального компаньона, с которым он готов был разделить тягость путешествия, тяжёлые мысли, самые глубокие секреты магии и, в конце концов, холодную постель.
Над утёсами под рокот плещущихся волн раздаётся громкий звериный вопль смертельно раненого существа.
У него не стало всего, что было.
И амулет с ртутью пропал из кармана.
***
Гермиона сосредоточенно смотрит вдаль, не обращая внимания даже на то, как от порывов сильного портового ветра кучерявые пряди лезут в лицо. Её взгляд так жадно рассматривает всё происходящее, что кажется, будто им она пожирает не только малейшее шевеление, но и любой звук и оттенок эмоции.
В ладони сжат ртутьсодержащий амулет, на губах — зловещая насмешка и чувство безграничной вседозволенности, в глазах — возбуждение и восторг от настоящей победы.
Она неподвижно наблюдает за тем, как в рассеивающемся сумраке ночи очертания огромного резвого оборотня бледнеют и уступают высокой статной фигуре Тома Риддла, совсем ещё бездумно и отрешённо смотрящего куда-то в пространство. Очень скоро он почувствует собственный разум и снова станет самим собой, а затем увидит, как близкая ему Гермиона Грейнджер — на деле зачарованная кукла, к которой эта псина даже побоится притронуться, — погибла от его когтистых лап. Собственно, как и остальные полезные или близкие ему люди.
Юный Том настолько слеп, что его ровесница Гермиона смогла одурачить самого ужасающего и талантливого тёмного мага её времени. Впрочем, ей это стоило огромных усилий, времени, а главное — боли.
Она не могла жить с тем, что потеряла абсолютно всё, что у неё было: родители, близкие друзья и хорошие знакомые, доброе сердце и безоблачные мысли, светлое будущее и…
Она потеряла всё, что у неё когда-либо было и могло бы быть.
Вместо этого все внутренности обугливались сначала беспомощностью и обречённостью, затем закалялись безразличием и молчанием, а после затемнялись злобной гениальностью и безжалостной жестокостью.
Гермиона не заметила, как год за годом посвящала себя тёмной магии и оккультным писаниям, выискивая крупицы знаний о том, как перевернуть всё вверх дном. У неё не было идиотских идей и стремлений изменить всё; не было даже желания пытаться что-то исправить, как-то повлиять, сыграть какую-то важную ключевую роль и чуть ли не сдвинуть всю горизонталь мира под наклон.
У неё была единственная цель, единственная жажда, которую сполна хотелось утолить, — заставить эту тварь с идиотским маггловским именем Том Риддл испытать всё то, что довелось испытать ей.
Чтобы его друзья и близкие, его отличный компаньон и подруга, его громко бьющееся в амбициях сердце, его уродливые мысли, грезящие о великом будущем — да всё его грёбаное существо потеряло абсолютно всё!
И ублюдское наслаждение буквально пропитывает чёрствую душу Гермионы — реакция этой одураченной псины вызывает в ней настоящее торжество.
Она преодолела время, украв ртутные пески у обитающего в приморских утёсах морского демона, завладела найденным в скалистых недрах амулетом, дающим право управлять духом Бист Вилах, и теперь с неприкрытым жадным удовлетворением пробует вкус своей победы и впервые слышит, как обугленное местью сердце оживает, впитывая в себя муки другого существа.
Том Риддл по воле Гермионы потерял всё — полезные связи, слаженные со школьных лет, близких приятелей, всегда поддерживающих его, обретённую подругу, показавшуюся достойной его сломанной душе, разум и волю в ночное время суток и даже украденные у сдохшей старухи вещички, из-за которых как можно скорее бежал из родных земель.
Следующими были волшебная палочка и чёртово бессмертие — с этим Том расстанется и без присутствия Гермионы в его жизни. Первое обязательно сломается у него на глазах, будто его никчёмная жизнь, заключённая в волшебство, а второе лишь требует Адского пламени, с которым Гермиона научилась управляться, погрязнув в темноте своей души за кошмарными учениями тьмы.
И останется Том Риддл абсолютно без всего, пожираемый муками своего никчёмного и совсем не прославленного существования.
И останется он безвольной псиной Бист Вилах, уродующей лица и души неугодным настоящей хозяйке ртутного амулета, тем самым ублажая её ублюдское существо.
Гермиона мягко улыбается и, слыша громкий болезненный вопль Тома, с наслаждением прикрывает веки — возмездие тешит её безжалостное обугленное сердце сполна.
