Веселые мелодии

      Мигель Хименес пропал в тот самый момент, когда во время учебы в Национальном Университете ознакомился с отрывками из «Старшей Эдды». С того дня он грезил далекими холодными фьордами, северными богами, среди которых попадались и настоящие шутники, древними легендами и славными битвами. Его матушка, добропорядочная Мария Тереса Ренгифо, сеньора Хименес, уже устала молить всех святых, что ее сынок отринул эти языческие бредни и перестал смущать слух домочадцев какими-то Одинами, Тюрами, Фриггами и прочими страшными словами.       Когда разразилась война, Мигель с пылающим взором покинул университет и, взяв отцовский карабин, заявил:       — Я попаду в Вальхаллу!       — Господи, спаси и сохрани, — пробормотала Мария Тереса.       Пытаясь навести порядок в стране вместе с другими молодыми и полными энтузиазма людьми, Мигель покинул прохладную и дождливую Боготу — ведь разбойничали, в основном, в деревушках. Уже через полгода, изрядно обтрепавшись в настоящих, а не воображаемых сражениях, Мигель и думать забыл про «Старшую Эдду», про холодные фьорды и одноглазого Одина. И лишь одна надежда жила у него в сердце — что после смерти в бою, когда таковая наступит, его подхватит валькирия и унесет в Вальхаллу, где он будет вечно пировать с другими славными воинами…       После очередного столкновения с вражеским отрядом, в живых остался только сам Мигель. Без еды, воды и без отцовского карабина, он брел по джунглям, чувствуя, как с каждым шагом все сильнее болит нога. Тропа, почти неразличимая в густых зарослях, круто вильнула и привела его к реке, воды которой переливались всеми оттенками радуги — и алый, будто кровь, и золотой, и зеленый, и даже сумрачно-лиловый… Мигель пересек реку, глядя на ровный, будто ножом прорезанный, проход в скалах. Голова болела, нога дрожала, и мокрые штанины неприятно липли к коже, словно пытались стреножить.       Какой-то камушек выкатился из-под ног, и Мигель шлепнулся на землю.       — Это не Вальхалла, — печально заявил он, глядя в синее, безоблачное небо. Но возможно, он попал в Фолквангр? И тут… Стремительно наползли черные, рыхлые тучи, хоть был и не сезон дождей, и в блеске молний явилась Она. У Нее не было крылатого шлема и сверкающего нагрудника, но зато были могучие мускулистые плечи, ястребиный профиль и бездонные карие глаза, в которых отражались молнии, сверкавшие на небосводе.       — И как же тебя угораздило?.. — пробормотала Она, и, вздохнув, без усилий подняла его на руки, неся прямо в небеса. — Лола! Скажи моей маме, что нужен крепкий бульон! У него, кажется, нога вывихнута…       Мигель безмолвно висел в ее руках, пытаясь вспомнить, кто в скандинавской мифологии носил имя Лола, и можно ли считать Фрейю матерью всех валькирий… Буря стихла, а тучи расползлись, вновь открывая синее небо, когда Она донесла его до дивного чертога, который, возможно, был колумбийской версией Сессрумнира . В голове у Мигеля все перепуталось, и увидев сурового вида пожилую сеньору в винно-красном платье, он засомневался — а не сама ли Фрейя явилась к нему… Прекрасная Воительница осторожно положила его на кушетку, которую подвинул дом, и расправив плечи, вышла из дома.       — Валькирия… — мечтательно прошептал Мигель, глядя ей в след и наконец-то провалился в сон.       Через пару дней Мигель наконец-то определился, на каком он свете и познакомился со всеми членами семьи Мадригаль, включая Валькирию — то есть, конечно, Луизу Мадригаль. Эта семья была чудесной — во всех смыслах слова, они обладали дарами, самыми настоящими волшебными дарами, и совсем не походили на мифических персонажей. Тем более, из скандинавских мифов. И все равно сердце у Мигеля обрывалось каждый раз, когда он видел точеный профиль Луизы и видел ее фигуру — мощь и грация, красота самой природы была видна в каждом ее жесте и движении. Он даже попытался сочинить стихотворение, но быстро забросил это действо, потому что никакой стих не мог бы передать всю красоту и великолепие Луизы Мадригаль — разве что, Мигель бы напился меда поэзии из кувшина Браги … А вот матриарх семьи, донья Альма Мадригал, по части суровости могла бы вполне сравниться с Одином Всеотцом. Убедившись, что Мигель достаточно оправился, они принялась расспрашивать его обо всем, что происходило во внешнем мире, с каждым произнесенным словом все больше мрачнея.       — Нам нельзя оставлять проход, — наконец, заявила Альма, обернувшись к своим дочерям и сыну.       — Будущего не избежать, — заметил сын — то есть, мысленно поправил себя Мигель, Бруно Мадригаль. — Рано или поздно, но нам придется отсюда выходить.       — Но не в разгар войны! — возразила рыжеволосая Хосефа, и над ее головой пронеслась молния. «Ну точно, словно сам Тор» — тут же подумал Мигель и силой заставил себя отвлечься от мифов и легенд.       — Может, мы попросим Луизу и Исабелу замаскировать проход? — предложила Хульета, и донья Альма кивнула. Мигель, услышав имя, что было прекрасней рассвета и нежнее, чем лепестки орхидей, тут же расправил плечи.       — А я могу им помочь! — с пылом предложил он, не заметив хитрый блеск в глазах Хульеты.       — Можете, сеньор, можете, — согласилась донья Альма, переглянувшись со своей дочерью — и, почему-то, с сыном.       

      ***

             — Что-то мне этот тип не нравится, — безапелляционно заявил Камило, глядя на Мигеля, шагавшего рядом с Луизой, и тащившего ведро с камнями. Мирабель с сомнением пожала плечами — Мигель был странным, да, но, вроде бы, безобидным. Не считая того, что постоянно болтал про каких-то скандинавов с труднопроизносимыми именами.       — Он так и вьется вокруг Луизы, — проворчала Исабела. — Глаз не сводит…       — Так это ведь хорошо! — обрадовалась Мирабель.       — А если он ее обманет?       — Ну он же не самоубийца…       — И все равно, он мне не нравится. Недавно ляпнул, что я подобен какому-то… Лохи. Что за Лохи, а? Вот кто-нибудь знает? — Камило, насупившись, сложил руки на груди, и его кузины помотали головами. — Вот то-то. И вообще, его дядя Бруно видел в предсказании!       — И что? Меня дядя Бруно тоже видел в предсказании! — Мирабель тут же бросилась на защиту любимого дядюшки, сердито сверкая очками.       — И мы целых полгода жили по родственникам, пока Каситу восстанавливали! Ну… ладно, то, что дядя Бруно видел, что он придет, это ничего не значит, — сдался Камило, зная, что когда дело касалось репутации дяди Бруно, Мирабель самого Папу Римского переспорит.       Но, конечно, Мирабель тоже волновалась о чувствах сестры. Правда, на все расспросы Луиза только отмалчивалась, мечтательно улыбаясь, а самого Мигеля расспрашивать, не вздумал ли он морочить голову честной девушке, Мирабель было стыдно. К счастью, в семье был человек, который точно мог сказать, честны ли намерения Мигеля, и Мирабель вместе с Исабелой отправились к Долорес.       — Лола! — Мирабель окликнула кузину громким шепотом, и Долорес отвлеклась от любования помолвочным колечком на своем пальце, с трудом фокусируя взгляд на ней. — Ты знаешь что-нибудь про Мигеля?       — Он пришел из Боготы, — рассеянно ответила Долорес. — Там какие-то сражения, бабушка волнуется, что дойдут до нас.       — Нет, мы про то, что этот Мигель думает о Луизе? Он вообще про нее говорит что-то? — уточнила Исабела, и Долорес задумчиво наклонила голову.       — Не знаю… Он сочиняет стихи, правда, не такие хорошие, как у Мариано. Но там все время поминает какую-то Брюн… Брун…       — Он пишет стихи про дядю Бруно?! — Мирабель от волнения повысила голос, и Долорес страдальчески вжала голову в плечи. — Ой, прости.       — Нет, не про дядю Бруно. А про какую-то Брунхильду.       — То есть, этот мерзавец влюблен в какую-то женщину, а моей сестре просто голову морочит?! — разъярилась Исабела, и в ее волосах зашевелились наперстянки. — Да я ему кактус выращу в…       — Негодяй! — согласилась Долорес, и добавила с мечтательной улыбкой. — Вот Мариано пишет стихи только для меня и про меня…       — Я с ним поговорю, — пообещала Исабела, и Мирабель на всякий случай отошла от сестры на пару шагов — к наперстянкам прибавились венерины мухоловки.       

***

             Мигель окончательно смирился, что поэтического дара ему не досталось, но воспеть Луизу ему хотелось. Все в ней было прекрасно: ее характер, ее голос, улыбки и смех, нежный взгляд, сила и мощь. И его сердце начинало колотиться в груди, как сумасшедшее, стоило заговорить с ней, прекрасной Валькирией. Она была подобна Брунхильде, но он бы ни за что не поступил с ней так, как Зигфрид! Луиза была достойна любви и восхищения — и за свой кроткий нрав, и за ежедневный труд на благо всего города, и… и просто вообще, она была достойна всей любви в мире.       Мигель понимал, что в приличной семье, которой и была семья Мадригаль, такое сокровище ни за что не отдадут в жены проходимцу, которого знают меньше месяца, но в глубине души верил, что у него есть шансы.       Надежда слегка увяла, когда перед ним, в облаке из ползучих лоз, явилась старшая сестра Луизы.       — Перестань морочить голову моей сестре! Совести у тебя нет, и сердца тоже! — разъяренно прошипела Исабела, ухватив его за воротник. — Луиза — честная и порядочная девушка, и может, за горами на такие вещи не обращают внимания, но у нас здесь, в Энканто…       — Я понял! — быстро сказал Мигель, чувствуя, как колючая лоза обвилась вокруг лодыжки.       — Надеюсь! — Исабела, смерив его взглядом напоследок, исчезла так же стремительно, как и появилась. Мигель, постояв еще пару минут, расправил плечи. Точно! Он должен показать всю серьезность своих намерений — может, однажды, семья Мадригаль смилостивится над ним.       Тем же вечером, отмывшись в реке до скрипа, и переодевшись в новую рубашку, которую ему сшила младшая сестра Луизы, добрая Мирабель, Мигель отправился в Каситу. Стоя на пороге, он нервничал сильнее, чем перед поступлением в Национальный Университет, и когда дверь распахнул отец Луизы, сеньор Агустин, Мигель только нервно сглотнул.       — Я вас слушаю, молодой человек? — вежливо произнес сеньор Агустин, приподняв брови, и Мигель выпалил на одном дыхании:       — Яхчувстречтьсясвшейдчрью.       — Простите, а теперь еще раз, и по-испански, если можно, — сеньор Агустин поправил очки, и Мигель, откашлявшись, повторил:       — Я хочу встречаться с вашей дочерью.       — С которой из них? — в глазах сеньора Агустина запрыгали смешинки. — И вообще, это слишком важный вопрос, чтобы обсуждать его на пороге. Проходите, проходите…       Мигель на ватных ногах прошел в Каситу и нервно сглотнул, увидев сердитую Исабелу и мрачного Камило, скрестивших на нем одинаково неприязненные взгляды.       — У нас гости? — удивилась донья Альма, обменявшись взглядами с сеньорой Хульетой, и сеньор Агустин объяснил:       — Этот молодой человек сказал, что хочет встречаться с нашей дочерью.       — Я... я понимаю, что вы меня не знаете, — затараторил Мигель, пытаясь поймать взгляд Луизы, на щеках которой расцвел застенчивый румянец. — Но я, честное слово, с самыми благородными и честными намерениями!..       — А что за Брунхильда, которой вы стихи пишете? — с вызовом спросила Исабела, и над столом повисла тишина. Мигель покраснел и опустил голову.       — Это… Валькирия. О, прекрасная Брунхильда, будь моей женой! — выпалив это, он хлопнулся на одно колено, протянув руки в сторону Луизы.       — Валькирия? — в один голос переспросили Исабела и Долорес.       — Да кто такой этот Лохи?! — не выдержал Камило.       — Я сошью платье на свадьбу! — тут же вызвалась Мирабель, и донья Альма, вздохнув, прижала ладонь ко лбу:       — Молодой человек, мы ваш порыв оценили, но…       — Я согласна, — застенчиво сказала Луиза, и Мигель словно оказался в раю при жизни, даже ни на секунду не вспомнив про Вальхаллу.