Откровение

И опять этот запах.

      Узи устало приоткрыла глаза, раздражённо хмурясь. Больше двух часов она пыталась нормально вздремнуть перед дневной сменой на работе, но ей постоянно мешали. Сначала был лай уличных собак, не поделивших между собой мусорные объедки, потом ругань и вопли пьяни, громко празднующей очередной никому не нужный праздник, а сейчас.. в самом деле, сейчас не было веского повода злиться. Скорее уж беспокоиться.       «Ей снова не спится?» — как-то жалостливо проговорил тихий внутренний голос. Да, ведь, она так и не пришла, несмотря на ожидание.       Выползая из-под толстого и тёплого для поздней осени одеяла, Узи надела забавные тапочки с кроликами, подмечая что её тапочки и протез стояли там же, где и были. Она их не носит после возвращения. Но, непонятно по какой причине: От обиды? От скорби? Вины? Или может, ещё не привыкла, даже спустя эти полгода? — Фиолетововолосая так и не поняла. Однако, не настаивала, так как не хотела задеть за больное и укрепить их некую «стену», выстроенную ею без причины.       Через некую тревогу и давящую усталость, Узи встала с дивана, на котором они спали вместе. Взяв с подлокотника скинутую ранее футболку, она кое-как вывернула её на правильную сторону, натягивая на себя и поправляя волосы, что было делом привычки. «Нужно чтобы волосы выглядели нормально, даже когда твоё лицо похоже на полуживую амёбу».       Шаркая по полу подошвой, девушка направилась в соседнюю комнату с дверью, которая выходила на балкон. Приглядываясь к сумраку, чтоб не дай Боже о что-то споткнуться, она кратко глянула в окна, да бы догадки точно подтвердились, и это не было просто соседом, вышедшим покурить в столь поздний час: Да, там стояла та, о ком Узи думала, мимолётно очерченная светом уличного фонаря.       Взявшись и дёрнув за ручку, дверь из белого пластика открылась, обдавая прохладой ночного осеннего воздуха, который тянул за собой слегка вишнёвый и столь родной аромат «Chapman», по которому она успела соскучиться.       — Снова кошмары мучают? — еле слышно и сочувственно спросила фиолетововолосая, ступая на бетонный пол, прикрывая дверь, а затем осторожными и тихими шагами, будто боясь спугнуть, подошла к девушке, докуривающей уже вторую сигарету, встав истуканом.       — Есть такое, — не сразу отвечает Ви, отрешённо наблюдая за поздно гаснущим светом в чужих окнах, положив голову на сложенную руку. Но, давно как остекленевшие глаза смотрели куда-то далеко за здания, стоящие перед их домом.       Узи подошла поближе, аккуратно раскрывая руки в ожидании. Ви даже не глянула в её сторону, поднимая свою, немо разрешая. В этот же момент родные и тёплые объятия обвили талию, в то время как любимое тело прижалось к боку.       — Хочешь поговорить об этом?       Белокурая, слегка озадаченная вопросом приподнимает брови. Но затем, склоняет голову в долгих и нерешительных раздумьях, опираясь на костыль по правую сторону, заменяющий ей потерянную ногу в пределах дома: хотела ли она посвящать её невинное солнце в ужасы по ту сторону мирной жизни, в её личные страдания и кошмары, не боясь спугнуть и оттолкнуть? Хотела ли повесить на неё всю ту вину и горе, которые она продолжает испытывать, уже будучи непричастной ко всему этому ужасу? Нет. Но. она бы не успокоилась, решая попробовать позже. Узи не была из тех, кто бросает свою идею при малейшей неудаче, далеко не была. и это было давно известно.       Несмотря на помрачневшее и нахмурившееся лицо, Ви устало кивает. Но, перед тем как начать, она делает последнюю затяжку на самом деле горького сигаретного дыма, затушивая остатки о перила балкона, кидая его в почти полную банку окурков. Выдохнув пахнущий вишней клуб, с которым она попыталась отпустить всю свою нерешительность и страх, слышится тихий, бархатистый, даже несмотря на долгое курение, голос:       — Последнее время мне всё чаще снятся те ужасы, через которые пришлось пройти. Я никак не могу привыкнуть к мирному времени, к тишине, к спокойствию, к доброжелательности и сочувствию со стороны обычных жителей, к мягкому и приятному, доброжелательному дождю. Там такое бывало редко: Взрывы, выстрелы, мученические стоны и вопли, брызги крови и отсутствие конечностей, стеклянные и матовые глаза мертвецов, сверлящих меня день и ночь. Даже несмотря на твои травмы и усталость, тебя не жалеют, отправляя дальше работать в размытых от воды, крови и других жидкостей окопах, — голос невольно вздрогнул и обломался от нахлынувших неприятных и больных воспоминаний. Ви сглотнула колючий ком в горле, подавляя подступающие слёзы, сдавленно продолжая. — Снятся давно уж мёртвые и похороненные без почестей товарищи, с которыми я разделяла все переживания, обвиняющие меня во всех их невзгодах. У них больше нет лиц, я забыла как они выглядят, хотя клялась на крови, что запомню на всю жизнь. Я наврала им посмертно, в то время как они надеялись что о них узнают и будут помнить как героев и защитников. Я не умею сдерживать свои обещания. Даже тебе в итоге не сдержала, сдуру побежав в самую гущу побоища в попытке спасти командира, — тело и голос начали сокрушённо трястись, а обрубок ноги без причины начало больно колоть и сдавливать, отдаваясь не в колотящееся сердце, а в самую измученную душу. Рука сжалась на перилах до боли и белых костяшек, слова начали ломаться и спутываться в нечленораздельную речь, прерываясь хныканьями и скулежом. — Я просто хотела как лучше. Я хотела всем помочь. Но не смогла, лишь навредив. Какой во мне тогда был прок?.       Узи не пыталась перебить, вставить своё слово, как обычно это делала — лишь молча кивала, обнимая крепче и прижимаясь ближе, говоря о том, что Ви не одна, что она внимательно слушает, что она готова поддержать и залечить её душевные раны как умеет: о том, что она готова позаботиться о ней, как о раненной редкой птице, которую подстрелили недобросовестные браконьеры для своей извращённой коллекции.       — Ии.. мне кажется, что после всего этого, я не заслуживаю твоей любви и чести называть себя солдатом. Я просто никчёмная и ненужная калека, которую выбросили из жалости и бесполезности, как отжившую своё куклу, — заключила девушка, закрывая и сжимая на лице руку с отсутствующим мизинцем, в попытке скрыть свои слёзы горечи, в то время как вторая невольно сжалась на плече обнятой ею возлюбленной. — Мне жаль что ты не бросила меня раньше, и тебе приходится возиться с такой обузой..       — Ты не обуза, — Наконец-то перебила её Узи, не в силах терпеть того, как сердце кровью обливалось, в то время как белокурая всё больше и больше загоняла себя в эмоциональную могилу, пытаясь «уберечь» её от несчастья жизни с «инвалидом». Одна из рук потянулась к родному и красивому, не изуродованному, а украшенному шрамами лицу, аккуратно поворачивая его к себе, убирая со стеклянных, заплаканных и стыдливых глаз мешающую ладонь, одаривая её тёплым и действительно любящим взглядом, в то время как она пыталась его увести. — Послушай меня внимательно, Ви. Ты была самым лучшим моментом в моей жизни, понимаешь? Если бы не ты, меня бы давно не было здесь. Ты спасла в самый тяжёлый момент моей жизни, помогла преодолеть все невзгоды и проблемы, переживания и комплексы, которые я копила годами, готовая закончить их не самым лучшим образом. Неужели ты думала, что я решу бросить тебя после всего этого?.       Она хотела что-то сказать, но фиолетововолосая продолжила, нежно положив ладонь на её щёку.       — Нет. Ни за что на свете и не за какие деньги, я не оставлю тебя. И даже если мне предложат работать на высокой должности, даже если мне предложат переехать в самый перспективный город нашей страны, я не оставлю тебя позади. Ты всегда будешь со мной, и мне не важно какая ты и в каком состоянии: здоровая или больная, умная или глупая, скорбящая и нерешительная или весёлая и жизнерадостная — ты постоянно будешь самой любимой девушкой, которая есть в столь незначительной жизни маленького человека, ни разу не видевшего все те ужасы по ту сторону баррикад, не чувствовавшего в руках тяжести оружия, не ощущающего на себе весь тот вес пролитой не по твоей вине крови на одежде.. Потому что ты, моя девушка, и я буду всегда любить тебя без твоих заслуг и медалей, даже если тебе тяжело всё это отпустить. Несмотря на всё это, я буду любить тебя, понимаешь? Я люблю тебя такой, какая ты есть.       Ви не сразу и несмело подняла свой мутный взгляд на Узи, что искренне и сочувствующе улыбалась, радушно и печально смотря на неё, заботливо поглаживая щёку большим пальцем, смахивая хрустальные слезинки. Она не ждала ответных слов, не ждала благодарностей и поцелуев, просто хотела быть ближе в этот момент, знать, как и когда помочь, чтобы было комфортно и не больно. Слёзы снова навернулись на глаза, но то уже не было от вины и скорби — то были слёзы благодарности и любви. Потяжелевшая после плача белокурая голова склонилась и легла на голову фиолетововолосой, в то время как уста проговорили лишь тихие, но столь приятные и любящие слова:       — Спасибо. Мне правда не хватало этого. После возвращения я боялась что ты отвернёшься от меня.       Узи подняла свою голову и ещё немного наклонила голову Ви, кратко и нежно поцеловав её в щёку, затем снова обнимая как можно крепче, выражая всю свою любовь и заботу в ответ.       — Не за что благодарить. Я лишь говорю тебе правду и то, что ты всегда заслуживала и будешь заслуживать слышать от меня.       Но, даже несмотря на изматывающую усталость от столь тяжкого диалога, они далеко не спешили возвращаться в дом с уже покалывающего осеннего мороза, предпочитая разделить последнюю сигарету, молча, не трогая тех недавних ран, которые успела нанести жизнь за время их разлуки. Побыть впервые за долгое время вместе без всяких предрассудков и переживаний.