котохён и червеладки

      У всех людей есть секреты.       Кто-то скрывает от родителей, что курит, кто-то — утаивает от партнёров странные предпочтения в сексе, а кто-то лжёт всем вокруг о том, что он делал прошлым летом.       Секрет Джисона ходит в детский сад, отзывается на имя Джиун и постоянно записывает через хёнджинов телефон просьбы купить «кислые червеладки». А ещё секрет Джисона называет его «папа».       И не то чтобы Джисон его скрывал. Просто нет повода говорить о нём, да и сама история — болезненная, бередящая старые раны и напоминающая о том, почему иногда родные люди хуже зверей. Так что Джисон просто молчит.       Закидывает тетрадь в рюкзак, с облегчением выдыхает и проверяет время, надеясь в этот раз успеть на автобус и не извиняться примерно тысячу и один раз перед госпожой Чхве за то, что ей пришлось задержаться на работе, присматривая за Джиуном в ожидании, пока Джисон доберётся до детского сада, собрав по пути все возможные пробки.       — Эй, Джисон, — Минхо окликает его почти на выходе из университета, и Джисон против воли замирает, чувствуя, как алеют кончики ушей, потому что Минхо…       Минхо — это Минхо. Самый популярный парень университета, старше его на курс, звезда футбольной команды и тот самый тип, о котором мечтают все омеги, и Джисон — не исключение. И ему бы скакать от радости, визжать в подушку и переписываться ночами с объектом своих воздыханий, вот только Джиуна нужно забрать и покормить, постирать его одежду и поиграть в развивашки, параллельно с этим слушая истории о том, как он провёл день в саду и давая обещания на выходных сходить в парк и покормить уток, а затем, когда он уснёт, собраться на смену в круглосуточный, чтобы вернуться домой только под утро и так снова, снова и снова. И здесь точно нет места популярному Минхо с его тусовками, нет места флирту и перепискам, и точно нет места влюблённости.       Джисон уже однажды влюбился. И цена за это была слишком высокая. Больше он не потянет.       — Что-то случилось? — Джисон поворачивается к Минхо, мельком глядя на экран телефона, проверяя время, и натянуто улыбается. — Я просто спешу и…       — Ты всегда куда-то спешишь, — Минхо улыбается, склоняя голову набок. — Куда же ты постоянно опаздываешь?       К сыну.       Я спешу к сыну, Минхо, которого родил в шестнадцать, потому что меня трахнули на вечеринке, одной из тех, на которые ты постоянно зазываешь меня, а теперь мне двадцать, и я едва свожу концы с концами, ведь мои родители не дали мне сделать аборт, но и отказались при этом хоть как-то помогать. Я живу со своим лучшим другом, родители которого заменили мне семью, и я не сдох только потому, что мне повезло встретить в своей жизни такого человека, как Хёнджин. Я опаздываю в детский сад, я всегда туда опаздываю, а потом до вечера вожусь со своим ребёнком, чтобы после того, как он заснёт, пойти работать в блядский круглосуточный. Нет, мне не нужна жалость, но и ответить на твой флирт я не могу. Совсем не потому, что ты мне не нравишься. Наоборот, я думаю о тебе каждую течку, но, видишь ли, вряд ли ты готов к тому, что омега, с которым ты хочешь потусоваться, — отец-одиночка.       Джисон думает о том, как сильно Минхо ахуеет, если он выдаст ему подобное, и усмехается.       Иногда ему хочется сказать правду. Так сильно хочется рассказать обо всём дерьме, через которое ему пришлось пройти; хочется рассказать о том, как он со слезами на глазах умолял родителей дать ему разрешение на аборт, потому что, блять, ему пятнадцать, какой ребёнок; хочется рассказать о том, как его обвинили в том, что он вёл себя недостаточно хорошо, и поэтому его трахнули на продавленом диване в какой-то квартире, перед этим напоив; хочется рассказать, как сдавал экзамены с огромным животом и как ему было больно от того, что за спиной все перешёптываются; хочется рассказать, как ушёл из дома и его приняли к себе абсолютно чужие ему люди; хочется рассказать, как они с Хёнджином просыпались по очереди, потому что Джиун был плаксивым; хочется рассказать, как он думал о том, что лучше бы он умер, чем с ним случилось это; хочется рассказать, как он плакал, когда услышал первое «папа».       Джисону о многом хочется рассказать, но он молчит, потому что его история — одна из многих, и постоянно жаловаться — не вариант.       В конце концов, ему ещё нужно успеть купить кислые червеладки, чтобы не попасть в немилость к собственному сыну.       — Просто занят делами, — Джисон пожимает плечами. — Так… Ты что-то хотел?       — На выходных будет вечеринка в честь победы нашей команды, и я подумал… — Минхо трёт шею, улыбаясь, и Джисон с сожалением думает об упущенных возможностях.       Ему двадцать. Это время, когда ты можешь веселиться и быть до абсурдного нелепым, время, когда ты можешь встречаться с другими людьми, влюбляться, расставаться, находить новых друзей и копить воспоминания, и Джисон был бы рад запрыгнуть в этот вагон безрассудной и беззаботной молодости, но у него другие приоритеты.       И поэтому он отказывается.       — Извини, не могу, — он мягко улыбается. — Я кое-кому пообещал провести выходные с ним.       Минхо явно хочет спросить что-то ещё, но Джисон уже уходит; поправляет лямку рюкзака, перехватывая её в ладони, и спешит на остановку, чтобы запрыгнуть в автобус.       Детский сад Джиуна далеко от универа, и поездка занимает почти час, так что Джисон устраивается в уголке, прижав к себе свои вещи, и пялится в окно на проплывающие мимо улицы.       Он много о чём сожалеет. Будь у него возможность, он бы вернулся в прошлое и не пошёл на ту вечеринку. Не позволил бы подливать себе пиво весь вечер и сопротивлялся изо всех сил, которые у него были, когда на него навалилось невменяемое пьяное тело его вроде как краша. Тот день подарил ему Джиуна, и Джисон любит его, правда, он любит его так сильно, что в какой-то момент он был единственным поводом жить для Джисона, и если бы ему сказали: вырви своё сердце ради него, — он бы сделал это. Расковырял бы свою грудную клетку, сломал бы рёбра и протянул его на ладони, но, будь у него выбор, он бы хотел встретиться с Джиуном в других обстоятельствах. Не тогда, когда он был растерянным подростком, понятия не имеющим, что ему делать дальше, но тогда, когда он смог бы обеспечить ему достойную жизнь. Тогда, когда он бы не опаздывал в детский сад из-за того, что пытается получить образование, и не тогда, когда они ютятся в маленькой квартире в спальном районе вместе с Хёнджином.       Но он здесь и сейчас, а жизнь — полна сожалений, горьких, тяжёлых и мрачных. Дерьмо случается, Джисон знает об этом как никто другой, и когда это происходит, есть два пути: принять это или до конца своих дней тратить силы на то, чтобы жалеть себя, и он выбирает первое. Конечно, всё не идеально. Он устаёт и отказывает себе во многом, но маленькая ладошка в его ладони греет не хуже весеннего солнца, а звонкий смех отзывается внутри такой нежностью, что места для разочарования не остаётся.       — Ты опоздал, — Джиун скрещивает руки на груди, глядя на Джисона исподлобья, и вместе с его очаровательной формой и беретом с крошечными кроличьими ушками это выглядит более, чем забавно, но Джисону не до смеха.       — Я знаю, малыш, — он вздыхает, присаживаясь на корточки. — Но я принёс червеладки.       Джиун копирует его, вздыхая точно так же, как и он, и тянет:       — Дядя Джинни говорит, что это называется подкуп.       — Дядя Джинни иногда очень много разговаривает, — Джисон фыркает, усмехаясь, и вкладывает в подставленную ладонь упаковку кислых червячков.       И Джиун прощает его.       Не потому, что Джисон принёс ему любимый мармелад, а потому, что дети (во всяком случае, большинство из них) состоят из абсолютной и слепой любви к чему-либо или к кому-либо просто по факту его существования. Джиуну всё равно, что родители Джисона стыдятся своего сына. Ему всё равно, что Джисон не самый красивый, умный и сильный. И ему абсолютно точно всё равно, что Джисон в глазах других людей, возможно, не заслуживает любви вообще, потому что в его глазах Джисон — это всё.       Это слепая, детская любовь, но она иногда так нужна.       Особенно Джисону.       Особенно сейчас.       Они возвращаются домой вдвоём, держась за руки, и Джиун рассказывает ему, чем занимался в группе, обещая отдать Джисону его подарок, как только тот будет готов (они лепили что-то из пластилина, и малыш очень воодушевлён), и Джисон чувствует себя действительно хорошо. По пути они заглядывают в магазин, чтобы взять продукты для ужина, и Джиун ведёт себя по-деловому, расхаживая между рядов с товарами, переворачивая некоторые коробки и словно вчитываясь в текст, хотя вряд ли что-то понимает (повторяет за Сынмином, который постоянно делает так, проверяя состав); Джисон улыбается, когда милая девушка на кассе делает комплимент берету Джиуна, вгоняя его в краску, и слушает о том, как Мунбёль сегодня отдала ему свою лопатку для игр в песочнице (Мунбёль вообще появляется в его историях очень часто, и Джисон думает, что это всё не просто так), а затем погружается в ежедневную рутину: убирает, готовит, закидывает стирку, купает и играет, до тех пор, пока Хёнджин не возвращается домой, тут же попадая в плен из детских рук и ног, обвивающих его, словно спрут.       — Как дела в унике? — Хёнджин сидит за столом, подогнув одну ногу, и режет яблоко, отдавая очищенные кусочки Джиуну.       Они смотрят за тем, как Джисон собирается, чтобы уйти на работу, и ему почти грустно оставлять их. Ему бы хотелось провести этот вечер дома, но смена сама себя не откроет, а потому он давит в себе это глупое чувство и продолжает одеваться, мимолётно касаясь шрама на животе, пока натягивает футболку.       — Нормально. Минхо снова звал на тусовку.       — Отказался?       — Конечно.       — Зря, — Хёнджин фыркает, закатывая глаза, и Джисон старается его игнорировать.       Они разговаривали об этом тысячу раз, и Хёнджин, в отличие от него самого, не видит ничего ужасного в том, чтобы встретиться с кем-то из «внешнего» мира, и Джисона это, если честно, немного раздражает.       Потому что у него нет времени на глупости.       У него нет времени на себя.       Он оставляет друга без ответа, подхватывает Джиуна на руки и относит в кровать, подталкивая одеяло; пальцы мальчика цепляются за ворот его футболки, и он тянет:       — Ты опять уходишь?       — Я вернусь утром, — Джисон коротко целует его в лоб. — Ты не успеешь соскучиться.       — Я всегда по тебе скучаю, — Джиун коротко вздыхает, жмурясь, и натягивает одеяло повыше, как будто пытается закрыться от всего, что его окружает, и у Джисона немного, но разбивается сердце.       Он знает, что это — не идеально. Знает, что Джиун заслуживает лучшего. Но это всё, что он пока что может ему дать.       Ему хотелось бы быть с сыном честным и объяснить, почему всё так, как есть, но правда слишком сложная и тяжёлая для него, а потому Джисон рассказывает ему историю про маленького мальчика, к которому ночью прилетела зубная фея, оставляет мягкий поцелуй на кончике крошечного носа и уходит.       В конце концов, ничего не бесконечно. И то, что он делает сейчас, — маленький шаг к тому, чтобы в будущем он мог оставаться рядом с Джиуном как можно дольше.

***

      Минхо подсаживается к нему в столовой, пока Джисон угрюмо ковыряется в своём контейнере с брокколи с сыром, мстительно разрывая его на маленькие кусочки вилкой.       У него действительно дерьмовое настроение.       Сегодня утром он проспал, и они с Джиуном опоздали на завтрак в саду, из-за чего тот расстроился, но вида не показал; Джисон долго извинялся перед ним, а затем ушёл, потому что пара должна была начаться через полчаса и на неё он тоже уже опаздывал. Его работу не приняли, сказав что-то о том, что он может лучше, и Джисону хотелось разрыдаться прямо перед преподавателем, а затем сказать, что он, вообще-то, старался, и поставьте ему уже блядское удовлетворительно, иначе он сойдёт с ума, но он промолчал. Кивнул, соглашаясь, и обещал переделать.       Усталость накапливается со временем и, не находя выхода, превращается в злость. Джисон злится. Злится на себя, на преподавателя и даже на Хёнджина, потому что тот устроил ему вечер непрошенной психотерапии, в которой Джисон не нуждался.       Он сам знает, что ему нужно. Например, ему нужно узнать, какие документы необходимо собрать для поступления Джиуна в школу. Нужно найти работу, где зарплата будет побольше. Нужно сдать тупое задание ещё раз и получить свою оценку. А Минхо ему не нужен, что бы там Хёнджин ни говорил о том, что Джисон должен позволить себе расслабиться и побыть обычным двадцатилетним парнем.       — Как дела? — Минхо улыбается, мягко и как будто бы нежно, и смотрит на то, как Джисон разрывает брокколи на кусочки. — Нет настроения?       Джисон молчит, сверля взглядом зелёные кусочки в остывающем сыре, а затем делает глубокий вдох, стараясь не сорваться. Это будет просто нелепо, если он накричит на Минхо.       Просто нелепо. Как и вся эта ёбаная жизнь.       — Эй, Джисон… — Минхо прикасается к его руке и уже тише продолжает: — Слушай, если у тебя альфа есть, ты просто скажи, и я…       Джисон, блять, в бешенстве.       — Нет. У меня никого нет. Если хочешь погулять — пойдём, — он сжимает руки в кулаки, упрямо глядя перед собой, и принимает решение.       Если Хёнджин так уверен, что Джисон может жить нормальной, обычной жизнью, то он докажет ему обратное. Да, возможно, это разобьёт ему сердце, но тем лучше: не будет думать о Минхо, представляя, как всё могло бы быть, и сосредоточится только на Джиуне. Не то чтобы он так часто фантазировал, но иногда, когда становилось совсем плохо, он вспоминал их с Минхо короткие разговоры и думал о том, что было бы, согласись он на встречу. Минхо вёл бы себя как придурок? Он не производил впечатление человека, у которого мусор в голове… Занимался спортом, ответственно подходил к учёбе, и, Джисон не знает, правда это или нет, но слухи ходили, что Минхо всегда был верным в отношениях, сколько бы они ни длились. Эдакий хороший мальчик. У него были обеспеченные родители, новенький внедорожник и прекрасное будущее, и Джисон туда совсем не вписывался. И его это не тревожило. Ну, отзывалось, конечно, чем-то немного неприятным внутри, но в целом… У него не было времени переживать об этом.       Минхо с интересом разглядывает пейзаж за окном автобуса, пока они едут в детский садик после пар, и Джисон лишь на полпути понимает, какую идиотскую вещь собирается сделать, но пути назад уже нет. Конечно, он может бросить Минхо на остановке, сказать ему, чтобы он не шёл за ним, но… Но это будет совсем по-скотски. И поэтому он, стараясь придумать в голове как можно более убедительную версию того, кто такой Джиун, идёт с Минхо в сторону сада.       Они оба молчат, и Джисону кажется, что напряжение между ними растёт с каждым сделанным шагом, но разрывать тишину он не собирается. Ему нужно время, чтобы понять, как действовать дальше, но время, к сожалению, его ждать совсем не собирается, и поэтому воздух сотрясает счастливое «папа!», стоит им только переступить порог группы.       Джиун висит у него на руках, довольно болтая, и Джисон раскачивает его из стороны в сторону, затылком чувствуя взгляд Минхо, прожигающий его.       Поворачиваться страшно, и Джисон оттягивает этот момент как можно дольше, поправляя форму Джиуна, отвлекая его от незнакомца, но удержать детское внимание — та ещё задача, а уж если есть что-то более интересное, чем постоянные вопросы о том, как он провёл день, это почти невозможно.       — Папа, а кто это? — Джиун шепчет тихо, глядя на Минхо большими, тёмными глазами, и Джисон теряется.       Знакомься, малыш, это альфа, который подкатывает к твоему папе, но у папы есть ты, а значит, этому альфе нечего ловить?       Он молчит подозрительно долго, глядя на сына, и, в конце концов, издаёт какой-то непонятный, глупый звук, похожий на звук сдувающегося шарика, в попытке подобрать слова.       — Я друг твоего папы.       Помощь приходит откуда Джисон вообще не ждал. Минхо присаживается на одно колено, протягивая Джиуну руку, сжимая в своей ладони крошечные на её фоне пальчики.       — Как тебя зовут, малыш?       — Джиун-и, — Джисону хочется смеяться оттого, как Джиун поправляет на голове свой любимый берет и хлопает ресницами.       Недавно они посмотрели какой-то фильм, где главная героиня была роковой красоткой и использовала флирт в качестве оружия, и Джиун (который, к слову, должен был уже спать), настолько впечатлился, что флиртовал со всеми. Конечно же, он не понимал, что именно в это закладывается, но его попытки повторять были до очаровательного забавными, и Хёнджин с Джисоном смеялись каждый раз, видя, как ударной волной детского очарования и непосредственности сносит всё вокруг.       А потом всё катится в непонятную сторону, и всё, что Джисону остаётся — молча наблюдать.       Джиун захватывает Минхо в свои лапки, цепляется за его руку клещом, рассказывая и про червеладки (ого, а ты пробовал шокозавров? я любил их в детстве!), и про Мунбёль (ты дружишь с ней? эй, почему твои щёчки красные?), и про дядю Сынмина (говорит, что овощи полезные? ну, малыш, он не врёт), и про Хёнджина (папа ругался, что вы все измазались в краске? ох, звучит весело, наверняка рисунок вышел чудесным), и про то, что у него единственного в группе берет с ушками (он тебе очень идёт, Джиун-и). Он с детским восторгом слушает, как Минхо рассказывает про своих котов, учит имена и пялится в телефон, пытаясь их различить (Су-ни… Ду-ни… До-ри… Как рыбка?), называет Минхо «котохёном» и хихикает, когда Минхо щекочет его, говоря, что так же щекочут кошачьи усики.       Джисон идёт с ними, растерянно глядя перед собой и вслушиваясь в хихиканья рядом. Он совершенно не понимает, что происходит, потому что в его голове всё было иначе: Минхо должен был уйти, оставить их с Джиуном вдвоём, а не держать его сына за руку, слушая истории про детский сад и папу, который много-много работает (Джисон съеживается под мимолётным взглядом Минхо, но тот мягко улыбается и шепчет «поговорим позже»).       Почему он всё ещё здесь?       Почему он знакомится с Хёнджином, пожимая ему руку, смеётся, когда Джиун машет ему рукой на прощание, и подхватывает Джисона под локоть, спускаясь вместе с ним к подъезду.       Почему?       — Значит, ребёнок? — Минхо пинает мелкий камушек на асфальте и смотрит на Джисона, ожидая ответа.       — Мм, — тот пожимает плечами, отводя взгляд. — Глупая… история.       — Ну, зато вполне себе умный Джиун, — Минхо тихо посмеивается и слегка бодает плечо Джисона своим, словно играясь. — А вообще… Расскажешь, если захочешь. Ну, как так вышло.       — Тебе не стрёмно?       — Что?       — Говорю… — Джисон сглатывает, жмурится и продолжает. — Тебе не стрёмно? Я ж с ребёнком. Ну, типа… Настоящий ребёнок. Я не дурак и понимаю, зачем ты меня звал на вечеринки и всё такое, но я просто… Не могу. Ты понимаешь. Джиун… Он важнее.       — А почему мне должно быть стрёмно? — Минхо хмыкает. — И я вижу, что это настоящий ребёнок. И ты всё ещё мне интересен. Я не обещаю, что стану твоим мужем или что-то такое, но… Не знаю, может, я дурак? Меня Джиун не пугает. Он, вообще-то, симпатичный. Весь в папу.       Джисон краснеет сначала ушами, до пылающих кончиков и покалывающих мочек, а затем щеками и шеей; идёт весь румяными пятнами, смущённо хихикая, трёт ладони друг о друга и бормочет:       — Да ну тебя.       Он знает, как менять памперсы. Знает, как разогревать смесь. Знает, что делать, если у Джиуна температура.       Джисон — Боже, воспоминания горьким комом стоят в горле — знает, каково это — когда тебя почти что вдалбливают в продавленный диван, пьяного и беспомощного, знает, как это страшно и больно, знает, что такое разочарование.       Но он не знает банального: румянца от комплиментов симпатичного парня, смешного, неловкого флирта, честности намерений.       У него есть Хёнджин, и он альфа, но это совсем не то же самое; Хёнджин друг, опора, Хёнджин — надёжный тыл, но между ними никогда не было романтики.       Минхо — это что-то новое. Такое яркое, что страшно приближаться, но Джисон попробует. Хотя бы потому, что Джиун перед сном тихо шепчет ему на ухо, спрашивая:       — Папа, а котохён ещё придёт?

***

      Котохён возвращается, и Джиун радуется ему со всей своей детской открытостью и энергией, пока сам Джисон переживает то, что не смог пережить когда-то давно.       Минхо ухаживает красиво: он дарит цветы и маленькие подарки типа браслета, который Джисон не снимает, водит его на свидания (хотя, конечно, чаще всего Джиун с ними — носится вокруг, восторженно взвизгивая от парка аттракционов и рыбок за толстыми стеклянными стенами океанариума, но это едва ли портит хоть что-то), делает комплименты, очень много комплиментов, и помогает Джисону с учёбой. Он подвозит его до детского сада после пар, когда есть такая возможность, и заглядывает в его круглосуточный магазин, принося ему контейнеры с едой, и это всё заставляет Джисона краснеть ушами и со страхом думать о том, на сколько кусочков разобьётся его сердце, когда Минхо надоест.       Почему-то он в этом уверен.       Хёнджин на его страхи лишь закатывает глаза, фыркает и с нежностью гладит Джисона по голове.       — Не все вокруг мудаки. А если он всё же им окажется… Что ж, и я, и Сынмин, и мама с папой — мы всё ещё здесь. И всё ещё любим тебя.       Джисон знает, что это правда. Он знает, что пробовать что-то новое — это нормально, но ему всё время кажется, что у него нет на это права, ведь это повлияет не только на него, но и на Джиуна тоже; тот привязался к Минхо, и объяснить ему, почему котохён больше не приходит, будет тяжело и сложно, и наверняка расстроит его, а это последнее, чего Джисону хочется.       Отпустить себя и расслабиться удаётся с трудом, но он пытается. Флиртует с Минхо в ответ и шлёт ему фото Джиуна, рассказывает, как прошёл день, и не решается обсудить, что же между ними всё же происходит. В смысле, Джисон знает, что они на стадии конфетно-букетного периода, но что последует за ним? Это продолжается почти полгода, Минхо стал вхож в их маленькую семью, но что будет после? Джисону не нужны гарантии на «долго и счастливо», но ему хотелось бы узнать, что Минхо обо всём этом думает.       Спросить — страшно. Он смотрит, как они с Джиуном играют, сидя на полу, собирая конструктор, который сам же Минхо и принёс, и ему страшно это потерять так же сильно, как было страшно это приобрести.       — О чём думаешь? — Минхо проводит кончиками пальцев по его коленке, уличая момент, когда Джиун сбегает по делам (на самом деле, кто-то выпил слишком много сока), и смотрит на Джисона в ожидании.       Щурится, как большой кот, мягко улыбаясь, и смотрит.       — Ни о чём. Просто глупости, — Джисон отмахивается и наклоняется, чтобы поправить его волосы, оказываясь слишком близко.       — А я думаю, что хочу тебя поцеловать, — Минхо жмётся щекой к его ладони. — Можно?       Наверное, плакать во время первого поцелуя — не слишком-то нормально, но Джисон не может сдержать тихого всхлипа, когда Минхо прикасается к его губам своими невыносимо нежно и мягко, бережно, и это так отличается от всего того, что Джисон уже испытывал.       Можно?       Тогда, в тот вечер, его никто не спрашивал. Никому не было интересно, хочет ли он, готов ли он, нужно ли ему это; в тот вечер просто брали, не собираясь ничего отдавать взамен, и Джисон жил с этим чувством использованности всё это время, не находя в себе сил и возможностей избавиться от него; рядом с Минхо он чувствует себя иначе, и это похоже на исцеление.       Минхо тихо шипит, когда Джиун бьёт его по плечу.       — Эй, почему мой папа плачет? Что ты сделал?       Джисон от этого всхлипывает и скулит, пряча лицо в ладонях, а затем тянет Джиуна к себе, обнимая, заключая его в кокон из рук и прижимаясь губами к его макушке.       — Котохён всё сделал правильно, Джиун-и. Мне не больно, малыш, это хорошие слёзы.       Рука Минхо лежит на его плечах, обнимая, пока они сидят на диване рядом, тихо переговариваясь, чтобы не разбудить задремавшего в кресле Джиуна. Джисон говорит долго, прерываясь на хриплые вздохи, рассказывает обо всём. Ему так хотелось поделиться своей болью, хотелось рассказать, как это было, но ему всегда было страшно говорить об этом вслух, как будто это запачкает его ещё сильнее. В итоге оказывается, что это похоже на избавление от грязи; Джисон чувствует себя чистым, проговаривая всё то, что когда-то случилось. Это не отпустит его никогда, он вряд ли сможет об этом забыть, но теперь он может сложить эти воспоминания в ящик и закрыть его, чтобы задвинуть как можно дальше, как уже прожитое. Как то, что нельзя исправить, починить, но и выбросить невозможно. Остаётся только сделать глубокий вдох, принять и понять — да, это случилось, но здесь нет моей вины. Это произошло не потому, что я был неправильным, это произошло, потому что такие вещи происходят, и если кто-то и виноват, то только тот, кто решил, будто бы может взять то, что ему не принадлежит. Потому что кто-то решил, что может разрушить всё.       Где-то в глубине души Джисон всё ещё боится, что Минхо уйдёт, как только узнает обо всём, и он внутренне сжимается, замолкая, смотрит и ждёт. Но Минхо не уходит. Остаётся на месте. Перекладывает Джиуна на кровать, накрывая одеялом, поправляет волосы, нежно поглаживая кончиком пальца пухлую щёку, и просит вернувшегося Хёнджина присмотреть за ним, а затем уводит Джисона в ночь. Крепко держит его за руку, пока они гуляют по городу, накидывает на плечи свою куртку и достаёт ему из автомата мягкую игрушку зайца. Давится с ним попкорном на заднем ряду в кинотеатре, хихикая над нелепым фильмом, отдаёт свою картошку-фри, пока они перекусывают в ближайшем маке, а затем провожает домой, целуя на прощание. Минхо даёт ему то, что Джисон не получил. Он даёт ему глупую влюблённость в симпатичного мальчика, даёт бабочек в животе, но ещё он даёт ему уверенность в том, что всё куда серьёзней, чем в пятнадцать, потому что он пишет ему позже о том, что Джиун — восхитительный, как и Джисон, и если он позволит, он хотел бы быть рядом с ними на правах не просто «котохёна».       И Джисон позволяет.       Позволяет быть рядом, приблизиться настолько, что это расстояние идеальное или для удара, или для объятий, но Минхо не бьёт. Только обнимает. Крепко держит и его, и Джиуна, прячет за собой, учится быть кем-то надёжным.       Мы не выбираем, в кого нам влюбляться.       Это же реакция организма, которую не предугадаешь.       Влюбляться можно и в придурков. Влюбляться можно в тех, кто делает больно. В тех, кто относится к нам дерьмово.       Но мы выбираем быть честными, добрыми и открытыми. Мы выбираем, о ком заботиться. Мы выбираем, о ком думать в первую очередь. Выбираем, о чьих чувствах переживать.       Мы не выбираем, в кого нам влюбиться, но мы выбираем, кого нам любить.       И Джисон делает свой выбор в пользу человека, который укладывает его сына спать поздно вечером в своей квартире, а затем устраивается с самим Джисоном на диване, смотря мелодраму и щекотно потираясь носом о его шею.       Джисон выбирает любить его, потому что Минхо этого достоин.       Потому что Минхо, не дающий ему обещаний и гарантий, молча заставляет Джисона чувствовать себя важным и нужным, и Джисон хочет отдавать ему это в ответ.       Они вместе ведут Джиуна в первый класс.       Минхо прячет лицо, шмыгая носом, когда «котохён» сменяется на «котопапу».       Хёнджин с Сынмином поздравляют их с помолвкой.       У Джиуна появляется своя комната с самой роскошной кроватью на свете, потому что Минхо не остановить, когда дело касается его «Джиун-и».       Универ остаётся позади, как и круглосуточный магазин, в котором Джисон упахивался до дрожащих конечностей.       У Джисона есть больше времени на важные вещи.       У Джисона есть время на себя.

***

      — Эй, ты знаешь, что ты меня обманул? — Джисон усмехается, проводя подушечкой пальца по спинке носа Минхо, пока они лежат рядом в кровати.       — Что? — Минхо слегка хмурится. — Это когда.       — Когда сказал, что не обещаешь, что станешь моим мужем.