Сердце нельзя обмануть

      Андре не мог пожаловаться на плохой сон, так как спал всегда очень крепко и без сновидений, да и не было никогда ничего такого, что могло бы нарушить эту тенденцию. Однако познакомившись с Люсьеном — этим светлым, прекрасным созданием, самого Господа Благословением, ниспосланном лично для него, Андре, в тот миг, когда даже он не помышлял о том, что означает счастье: только тогда мальчик осознал, как прекрасно было бы, чтобы его кровать находилась в непосредственной близости от кровати Люсьена. Только под мерное, родное дыхание любимого, юноша смог бы спать впервые за все время желая, видеть сны: такие нежные, чувственные, сводящие с ума на грани наваждения, дурманящие вседозволенностью, блаженного мига воссоединения во всех смыслах. Жар разгорячённых тел, буря в груди, и только губы не солгут в своих поисках столь же родных уст, в попытке прижаться друг к другу так, словно от этого зависит целая жизнь. Мучимые невыносимой пыткой коротать длинные ночи по разным углам спальной комнаты, мальчики только тем спасались, что хотя бы во сне смогли бы нанести визит друг к другу. Перед тем как воспитатель выключал свет, дарили любящие взгляды, беззвучно читая молитву, которая неизменно заканчивалась любимым именем. А далее уповали на благосклонность Божию, терпеливо ожидая встречи. Только в этот раз Андре даже на таком расстоянии от кровати возлюбленного, сквозь сон услышал его сдавленный стон, широко распахивая при этом глаза. Он не жаловался вовсе. Его сон впрямь мог быть чуточку лучше, если бы он не чувствовал, что Люсьеном в данную минуту овладела самая настоящая тревога. В своём порыве вскочить с кровати и проползти ползком до кровати Ровьера, Андре едва ни забыл, что в любую секунду отец де Тренн мог выйти на предполагаемый шум из своей опочивальни, и едва заставил самого себя успокоиться, ложась прямо. Стоны все интенсивнее, а Андре бессильно бьётся затылком о пуховую подушку, с силой трёт глаза и изнемогает. Нижняя губа искусана от переживания, а сердце волнуется так сильно, что вот вот выпрыгнет из груди. Когда юноша уже готов потерять самообладание, чертов святой отец словно выжидая именно этой секунды, выходит из кельи, держа в руке свой неизменный фонарь. Ступает бесшумно словно кот и уже знает предполагаемого нарушителя ночной дисциплины. Подходит к кровати, а у Андре все ещё частит сердце, грудь разрывает от давления, а кончики пальцев похолодели. Боже, и это кто ещё здесь поддался тревоге? Впрочем, это никогда не менялось. По другому быть не могло. Феррон ложиться на живот, слегка приподнимает голову, напрягает зрение чтобы видеть максимально всё, что последует далее. Воспитатель тем временем светит в лицо Люсьена, замечая заломанные брови и наморщенный лоб, весь покрытый испариной. — Бедное дитя, должно быть очень страшный, тёмный кошмар одолевает тебя в столь поздний час. — прошелестел де Тренн, убирая фонарь в сторону, как только увидел, что Люсьен на силу разомкнул очи, а из уголков глаз по вискам стекали дорожки от едва проронённых слезинок. — Может быть ты желаешь поведать мне о своём сне? Или даже причаститься? — поинтересовался святой отец, все так же стоя над кроватью Люсьена, а Андре с остервенением кусает край подушки подавляя ярость, что клокотала в груди, сбивая с ритма сердце. –Вот нечестивый! Вырвать бы язык лгуну, чтобы не смел говорить такие вещи этому чистому, невинному юноше. — думает про себя Феррон, чутко вслушиваясь в диалог. — Мгхм.нет святой отец, мне всего лишь приснился страшный сон. — далеко не просто, иначе не было бы ему сейчас так плохо. Без лишних церемоний Люсьен накрылся одеялом с головой, давая понять, что намерен продолжить свой сон, по мере возможности, искренне желая чтобы его оставили в покое. Все равно он не хотел ничего говорить человеку, которому вовсе не доверяет. Да и доверять кому то в таких делах, кому то кроме одного единственного человека, хорошо ему известного, по меньшей мере — преступление. Святой отец капитулировал, но не сдался в своих намерениях докопаться до истины, однако решив оставить это до более благоприятного случая. Едва только за ним закрылась дверь кельи, и погас свет внутри, Андре мигом сполз на пол, чтобы как можно тише добраться до кровати любимого. Он чувствовал, что Люсьену не удастся уснуть ещё какое то время, пока не придет в себя, по этой причине не намерен был оставлять его этой ночью. Под общий звук сопения и подхрапывания юноша дополз, успешно минуя при этом особенно скрипучие участки половиц, чтобы оказаться рядом с Люсьеном. Он аккуратно сдвинул рукой одеяло: раскрасневшийся, со стеклянными глазами, чуть приоткрытыми губами и тяжёлым дыханием, Люсьен заставил сердце Андре сжаться, а затем уверено отыскать его руку, чтобы тут же растереть ладонь в своих, отогреть дыханием губ: — Люсьен, о, мой бог, как ты? — шепчет сам не свой Феррон, безошибочно в темноте прижался губами к запястью любимого. — Мой милый Андре. — Ровьер облегчённо выдохнул, чуть наклонился чтобы поцеловать и зарыться носом во встрёпанную светло-пшеничную шевелюру. — Боже мой… Господи… — его голос всё дрожит, а губы плавно опустились с макушки, на лоб, пока Феррон продолжал то целовать ладонь, то растирать её. — У тебя пальцы дрожат. — сообщил ему Андре, тут же касаясь рукой щёк и волос Люсьена, глядя на него с любовью и волнением, стоя на коленях перед его кроватью. — Даже представить боюсь, что тебе снилось… — Андре не успевает договорить, потому что Люсьен немного порывисто прижимается своим лбом к его, зажмуривает глаза и сорванно шепчет в ответ: — Мы не должны доверять никому. Ты слышишь, любовь Моя? Низачто и никого нельзя подпускать к себе, а иначе нам грозит беда. Ах, если бы он тогда только знал, что придёт она оттуда, откуда нельзя было предположить. — Душа моя, Мой воздух, у меня нет оснований не прислушаться к твоей тонкой способности предчувствовать, ибо мне известно, что ты ни разу ещё не оказался не прав. — Андре тихонечко шепчет прямо в губы Люсьена так и не в силах отпустить его прохладных ладоней. — Но прошу тебя, не тревожься, береги своё сердце от излишних волнений. — Феррон нежно обнял возлюбленного, успокаивающе поглаживая его по спине, пока Люсьен прижимался к нему всем своим телом, ткнулся носом в шею, отчаянно боясь теперь только одного — чтобы святой отец вновь не показался и не нарушил их с Андре идиллию. — Как же я могу не переживать, когда сердце не знает покоя? Когда увидел, что наши с тобою руки разнимают насильно…что теряю тебя, Андре. Сердце невозможно обмануть, когда оно разрываясь на части кричит о дурном ощущении. — Ровьер крепко поцеловал возлюбленного в щёку. — У тебя не болят колени? — немного отстранившись спросил его Люсьен, кратко сморгнул при этом скопившиеся на ресничках слёзы. В них, такие любимые глаза, Феррон своего ангела и поцеловал, на грани паники собирая губами влагу, при этом бережно заключая в объятия его лицо. — Совсем нет, Моя любовь, все в порядке. Не волнуйся, я никуда не уйду, так и буду стоять здесь, на коленях или просто лягу под твою кровать, но клянусь — все твои переживания заберу себе. — Я с тобой, все хорошо. — Андре вновь обнял Люсьена. — Ммм, твои волосы пахнут сандалом. — Как и твои. — Ровьер полностью расслабился в руках любимого. — Конечно так. Ведь у нас с тобой один на двоих любимый запах. — Феррон улыбнулся той самой очаровательной улыбкой, затем притянул голову Люсьена поближе чтобы ещё раз крепко поцеловать. Как же он был счастлив видеть своего любимого умиротворённым, радостным, не отягощённым печалью, а порхающим подобно прекрасному эльфу на своих белоснежных, перламутровых крылышках. «Нежный мой, вот так упорхнёт от меня в свою волшебную страну, что же мне тогда делать?» — думал про себя Андре каждый раз, не имея сил надышаться на своего ненаглядного. — Ты знаешь, я написал тебе стихотворение. — воодушевленно прошептал Феррон, поглаживая Люсьена по встрёпанной, такой непослушной чёлке, которая так и норовила выбиться из уложенной причёски. — Правда? Я очень хочу прочитать его. — Обязательно тебе его передам завтра, после утренней мессы. — пообещал Андре, целомудренно касаясь губами руки Люсьена и наслаждаясь его искренней, любящей улыбкой. Что бы ни было, они со всем справятся. Вместе. А прямо над ними Господь уже разыгрывает свою безжалостную карту, готовясь послать испытание для двух любящих друг друга сердец.