Три раза

Первый. Аквамариновые глаза переполнены радостью, дыхание сбивается от волнения, когда Рин слышит его голос. Тысячи мыслей и желаний проносятся в голове, руки дрожат, голова делает долгожданный поворот, вгляд по-детскому сияет при мысли о любимом братике за спиной, чтобы за мгновение потухнуть. Рин мало что осознает, после разговора с Саэ, однако злость ощущается так неправильно. Все это – ложь, всего-то неудачная шутка, ночной кошмар, случайная мысль во время очередной трудной тренировки на холоде, но никак не реальность. Рин не верит в это. Брат отказывается от их обещания? Брат больше не хочет становиться лучшими вместе? Брат… отказывается от него? Старая фоторамка, некогда порождающая исключительно теплые чувства, летит на пол. Осколки ранят, но Рин не чувствует. Не замечает бусин крови, что появились будто в насмешку над его отчаянием, легкие сдавливает злость и что-то еще. Что-то такое незнакомое, горячее и страшное; кажется, что изнутри скребутся не кошки, а настоящие тигры. Грудь разрывает, Рин чувствует предательскую горечь, глаза начинает щипать, а раздражение закипает до предела. Но он не может позволить себе расплакаться, не сейчас – он слишком слаб для такого. Нужно стать лучше, сильнее, точнее, превзойти брата, уничтожить его, заставить прочувствовать все то же, что переживает сейчас из-за него Рин. Одинокое зеркало в углу просторной комнаты больше не сможет заметить привычный морской штиль волшебных глаз младшего Итоши, сейчас бирюза в них стала колючей, ярость плескается в ней, штормит, будучи готовой разрушать все вокруг. Второй. Этот чертов ублюдок – самый лучший, все еще любимый и чудесный старший братик – снова выводит из себя. Исаги? Новая надежда Японии? Злость дурманит, замыливает глаза, разговоры и поздравления проносятся мимо Рина. Кажется, он и вовсе не здесь, спрятался где-то внутри себя и медленно умирает. Сжирает свои внутренности, закрываясь в хрупкой скорлупе своей ярости, пока такой слабый, но гениальный, до чего же противный и мерзкий Исаги не подходит к нему. Итоши хочет просто побыть один. Он не хочет слышать отголоски жалости в голосе теперь-уже-соперника-бывшего-пустого-места-Исаги. Не хочет слышать это отвратительное: "без тебя ничего этого не было", "без тебя я бы не смог". Да, черт возьми, не смог бы, но лучший сейчас все равно Йоичи, а не он. Не Рин, который пытался выложиться по полной. Не Рин, который так наивно старался и верил, что Саэ шел к нему, дабы похвалить. Признать его… "Саэ", - родное имя разносится эхом в свободной от мыслей голове, когда он снова одинок. Нос печет, пока ком в горле будто становится больше, постепенно перекрывая доступ к кислороду, а реальность уходит из-под ладоней. Зубы врезаются в сочные, словно спелые ягоды, губы, безжалостно разрезая чувствительную кожу. Остается лишь пустая комната, боль от попыток сдержать рыдания и тихий, такой позорный скулеж, что оседает липкими поцелуями мурашек по всему телу и дрожью где-то в плечах. Вскоре взгляд снова поднимается, однако холод в нем стал глубже и пугает сильнее прежнего. Третий. Яркий свет стадиона слепит, всюду крики, кто-то хлопает его по плечу и пытается обнять. Но Рин не чувствует этого, он смотрит вперед. Там стоит Саэ, больше не добрый и крутой старший братик, которым он восхищался будучи ребенком, теперь он - это лишь ступень младшего Итоши к вершине. И он ее успешно преодолел. Раздавил и уничтожил под тяжестью своих стараний, так безжалостно, как мечтал когда-то. Главная причина ночных кошмаров и некогда единственный свет в глазах Рина приближается, пока его руки не опускаются на, в это мгновение, кажется, хрупкие плечи младшего брата. Пальцы сжимаются, а уже привычный мертвый, тусклый взгляд скользит по скулах, пока не встречается с едким холодом. Удивительно, однако глаза Саэ наконец-то смотрят с теплотой, о которой мечтал Рин несколько лет назад. В голове невыносимо быстро проносится тот день: снег, чемодан, мерзкий проигрыш… разочарование по себе прошлому почти начинает душить, но бледные губы напротив начинают шевелиться. Где-то внутри ребенок рвется наружу, продирается сквозь ребра в попытках заглянуть в реальность, услышать каждое слово любимого братика. Дитя не боится боли, оно просто безвозмездно любит и превозносит Саэ. Но сейчас Рину не одиннадцать, сейчас он просто устал бороться так долго. -Это была неплохая игра, ты был действительно хорош, Рин, - где-то далеко проскальзывает мысль, что, кажется, его мир должен был рухнуть от счастья после таких слов, однако этого не происходит. Легкой и любящей улыбке не позволяют скрасить суровые уста, а глаза не могут снова начать сиять подобно драгоценностям. Мимолетная радость пролетела слишком незаметно, не оставшись даже невесомым воспоминанием долгожданной победы младшего Итоши. Рин представлял это иначе. Думал, что наконец-то кинется брату на шею – как мечтал однажды – и скажет заветное: "Я - лучший! Я сделал это, брат". Но сил произнести хоть слово нет, так что он просто моргает, закрывает шершавой ладонью глаза и тихонько уходит. Слезы хищно подступают к горлу, внутри что-то обрывается, когда осознание звучит в мучительно тяжелой голове: он больше не может сдерживаться, поэтому уходит от всего мира в ближайшую уборную, закрываясь и позволяя теплым струйкам слез свободно катиться по разгоряченной игрой коже, пока бедра неприятно обжигает ледяной кафель. Горечь в носу больше не раздражает, его ничего больше не тревожит. Его цель достигнута, но чего это стоило и на кой черт он так старался? Где прежняя ослепительная любовь к футболу? Где удовольствие и адреналин, которые он так мечтал ощутить, сдерживаясь долгие годы? Где это мерзкое счастье, коим он так грезил? Где радость, что должна была окрасить его щеки в красный, а лепестки губ раскрыться в победной улыбке? Все было утрачено в попытках угнаться за Саэ. Сможет ли он все же однажды почувствовать это вновь? Избавиться от удушья одиночества, ярости и злости, что преследуют его? Ох, он будет мечтать об этом, лежа без сна звездными ночами, вглядываясь в тьму душной комнаты, пока где-то в уголке пугающего сознания его будет поджидать собственный монстр – он сам. Дрожь успокаивается, тихое хлюпанье прекратилось, но разум все еще коварно молчит. Внутреннее "я" окончательно притаилось словно хищник, чтобы вскоре неожиданно напасть вновь. Но до этого еще далеко, а сейчас Рин хочет просто забыться в постели, поэтому подходит к раковине. Кожа печет от соли слез, покрасневшие губы все еще трепещут, пока приятная прохлада воды нежными прикосновениями проходится по коже, осторожно слизывая остатки позора. Взгляд поднимается, а из зеркала теперь уже смотрят покрасневшие, лишенные всякого света глаза; у некогда буйного моря снова штиль. Только вот кое-что необратимо изменилось. «Прямо как у брата», - проносится одинокая мысль, когда Рин замечает в зеркале безжизненную бирюзу собственных глаз.