хороший вкус

Молли водила губами и языком вдоль фруктового льда, тщетно пытаясь загипнотизировать взглядом Дженни, увлечённой незамысловатой (и не прерывающийся ни на секунду) беседой с Софи. Происходящее на экране телевизора, меняющего цвет её лица яркими отсветами, Дженни волновало мало, как и, впрочем, что угодно после экзамена, завершившего летнюю сессию. Уставшей Дженни не выглядела, в особенности после двенадцатичасового, "похожим на кому", сна, в течении которого она, по словам Софи, не подавала никаких признаков жизни и "даже не дышала". Лёд таял у основания, постепенно слезая вниз, красно-белые дорожки смешивались в розовые капли и оседали липкостью на деревянной палочке и кончиках пальцев. Дуновение вентилятора, шипящего в другом конце комнаты, едва касалось их воньких от пота тел, а розетки поближе в номере, как и удлинителя, не было. Спадающая с плеча футболка «Live Fast Die Young» обнажала чёрную бретельку лифчика и россыпь веснушек, пестрящими — Молли особо гордилась этим знанием — на всём теле Дженни, от щёк до внутренних сторон бёдер, чьи литые мышцы проступали сквозь влажную кожу, не прикрытую шортами; Молли в сердцах вопрошала, как при такой погоде можно носить что-то длиннее трусиков, но, следуя нормам приличия, соизволила надеть юбку, правда, без нижнего белья. Майкл Майерс выпрыгивает на незадачливого героя-любовника из шкафа, пригвоздив к потолку, кромсает огромным ножом. В момент, когда затихает напоминающая тщетные попытки завести заглохший автомобиль музыка, Молли охает, прячясь под руку Дженни, прижимается щекой к груди. — Испугалась, что ли? — по губам скользит улыбочка, и Молли уверенна, что если бы такая состояла из сахара, то число калорий в десять превысило бы суточную норму — пришлось бы садиться на диету. — Представляешь, — Молли говорит, передразнивая, чмокает липким от засохших соков губами по кончику мороженого. — Ночью, наверное, глаз не сомкну. Ну, знаешь, одна. Тычется лбом в лоб Дженни, всё, что они могут отчётливо видеть, не косоглазя, — кончики носов друг друга. — Молли, — вымученно обращается Дженни, прикрывая глаза, — давай не будем... сейчас. Тем более, при ней. Это подождёт, хорошо? — До моего восемнадцатилетия? — Молли хмыкает и прежде, чем Дженни успеет сменить театральную досаду настоящей, объясняется, растягивая слоги в словах, как карамель, — шучу. Просто шучу. Ничего такого, серьезно. — Чёрт, и на что он его повесил, на нож? — робко спрашивает Софи, и вопрос повисает неловкой тишиной, и слюнявые звуки поцелуя за неимением альтернативы можно счесть достойным ответом. Молли вкладывает ей в рот размякший кусочек льда, ждёт, пока полностью не растает от разделённого на двоих горячего дыхания, от резвых языков, по-свойски придерживая Дженни за затылок. Такое чувство, будто вот-вот закипит и испарится, но Дженни взглатывает, позволяя сладости комом скатиться вниз, рисуя бугры на горле. — У меня мозг, по ходу, замёрз, — доверительно шепчет Дженни на ухо Молли. — Как может замёрзнуть то, чего нет? *** Не то чтобы Софи сильно психовала, когда узнала. Ограничилась коротким «Я не скажу им ни слова», и у Молли даже возникла мысль о том, что Софи просто не оценила масштаб проблемы — и слава богу. Она ожидала, что Софи хотя бы попытается подъебать (или же примется утверждать на полном серьёзе), мол, «Помнишь, я тебя как-то спросила, кто для тебя Рокет — он или она, и ты ответила "она", и ты обнимала её во сне каждую ночь, и целовала в лоб, и пыталась с ней танцевать, мне уже тогда следовало понять", или объявит корнем проблемы продолжившую кормить Молли грудью до четырех лет мать. Новость о том, что Молли собирается покраситься в блондинку, вызвала у неё куда больше удивления. Софи, как ни в чём не бывало, кивнула и продолжила жевать свой брызгающий кетчупом сэндвич. Обычное утро обычного понедельника — завтракаешь, узнаешь, что твоей младшей сестре нравятся женщины и она уже как год встречается с твоей лучшей подругой, одеваешься, идёшь на пары. С Дженни она оказалась более многословна. В распахнутую спортивную сумку летели и запихивались вещи — их было немного, Софи не забрала старые из отчего дома, а новыми так и не обзавелась. — Пожалуйста, давай успокоимся и поговорим, как взрослые люди, — Дженни положила руку ей на плечо, как делала всегда, когда не знала, что сказать, но чувствовала необходимость утешить Софи, — послушай, ты же знаешь, я бы никогда не сделала Молли больно. И не причинила бы ей вреда. — Софи, не помня себя от ужаса, оттолкнула Дженни, словно та касанием могла заражать СПИДом. — "Знаю"?! — Софи обернулась через плечо, её глаза блестели. — Я думала, что знаю тебя! Что могу доверять тебе! Что ты, блядь, хороший человек! — Софи сжала губы, чтобы не расплакаться, слова превратились в коровье мычание. — А ты трахаешь мою сестру, сука! Трахала всё это время за моей спиной! — Послушай, я... — Что "послушай"? Что мне слушать? Ей шестнадцать, шес-тна-дцать! Она даже из школы не выпустилась, а ты уже её... — С точки зрения закона наша... связь не является уголовным преступлением. — Ах, преступлением.... — Софи подступилась, стиснула зубы, оскалившись в судорожной улыбке псины, гаснущей от бешенства. — А если можно было бы с пятилетками кувыркаться? по закону? Ты бы кувыркалась, а? Дженни потрясла Софи, будто пыталась привести в чувство потерявшего сознание человека. — Мы не делали этого! И не собираемся! — Почему же? — Софи насупила брови, в ответ потянув за воротник свитера Дженни. — У вас же всё законно. — Потому, что это неправильно? — А петтингом заниматься — охуеть, как правильно. — У меня есть принципы, — Дженни, услышав безрадостный смешок, добавила, — не смейся. Мы любим друг друга. Я сама сомневаюсь в том, что делаю... Виню себя. Каждый день. Я и так знаю, что я поехала. Тебе не нужно напоминать мне о том, какой это... эм... сюр. — Какой это пиздец, — вздохнула Софи, и Дженни подумалось, что сейчас она не передразнивает, а корректирует. Софи прекращает безуспешные попытки втолкнуть в идущую по швам сумку груду футболок с запахом половых тряпок, и безвольно позволяет Дженни обнять себя со спины, разъедая расфокусированным взглядом невидимую точку в стене. Через неделю Софи стучится в комнату Молли, когда-то принадлежавшую ей. Они не обсуждали это за ужином, ни за чем-либо ещё и Молли сомневалась, что вообще когда-нибудь обсудят. — Входите, — зевнула Молли. Софи осторожно открыла дверь, растерянно оглядываясь по сторонам — она упустила, в какой момент её комната из пристанища претенциозного подростка-гота превратилось в нечто кислотно-розовое со столами, заставленными цветастыми стекляшками флаконов духов и лака, глянцевыми журналами, пустыми коробками из-под конфет: облепленное грамотами и обвешанное золотыми медалями конкурсах красоты; молчаливой публике, восседающей на полках и пригвождённых к доске, в виде плюшевых игрушек и фотографий в компании незнакомых лиц; упустила и так не смогла привыкнуть — слишком редко она навещала Молли. Убедившись, что Молли регулярно поливает её фикус, поинтересовавшись, как дела в школе и уведомив её о том, что перегоревшую лампочку в люстре давно пора поменять, Софи наконец спросила то, что давно хотела. — Эд — он знает? Молли сразу поняла, о чем она. — Знает. — И... как? — Софи взглотнула. — Сказал, что у меня хороший вкус.