Преступление без наказания

      Грохот выстрела. Не верящий взгляд фиалковых глаз и угасающее пламя жизни. Что именно послужило причиной твоего удивления — «моё предательство» или же осознание собственной уязвимости? Даже непревзойдённых гениев рано или поздно настигает смерть. Даже гениальному стратегу трудно что-то противопоставить моей спонтанности! Портал, нажатие на курок и всё — конец игры. Друг мой, всегда находящийся на шаг впереди, неужели ты и правда не предвидел подобного исхода…?       Я убил тебя. Теперь ты не сможешь внушить мне ни одной чужеродной мысли, не сможешь повлиять ни на одно моё решение. Так, ответь же мне, почему я всё ещё не ощущаю себя свободным…? Всё верно. Потому что оковы, они здесь — в переплетённых цепях мозговых извилин. В вкрадчивом шёпоте паранойи, в осознании несовершенства глупой физической оболочки.       Я беру в руки револьвер, задумчиво кручу барабан. Ты свободен, друг мой, теперь настала моя очередь! Некому здесь раздавать наказания или совершать преступления. Потому что нет в обозримой реальности ни тварей дрожащих, ни право имеющих. Одно безграничное и лишённое субъективности правды ничто. Завершение жизни — это всего лишь окончание пьесы. Чтобы узреть мир вне чётких границ замкнутого пространства сцены, актёр должен завершить представление и покинуть её. Глупо было бы цепляться за картонные декорации или коллег, отыгрывающих временные роли, не несущие в себе ничего кроме ложных представлений о ценности имеющихся у них убеждений? Театр, в котором нет места лицемерию, ибо любая надетая маска становится истиной.       Ты молчишь, ведь ты больше не в состоянии ответить мне, плетя невесомое кружево слов, искажая, выворачивая наизнанку моё восприятие реальности. И я ловлю себя на довольно забавной мысли, что здесь и сейчас действительно хотел бы услышать твоё мнение касательно происходящего, что хотел бы вновь ощутить твоё отрезвляющее разум присутствие. Ты бы наверняка не позволил мне смеяться, стоя над трупом, приставив курок к собственному виску. Однако… однако ничего не поделаешь, на этой сцене я совершенно один, с шутливой иронией наблюдаю за нелепостью развернувшейся трагедии! Не драма — фарс!       Ты бы протянул руку, окликнул по имени, будто бы такой нелепый психологический приём мог по-настоящему заставить кого-то почувствовать себя лучше… О, не смеши меня, на уроках психологии в институте преподавательница проворачивала схожий трюк! Он не работает с теми, кто НЕНАВИДИТ факт своего существования!!! Бессмысленный набор букв, выданный при рождении, должный стать ещё одним ярлыком, по которому окружающие будут пытаться определить твою внутреннюю суть. Чему тут радоваться, на основе чего формировать аттракцию?! На почве проявления внимания к моей агонизирующей душе? Вот это анекдот! Имя — словно пощёчина для разрушающейся самоиндефикации. Отстранённая насмешка — смотри-ка, ты всё ещё жив, ты всё ещё заперт в тесной клетке физического тела!       Стоит отдать должное — из всех встречных мною людей, ты ближе всех подобрался к пониманию моей личности, моего видения мира. И это тоже послужило поводом для убийства. Нелепость. Я не желал привязываться к тебе, я не желал привязывать к себе окружающих. Нам не обязательно было покидать этот мир, всегда ведь можно просто держать дистанцию. Так почему же… Неужели того, что имелось — недостаточно?! Неужели опять требовалось брать в руки оружие и бороться, отстаивать право на свободу?!       Смех непроизвольно вырывается наружу. Ну разумеется… Это всё — очередная шутка мироздания, призванная открыть ему глаза на абсурдность человеческих чувств. Боль? Тоска? Ненависть? Одиночество…? Какие глупости! Он прекрасно осознаёт насколько смешон в собственном безумии! Как же весело, однако, разглядывать причудливые изломы судьбы, создавшие ту личность, которой он сейчас и является! Незначительная мысль здесь, неосторожно оброненная фраза там, и вот, жизнерадостный ребёнок постепенно, но неуклонно теряет своё доверие, воздвигает стену из отчуждения, утратив всякую надежду хоть в ком-то встретить принятие, без попыток перекроить и вылечить.       Друг мой, ты так убедительно заявлял мне в лицо о том, что знаешь, что я испытываю… Ты так легко отрицал наличие каких бы то ни было манипуляций, словно перед тобой находился круглый дурак. Не нужно быть гением, чтобы обмануть наивного, верно? Это весьма забавный ход, ценю! Я ведь и правда люблю шутки, да и самоирония мне не чужда! Вот только… Почему же ты не предвидел мой следующий шаг? Почему позволил тебя убить? Разве смысл глупой игры заключался не в том, чтобы наслаждаться процессом, позволяя друг дружке ходить по краю, но уберегая от случайного падения…?       Кто же из нас тогда ошибся? И было ли это всё частью очередного крупномасштабного плана, ускользающего от неспособного сохранять холодный рассудок разума? Должен ли я сейчас совершить второй выстрел, покинуть сцену? И если это так… То был ли вообще когда-нибудь тут игрок номер два? Эй-эй, Дост-кун, а ты ведь тоже плод моего воображения…? Я не вижу тебя, не вижу! Только твоё мёртвое тело, лишённое божественного присутствия Духа! Что же произошло с тобой, друг мой, что же…       Без разницы! Был ли когда-нибудь Достоевский, или его не существовало, было ли всё это мудрёной стратегией, призванной избавиться от опасного противника, или это всё обыкновенный параноидальный бред… Не важно! Здесь и сейчас он жаждет освобождения! Здесь и сейчас от него не требовалось сложных умозаключений или самокопания. Простое нажатие на курок — справиться даже дурак.       Легко улыбаюсь, движения как никогда ранее плавные и умиротворённые. Вот оно, то мертвецкое и безжизненное спокойствие к которому так настойчиво призывали. Друг мой, ответь, тебе бы понравилось наблюдать за печальной динамикой моего последнего выступления? Точно… Ты же больше не можешь этого сделать.       Тишину разрезает оглушительный грохот. Нити обрезаны, марионетка падает на пол. Занавес опускается. Актёр может проследовать за кулисы.