Танцуй

Дождь настойчиво барабанил в окно, словно пытался достучаться до Курильщика и напроситься в мастерскую. Оконная рама, изо всех сил служившая барьером комнаты с семьдесят первого года — с года постройки дома, — намеревалась позволить дождю осуществить свои намерения и запустить его в квартиру. Как Курильщик ни сосредотачивал своё внимание на акварельном этюдике, у него в последнее время ничего не получалось написать под аккомпанемент из бодрого нестройного стука. Кроме, разве что, мокрых весенних пейзажей, но свой двор в грозу писать надоело. Аритмичные звуки давили, отвлекали и нагоняли тоскливые размышления. Курильщик дёрнулся от очередного раскатистого рычания неба, сделал лишний жирный мазок на самом видном месте, беззвучно выругался и начал разводить пятно водой, промакивая лишнее салфеткой. Даже лучше получится, Курильщик это наверняка знал — акварель ведь любит совершать рискованные побеги, купаться в воде и растекаться странными многозначительными формами, — однако сейчас почему-то эта мысль совсем не успокаивала и уж тем более не радовала. Под палкой пастухов в лице скрежета окна, свиста ветра, надрывающегося грома и весёлого уверенного стука капель Курильщик начал загоняться — загоняться в стойло самобичевания, как скот с комплексами. Всё казалось каким-то паршивым, хотя ничего паршивого, объективно, не происходило. Только лишний мазок. И стопка незаконченных масштабных картин, которым Курильщик предпочёл этот этюд. И отсутствие Чёрного в комнате. Но худшим, даже хуже последней мысли, из всех гостей сознания Курильщика была мысль о неходячих ногах. Она приходила — вот же сучка! — и начинала действовать на нервы. Столько лет прошло с того рокового катания на лыжах, но каждый раз, когда Курильщик ловил чувство, что он смирился, что его отпустило, что он вполне себе всем доволен и что он и без ног достаточно гордая единица социума, как начинался дождь и окроплял голову Курильщика такой же сырой и соленоватой хандрой, как осенняя морось. Пускай сейчас была весна. Тут вошёл Чёрный. Курильщик неизбежно засматривался на Чёрного, если тот сидел с ним в мастерской, а если Курильщик усилием воли умудрялся какое-то время на Чёрного не смотреть, то неизбежно принимался выводить Чёрного на холсте. Поэтому обычно просил своего менеджера не входить во время рабочих часов без крайней необходимости, забывая, что для менеджера крайней необходимостью было регулярно смотреть на художника. И что эта необходимость работала в обратном направлении, он тоже забывал. Но Чёрный часто из соседней комнаты чутко улавливал переменчивые состояния Курильщика. Как сейчас. Он материализовался в мастерской, подобрав разумную причину своего посещения: людям требуется питаться. — Что сделать на ужин? Ты не голодный? Могу тогда что-то побыстрее, если голодный… — он поймал измученный, но подёрнувшийся радостью от созерцания Чёрного в фартуке взгляд и понял, что пришёл не зря. — Выглядишь потрёпано… Сделаешь перерыв, может? Что с тобой вообще? — Ой, не нагнетай, — поморщился Курильщик, а сам прилип к Чёрному взглядом. — Дождь идёт просто. Вот я и… да, опять, — ответил он на полное сочувствия лицо своей белобрысой матушки с квадрицепсами. Это заботливое выражение дало Курильщику осознание радостной и весьма вероятной перспективы, что его возьмут на ручки. И действительно: стоило Курильщику тревожно дёрнуться от очередного раската грома, как Чёрный подошёл, присел рядом, погладил кисть Курильщика своими широкими ладонями и выудил из кисти растрёпанную акварельную кисть. — Рука холодная… не замёрз тут? Стучит, поганый? — спросил Чёрный, бросил взгляд в окно и снова посмотрел в широкие блестящие глаза, просившиеся на ручки. Чёрный вздохнул, вычерпнул Курильщика из коляски и притянул к груди. Курильщик вцепился в Чёрного, обвил рукой его шею и ткнулся носом в ключицу. Ну наконец-то, а то последние несколько секунд он уже с трудом сдерживался, чтобы просительно не вытянуть макаронины. — Спасибо, что пришёл, — ласково промычал Курильщик. — Я тут чуть не загнулся, честно. Не могу, как на меня погода действует. — Тебе нужно развеяться, — сказал Чёрный, бережно перетаскивая Курильщика на кухню. — Может, съездим в отпуск? А то засиделись мы в городе. — Куда? Везде берут втридорога… Но предложение заманчивое. Включишь телевизор, пока готовить будешь? — Хорошо. — Чёрный усадил своего заработавшегося художника на диван, задрал ладонью слезшие Курильщику до глаз волосинки, поцеловал его в переносицу и пошёл искать пульт. — Чёрный. — М-м? — А я тебя люблю. Чёрный смущённо улыбнулся, с трудом пробормотал в ответ что-то вроде «я тебя тоже и очень сильно», переместился к плите, всё ещё ужасно мило полыхая ушами, вспомнил про пульт в своей руке, включил какой-то канал и занялся ужином. А Курильщику оставалось только любоваться его спиной и параллельно краем глаза наблюдать за какой-то передачей. Передача оказалась шоу про танцы. Чёрт, все ногами переставляют… Так, ладно, не думаем об этом. Красиво танцуют. Любуемся. — Чёрный, а ты не хотел бы потанцевать? Чёрный встрепенулся и в беспомощном недоумении посмотрел на Курильщика. — Ты-то можешь. — А, ну… я ходил на «ритмичный танец» из расписания групповых занятий спортзала. Мне не очень понра-… — И я этого не видел?! — Опыт невероятный, но я туда больше не пойду. — Покажешь? — Ну… — Танцуй. — Скажешь тоже!.. — Шучу, — вздохнул Курильщик с усмешкой. — Но ты наверняка смотрелся шикарно. Чёрный задумчиво фыркнул, помешивая лопаткой овощной суп-пюре. Курильщик, наверное, хотел бы потанцевать… — Переключим канал? — Да, пожалуй.

***

Номер в отеле показался Чёрному недостаточно удобным для коляски. Они, кажется, заказывали номер пошире, что это за комнатушку им подсунули, за кого они их держат, нужно им показать, где раки зимуют. Чёрный разошёлся, а Курильщик, возможно, тоже разошёлся бы, если бы мог. В последнее время любое напоминание о своей неполноценности его слегка расстраивало. Не пришлось бы им возиться с номером, если бы Курильщик был нормальным. Он понимал, что это глупо, что он уже не мальчишка и что пора бы примириться, но ревностная забота Чёрного из раза в раз возвращала утомляющие мысли. Курильщик хотел заботиться в ответ, но мало на что был способен, и это кололо. И сейчас, когда Чёрный катил его возмущаться на ресепшн, Курильщик болезненно вжимался в спинку коляски, пытаясь выгнать очередных непрошенных гостей, вальяжно устраивавшихся в голове. «Мы в отпуске. Надо расслабиться, дурень, надо наслаждаться. Можно же рисовать всё, что захочется, вкусно кушать и много спать. С тобой море, чайки и мужик твоей мечты, так на черта тебе ещё и ноги?» — Курильщик мягко хлопал себя по щекам, усмехался и приходил в себя. Сидя приходил в себя и криво ухмылялся придуманной игре слов. Номера и правда перепутали — дали ключик к неправильной двери. Потрёпанная девушка, поджаривающаяся в своей белой форменной блузке от стыда и от высокой температуры, долго извинялась, глядя на нависшую над ней грозную фигуру Чёрного. Чёрный отрывисто принимал извинения, а Курильщик неловко улыбался администраторше и успокаивающе кивал. Мол, всё в порядке, мой менеджер вас не съест, он кусает только меня, только в особых местах и только в особых случаях. Они заселились, разложили вещи, Чёрный умылся сам, умыл Курильщика. Они посмеялись над запутавшимся персоналом гостиницы, осмотрели номер, поцеловались и решили отправиться на пляж сразу после ужина. На шведском столе Чёрный умудрился выудить себе бурый рис, рыбу и гору кабачков, а Курильщик тайно съел ложку сметаны, когда отъехал за огурцами. Катить коляску по песку с вкраплениями камней разных причудливых форм было тем ещё удовольствием. Курильщик понял, что сам бы к морю ни за что не добрался и застрял бы где-нибудь по пути, да хоть под вон тем оволосённом кустами холмиком, который Чёрный ловко обогнул. Ветер закладывал уши, пробивался в лёгкие и лез с волосами в глаза. Чёрный терпеливо довёз его до самого берега, бережно пересадил на расстеленный коврик, вдохнул солёный воздух, побудив Курильщика с наслаждением сделать то же самое, а сам жадно уставился на играющих в пляжный волейбол. — Поиграешь? — спросил Курильщик, еле слышно вздохнув. — А я посмотрю. И Чёрный радостно сорвался с цепи и присоединился к местным спортсменам, которым как раз для равновесия не хватало игрока: нужный человек ногу подвернул. Курильщик смотрел на крепкое тело, на играющие в свете закатного солнца мышцы, на весёлые крики и споры о том, кто же всё-таки попал в поле, а кто не очень… И когда все игроки разошлись, а довольный Чёрный плюхнулся рядом, смахивая пот полотенцем, извинился за своё отсутствие и приобнял Курильщика, глядя на слизывающий остатки дня розовый язык заката, последним, о чём Курильщик думал, было желание попрыгать мячик поотбивать. И да, желание последнее, мысль последняя, но всё же мысль, будь она неладна. С другими игроками Чёрный был решительным, прямолинейным, немногословным и спокойным. Словом, был таким же, каким был домашний Чёрный, но без примеси нежности. А сейчас он снова включил нежный режим, и Курильщику даже расхотелось воровато озираться, боясь, что их целомудренное объятие заметят. Раз Чёрному так хочется зарываться носом Курильщику в волосы, пускай зарывается. А другие пусть пялятся, если им так угодно. Иногда Курильщика удивляло, что Чёрный с ним такой ласковый и терпеливый. Некоторые люди вряд ли смогли бы себе даже представить сюсюкающегося Чёрного, не то что увидеть это чудо во плоти. Тем не менее, оказавшись в просторном номере, снова умывшись, переодевшись, переодев Курильщика и взбрызнувшись вместе с ним душем — местная душевая кабина сделала эту процедуру настоящим приключением, — Чёрный сразу, не собираясь терять ни секунды драгоценного отпуска, взялся Курильщика сюсюкать. Не принимая возражений, которых у Курильщика, собственно, не возникло. Но в процессе снова всплыла проблема с ногами: обычно Курильщик в подобных ситуациях проблему успешно и с наслаждением игнорировал, но сегодня, когда Чёрный неизбежно касался его ног, неосознанно гладил их, когда забросил ноги Курильщика себе на плечи для удобства — Курильщик всё это видел. Но ничего не чувствовал. А ужасно хотелось чувствовать Чёрного всем телом, чувствовать целиком, крепко обнять его ногами, как клещами, и не отпускать до рассвета. И ведь не первый раз уже — в первый раз Курильщика это не так занимало, правда, — но Курильщик казался себе совершенно беспомощным, бесполезным и… «О-о, ух, как хорошо!.. о чём я там думал? Ах да, загоны мои загоны». И Курильщик старался делать всё, что было ему доступно. Он водил по Чёрному руками и рисовал такие этюды, какие были достойные как минимум Третьяковской галереи, а как максимум — того, что они и так сполна получали и ради чего существовали — блаженства Чёрного. Он целовал его, он прижимался всем подвижным телом, он издавал достаточно ёмкие звуки, с лихвой отображающие все его эмоции… И всё равно. Он не мог обнять ногами. — Всё хорошо? — заволновался Чёрный, ощущая, что с его Эриком что-то не как обычно и что на вкус он какой-то кисловатый. — Всё волшебно! Честно-честно. Чёрный поцеловал его, но поцелуй показался Курильщику недоверчивым. «Не хочу рассказывать. Глупо, глупо-глупо-глупо, не буду его напрягать». Курильщик считал, что Чёрный слишком хорош, чтобы лишаться чего-то малейшего. Даже объятий ногами. Впрочем, зачем Чёрному объятья ногами? Надо хотя бы научиться не давать поводов для вопросов о самочувствии, а потом уже думать о невозможных вещах. Но когда наступило потом, лёжа в объятьях, осуществляемых и руками, и ногами, и носом посапывающего ему в затылок Чёрного, Курильщик опять ощутил шныряния противных загонов в своей голове. Ну сколько можно-то?

***

Никогда Курильщику не хотелось, и вот опять. «Они танцуют. А я не могу. Чёрный не выглядит фанатом танцев, но будь с ним нормальный ходячий человек, может, он бы…» — Эрик? Ветер завыл, заполняя набухшую многозначительным молчанием Курильщика тишину. — Да, я Эрик. Что? — Ну… — Чёрный смутился, и Курильщику стало невыносимо стыдно. Его отвезли на море. Ради него перелёт пережили. Его водят гулять, кормят, ему делают умопомрачительный минет, а он всё равно чем-то недоволен. — Я просто… — Да просто достало уже! Нет, ты ни в чём не виноват, это я не про тебя, — поспешно замахал он руками, — ты совсем не бесишь. Ты, наоборот, единственное, на чём моя нервная система держится. Я… Ну ты их видел? Танцуют! Вот ходят, бегают, прыгают и танцуют в этой кафешке под звуки попсы какой-то дебильной, какого лешего?! Я, может, тоже хочу! Я не могу встать, пробежаться по песочку, чтоб в меня врезался ветер на полном ходу, и в пляжный волейбол поиграть не могу, и плавать не могу нормально, и… и… Танцевать я не то чтобы очень хочу, но всё равно обидно, что не могу! Да даже, — Курильщик в бессильной злобе огляделся и взвыл: — Да даже камень со всей дури пнуть не получится. Курильщик поймал голубоглазый взгляд и замолчал. Чёрный смотрел с пронзающей болью. Хватая ртом воздух, Курильщик сдвинул брови вверх, отчаянно открыл рот, но тут же его закрыл. — Хочешь — стукни меня. Пожалуйста, если тебе станет полегче, — совладав с присохшим было к нёбу языком, предложил Чёрный. — Не хочется, — буркнул Курильщик. — Тебя не хочется. Да и я руку об тебя сломаю. Негодование отступало. Волны размеренно шипели и откатывались. Чайки бултыхались в воду и победно вспархивали с беззвучно вырывающейся из клюва рыбой. — Уже лучше. — Тогда… в номер или… ещё погуляем? — Иди поплавай, милый. Ты ещё не купался, а мы приехали, чтобы… — Как я теперь пойду? — Точно, ты не пойдёшь теперь. Чёрт, какой же я… идиот, — Курильщик схватился за голову руками, уткнул локти в безразличные бёдра и зажмурился. Кто за язык тянул? Не так, не так он себе представлял совместный отпуск… Вдруг что-то тёплое и влажное — вспотевшая ладонь Чёрного — легла ему на спину. Чёрный успел присесть рядом, подумать и кинуться крепко обнимать Курильщика, бороздя заднюю часть его футболки пальцами. — Эрик, я что-нибудь придумаю, сейчас ведь столько всего можно, можно, наверное, и ноги приделать… Что я сказал? Прости ради бога, не приделать, а… Ну… Операцию там, я искал недавно, что можно… Читал… — Чёрный чуть отстранился, посмотрел Эрику в глаза и сместил ладони на плечи. — Есть много вариантов, что-нибудь подойдёт, ты потерпи, я придумаю!.. Не волнуйся так. Ха, конечно, хороший совет, прости, пожалуйста, за него. И за всё… Привёз в отпуск, называется. Захлёбываясь влюблёнными слезами, Эрик улыбался и гладил белёсые волосы. К чёрту ноги, к чёрту всё на свете, когда есть он, только бы он перестал, только бы… не стыдил так Курильщика своей душераздирающей заботой. Или пусть продолжает? В целом, пусть продолжает. Лапонька. — Чёрный. — А? — А я тебя люблю. Очень-очень. Чёрный, не найдя в этот раз пути отхода в виде необходимости готовить ужин, недоумевающе раскраснелся и заулыбался Курильщику прямо в лицо. — И ты ничего не обязан делать и придумывать. Мне просто… высказаться нужно было. И мне уже намного легче. Правда. Спасибо, что послушал. И тоже прости за это всё. — Он положил руку Чёрному на шею, быстро поцеловал его в губы и снова посмотрел ему в глаза. Глаза напротив блестели. — Ура, две истерички на пляже, — фыркнул Курильщик навзрыд, а Чёрный, замерев на секунду и обработав его фразу, громко рассмеялся и полез обниматься с обновлённой силой.

***

Курильщик отвоевался с душем, вылез из него, закатился обратно в комнату, и перед ним предстала интересная картина: свет был потушен, из колонки тихо играла музыка, а Чёрный стоял на пути у полоски света, которая тут же легла на него из открывшейся двери. — Помнишь, ты просил меня потанцевать? Знаешь, я… Не очень хорошо умею, конечно, но могу станцевать для тебя, если хочешь. Помнишь ту сцену в «Отчаянных домохозяйках»? Ты тоже можешь… по возможностям. Курильщик задумался, смеяться ему над абсурдностью ситуации или завороженно засматриваться на пританцовывающего Чёрного, умирая при этом от нежности. — Ты правда сейчас?.. — Да, я серьёзно, мне очень неловко, так что оцени старания. Чёрный с показным изяществом крутанулся на динамичном моменте в песне. Курильщик, придерживаясь за дверь, внимательно следил за ним и улыбался. Розы в зубах не хватает. Чёрт, он шикарен. «На что только он не готов ради меня…» Нет, вернее: «До чего же я его довёл…» Чёрный плавно подплыл к Курильщику, водя плечами и пытаясь впечатлить своим обворожительным оскалом. Курильщик не сдержался и прыснул себе в кулак, а Чёрный неожиданно ужасно этому обрадовался, подхватил Курильщика на руки и начал с ним кружиться. Курильщик, смеясь, прижался к нему, обвил его шею и картинно откинул голову. Чёрный вальсировал, транспортируя Курильщика из одного па в другое и ловко маневрируя среди коридорной мебели. — Так вот зачем нам широкий номер был. Внезапно колонка переключилась на одну подвижную песню группы Сплин. На песню «Танцуй». — Они насмехаются, — расслабленно хихикнул Курильщик, — ну и пусть. Так уж и быть, потанцую им, раз так умоляют. И Курильщик, упросив Чёрного плюхнуть себя обратно в коляску, заведённо задвигался из стороны в сторону. А Чёрный завис. В нём шла невероятная работа мысли и чувства, когда он смотрел на машущего сомкнутыми кулаками, искрящегося и жмурящегося Эрика. — Ты…— Курильщик вопросительно поднял на него взгляд, щёлкая пальцами в такт ритму. — Я не эксперт, конечно, но ты замечательно смотришься. У Курильщика прыгнуло сердце. Он порозовел и смущённо потупился, не переставая потряхивать головой из стороны в сторону. — Виски у них какое-то… Зачем, спрашивается? Вон как и без него отжигаем. — Ха-ха, верны традициям? — А я вчера ложку сметаны съел. Не удержался. Вкусно было. Всё сегодняшнее из-за сметаны, отвечаю, так что не переживай. Справедливо ты всё про неё говорил. Чёрный усмехнулся, покачал головой и наклонился за поцелуем. Певец бодро предлагал своей танцующей спутнице сжечь Москву. Звёзды падали уличным гулякам за ворот. Наплясавшись (не жалея ног), Чёрный с Курильщиком легли спать. В этот раз Курильщик вжался в Чёрного поплотнее, обхватил его обнимающую руку своими гордыми макаронинами и не пролежал до полуночи, рассуждая о своих проблемах, а задрых моментально и бесповоротно, благодарно сопя и улыбаясь.