Первый кубок

После того, как отец соизволил наконец объявить ему о результатах переговоров, Олган решительно сошёл на конюшни, оседлал Бальку и помчался в сторону вражеской теперь крепости. Он не взял с собой оружия, кроме того, что всегда было при нём. Решил: если в дороге его изрежут разбойники, так тому и быть. Если же он проскочит все дороги без труда… значит, такова воля богов. Спустя день стремительного галопа Олган оказался у ворот крепости, которую некогда оборонял. Он спешился с понурой и недовольной Бальки, погладил её по крупу, по щекам, шикнул от неприятного укуса в палец, но рук от лошадиной морды не отнял. У Бальки дерьмовый характер, но она его любит. Не любит она стремительные переезды и кислые яблоки. Генерал вышел встречать его на ступени сам. Стоял наверху и смотрел, как Олган идёт через двор, как поднимается к нему. Когда они оказались друг напротив друга, Олган почтительно поклонился, как принято у противника, а затем произнёс, не любитель терять время даром: — Нам нужно поговорить. Генерал кивнул. — Пойдёмте. Идя за ним по знакомым коридорам через незнакомых людей, Олган наблюдал за ним, как хищник наблюдает за другим хищником. Внимательно и с опаской. Он видел, что генерал достаточно сух и крепок для того, кто всегда лишь отдаёт приказы. Он видел, какая у генерала походка: как у человека, которому совершенно нечего бояться. Генерал ни разу не обернулся, пока они не подошли к его комнатам. Но у дверей прогнал стражу и самостоятельно открыл их для Олгана. Олган рассмотрел в свете факелов его лицо. Ничем не примечательное кроме твёрдого подбородка и чёрных глаз. Скучное. Он посмотрел на генерала совсем коротко, прежде чем зайти внутрь. Его покои хорошо отапливались, даже кабинет, который, казалось бы, не нужен по ночам. — Вы голодны? — спросил генерал. — Да. — Я распоряжусь принести что-нибудь… — Не утруждайтесь, — холодно отрезал Олган, рассматривая кубки из черепов, установленные на камине. Его привлёк один — самый кривой и страшный. Наверняка вино и пиво выливается из него, как кровь из ран. — Я здесь не для праздной беседы. Он услышал, как генерал усмехнулся. — От вина вы не откажетесь? Олган посмотрел на него, приподняв бровь. — Вам, кажется, понравились мои трофеи, — пояснил генерал. Олган хмыкнул в ответ. — Не откажусь. Никогда не пил из черепа. Он терпеливо ждал, сидя в кресле у камина, пока генерал сам наполнит кубки. Когда генерал протягивал ему чей-то череп с разбавленным вином внутри, он едва коснулся пальцев Олгана. Ненамеренно, но, учитывая их обстоятельства, это было несколько некомфортно. Когда генерал сел во второе кресло и посмотрел на него, глядя на его строгое выражение лица, Олган внезапно потерялся. В результате переговоров побеждённая сторона должна была предоставить, кроме всего прочего, младшего из сыновей князя на воспитание. Так уж оказалось, что младший его сын уже достиг возраста двадцати лет, а старший ещё не обзавёлся наследниками. Олган был взрослым мужчиной, и забрать его могли лишь в качестве пленника. И чужеземный князь предложил иную сделку. Сделку, противную природе. У него тоже был младший брат. Младший брат, который и разгромил их армию. Сидя перед камином, с кубком из человеческого черепа в руках, рядом с мужчиной, с которым должен будет в скорости вступить в брак, Олган, всю дорогу думавший о том, что ему необходимо сказать, услышать, обсудить, внезапно ощутил, насколько он потерян и устал. Генерал не нарушал его молчания. Бессмысленно глядя на языки пламени, Олган пытался обрести связность мысли, а когда всё же решился заговорить и обернулся к генералу, понял, что тот разглядывал его. — Мой отец и ваш брат заключили сделку, — заговорил Олган, пристально глядя в ответ. — Я решил, что мы должны заключить свою. Генерал задумчиво отпил вина. У него были интересные руки. Очень сухие, с узловатыми суставами, большие и загорелые почти до глиняного цвета. — Что вы предлагаете? — спросил генерал. — Этот союз — всего лишь фикция, призванная унизить мой княжеский род. Разумеется, я не смогу принести вам детей, а значит, всегда буду в опасности. Не смогу и отказаться. — Олган помедлил, отпил из черепа, задумчиво глядя в камин. Вино было достаточно крепким и — Олган поморщился — сладким. — Я предлагаю вам свой меч. Я буду верен вам и вашим приказам, как вассал. Я буду верен только вам и никому больше. Но мне нужна ваша защита. Генерал молчал, и Олган вновь повернулся к нему. Они столкнулись взглядами. — Я правильно понимаю, вы предлагаете исключить супружеские отношения между нами? — Какие могут быть супружеские отношения между двумя мужчинами? — Очень разнообразные, — сказал генерал спокойно. Он поднялся с места и подошёл к коллекции черепов. Погладил один из них по отполированной лобной косточке. Олган сжал свой кубок в руке, а затем отпил жадно большой глоток. Вино обжигающим комком прокатилось по горлу и умостилось в желудке, заставляя солнечное сплетение гореть. — Младший князь — очень красивый мужчина, — продолжил генерал, не глядя на него. — Я бы даже сказал, самый красивый из тех, кого я когда-либо встречал. Я не ожидал, что брат сделает мне такой подарок. Пока сам не увидел. Знаю, что у вас не принято мужчине любить мужчину. Но при дворе моего брата никто не осудит вас. Олган не знал, что ответить. Он смотрел на генерала снизу вверх из своего кресла, хмурился и сжимал в руке кубок, уже почти пустой. — Вы отказываетесь, — выплюнул он зло. — Я не отказываюсь ни от вашей верности, ни от защиты ваших жизни и интересов. Вы сделали мне достаточно щедрое предложение. Но я предложил вам выпить из черепа убитого мною врага. Вы можете заметить: он немного кривоват, на поверхности много зарубок… Это мой первый и главный трофей. Поэтому он немного несовершенен, как и человеческое сердце. Но он дорог мне больше прочих. — К чему вы ведёте? — напрягся Олган. — Я и не подумал, что у вас может не быть этой традиции, — сказал генерал. Его фигура казалась огненной, когда он стоял, загораживая Олгану пламя камина. — Но тем важнее, что вы сами заинтересовались моими трофеями, в частности, — генерал кивнул на кубок в руках Олгана, — именно этим. — Какой традиции? — Дав вам испить из своего кубка, я предложил вам своё сердце. Согласившись, вы приняли его. Выбрав первый из кубков, вы заявили о том, что хотите быть единственным и не потерпите даже лишних взглядов в сторону прочих. Сами не осознавая того, вы уже согласились быть моим супругом, а также поведали о том, что будете исключительным собственником. Олган хлопнул глазами, пытаясь понять, что он только что услышал. А затем пристально вгляделся в лицо генерала — не шутит ли он? — но генерал был серьёзен, спокоен, уверен в своей правоте. Солнечное сплетение защекотало, защекотало горло, словно при кашле, и Олган громко рассмеялся. — Это неслыханно, — сказал он холодно, когда отсмеялся, — я не собираюсь… — Позвольте мне показать вам, — перебил генерал. Он подошёл почти вплотную, так, что они соприкоснулись коленями, и аккуратно поддел Олгана за подбородок, вынуждая запрокинуть голову. — Что вы не правы. — Проведите эту ночь со мной, и если с утра ваша воля не переменится, я соглашусь на ваши условия, князь. «Князь». Олган на миг прикрыл глаза. Из уст генерала это слово звучало такими разнообразными оттенками, что он терялся, пытаясь уловить их все. — Хорошо, — тихо сказал он. — Но мы не будем… — Молчать, — резко и холодно перебил его генерал, вдруг сминая большим пальцем обветренные с дороги губы, — вы уже выставили свои условия, позвольте же мне выставить свои. Олган нахмурился, но не возразил. Не смог. Ему стало интересно. — Говорите же, — он резко отвёл руку генерала от своего лица, но удержал за запястье, глядя вверх с недовольным вызовом. Генерал высвободил свою руку, отошёл к креслу и сел. — Поешьте и искупайтесь с дороги. Затем приходите ко мне. Ничего не спрашивайте, делайте, как я велю, иначе я буду считать нашу сделку расторгнутой. — Он помедлил, прежде чем добавить: — И ничего не бойтесь. — Я не боюсь, — сказал Олган ледяным тоном, поднимаясь из кресла. Он протянул генералу пустой кубок. На спокойном лице генерала родилась усмешка. Он сложил руки на груди. — Он теперь ваш, — сказал он, не прекращая скалиться. Олган ничего не ответил на это. Лишь хмуро посмотрел в ответ. *** Он пил из этого кубка, лёжа в большой бадье горячей воды. Служанка добавила масел, и он не возражал. Она занималась его волосами: намылила на три раза, затем вымочила в пахучих травах, затем смазала каким-то прозрачным соком, который не слепил локоны, как масло, но сделал их мягкими. Она же прошлась по его телу губкой. Олган равнодушно пил, хватал с подноса блюда, названия которым не знал, и думал о том, что может случиться дальше. Он имел смутные представления об этом, но, разумеется, никогда не пробовал сам. Олган ощущал странное спокойствие по этому поводу, основанное на, казалось бы, беспочвенном доверии к генералу. Служанка обтёрла его и помогла одеться в чистое. Одежды завоевателей были совсем иначе скроены, имели иные узоры, но Олгану понравилось его отражение. Он предпочитал оттенки синего, а теперь его одели в красное: по почти кровавого цвета сюртуку шла золотая нить. Его волосы были с этой нитью одного оттенка и, хотя он и стриг их коротко, гармонировали с ней, сливаясь. Глаза показались ярче. Но то, вероятно, от горячей ванны и большого количества крепкого вина. Олган попросил служанку увести его обратно к генералу. Шёл за ней по тёмным коридорам, доедая сладкое печенье со странным терпковатым вкусом, смотрел на звёзды через редкие бойницы. Отец крупно подставил его, развязав войну с соседями. Теперь за их позор они будут расплачиваться не только несвободой, но и позором ещё большим. Генерал встретил его, как и прежде, в кабинете. Он писал письмо, уставившись свечами. Когда Олган зашёл, хмуро посмотрел на него, не мигая. — Обожди, — сказал он наконец, и Олган сел в кресло у камина, хотя был уже достаточно согрет и вином, и ванной, и пищей. Он откусил от печенья, равнодушно глядя на огонь. Затем посмотрел на коллекцию кубков. Все они были такими разными. Как настоящие живые люди. Когда услышал шаги за спиной, не обернулся. Генерал положил руки ему на плечи. Надавил. — Тебе к лицу наши одежды, — сказал он. — И конским потом от тебя больше не несёт. Олган усмехнулся. Крепкие пальцы приятно сжали мышцы его плеч. Отпустили и снова сжали. Затем перебежали на шею, приятно разминая. Тело закололи мурашки. Олган резко отпрянул, когда уха коснулись горячие губы. Он посмотрел на генерала с животным ужасом, который не смог усмирить мгновенно. — Уверен, вас уже пытались целовать зрелые мужчины, князь, — сказал генерал спокойно. — Когда вы были настолько юны, что не могли сопротивляться. Олган поморщился и ничего не ответил. — Не бойтесь, я не буду больше этого делать. — Я не боюсь, — сказал Олган. — Это не то, чего стоит бояться. — Тогда пойдёмте, — генерал протянул ему руку. Когда они зашли в спальню, первым делом генерал подвёл Олгана к зеркалу и обнял со спины, мешая думать своим дыханием в затылок, своим горячим телом, прижимающимся так плотно, своим жадным взглядом из-за плеча. — Вы помните наш уговор, князь? — спросил генерал. — Я помню. Делать, что вы велите. — Отлично. Разденьтесь. Генерал отошёл назад на два шага, и Олган послушно принялся воевать с незнакомыми застёжками. Он снял сюртук, сапоги, нижнюю рубаху, брюки, исподнее. Посмотрел на себя в зеркале. Затем на отражение генерала у себя за плечом. Генерал поймал его взгляд. — Теперь иди сюда и раздень меня, — приказал он низко. Олган обернулся к нему. Подошёл ближе. Навязчивый, словно пьяный, жар окутал его плечи и голову, когда он коснулся пальцами сюртука генерала. Провёл по гладкой ткани, отыскивая застёжку. Когда снимал сюртук, пришлось коснуться твёрдого тела через ткань рубахи, когда снимал рубаху — коснулся голой кожи. Кожа генерала казалась очень смуглой под его бледными пальцами. Олган сосредоточенно обратился к пуговицам на брюках. Стаскивая их, понял, что не снял с генерала сапоги. Опустился вниз и, придерживая ноги генерала по одной под коленом, стянул с него сапоги. Затем и брюки. Затем, хотя сердце и колотилось где-то в горле, — исподнее. И отвернулся. Генерал погладил его по скуле. — Не бойся. Олган посмотрел на него снизу вверх с недовольством, почти даже ненавистью. — Я не боюсь. — Не ври мне. Иначе сделки не будет. Олган стиснул зубы, прежде чем процедить: — Да, мне страшно. Ты доволен? — Нет, — усмехнулся генерал. — Мне не хочется, чтобы ты боялся. Я дам тебе слово. — Какое? — Я даю слово, что буду обращаться с тобой с уважением. И до, и после. Что бы между нами ни произошло. Олган почувствовал странное. Он почувствовал жжение в глазах. — Иди ко мне, — сказал генерал. — Я докажу тебе. Олган поднялся с колен и внезапно даже для самого себя прильнул к нему, положил голову на плечо. — Ты клянёшься? — прошептал он, сжимая пальцы на тёплой коже, пахнущей терпким и злым мужчиной. — Клянусь своей честью. Генерал уложил его на постель и навис сверху. Не целовал, как было обещано, по крайней мере, губами. Зато он с жадностью трогал. Грубо мял мышцы на руках, на груди, на бёдрах — везде. Щипал за соски, невероятно этим раздражая. Периодически сжимал рукой горло. Затем немного успокоился и пальцем провёл по лежащему на животе члену от ствола и до мокрой от удовольствия головки. Олган вздрогнул. — Не прикасайся к себе, если я не разрешу, — сказал генерал. Олган понял, что он задумал. Ему это не понравилось, но он смолчал. Лишь недовольно скривился, наблюдая за тем, как генерал раскрывает флакон пахучего масла. Выливает себе на ладонь. — Они делали это с тобой, князь? — спросил генерал, сосредоточенно размазывая масло по своему члену, достаточно большому, толстому, изнемогающему. Он ответил сам себе: — Нет, они бы не посмели. Но они наверняка преследовали тебя, хотели тебя, как стая паршивых псов хочет кусок свежего мяса. Возможно, они пользовали твой рот. Если удавалось. Или заставляли садиться на пальцы. Или просто нашёптывали тебе всё это: что бы они с тобой сделали. Было это, князь? Отвечай. Олган заглянул ему в глаза. — Было. Я сделал из их яиц похлёбку и заставил съесть. — Это всё? — Тем, кто выжил после оскопления, я выколол глаза. Генерал оскалился нежно. — Ты был слишком добр к стае паршивых псов, князь. Раздвинь ноги. Олган послушался, и генерал любовно огладил его скользкими пальцами по конвульсивно сжавшейся дырке. — Я понимаю этих свиней, князь, — сказал он, настойчиво поглаживая и скользко проникая внутрь — совсем немного, словно робко, на одну фалангу, то одним пальцем, то другим, то двумя или тремя сразу. — Ты похож на настоящее божество. Нельзя не желать тебя. Олган вцепился в подушку за головой, когда палец генерала скользнул на всю длину, охнул от удовольствия. — Назови моё имя, — приказал генерал. Олган открыл глаза и посмотрел на него. — Эвель, — позвал он. — Олган. — Генерал почти лёг сверху, вдыхая запах пота у шеи. Воткнул в него второй палец до конца, а потом и третий. — Тебе нравится это? Когда тебя ласкают изнутри? — Да, Эвель. Эвель… — Тогда наслаждайся, пока можешь. Сейчас будет больно. — Так ты уговариваешь меня быть тебе мужем? — рассмеялся Олган сквозь тяжёлое дыхание и страсть, давящую на грудь. — Через боль? Генерал вытащил из него свои пальцы, и Олган покраснел от тех звуков, что издавало его тело, недовольное потерей. Он услышал, как генерал тихо смеётся. Почувствовал гладкую поверхность собой, своим трепещущим входом. Вдохнул от желания ощутить внутри себя нежное, распирающее жестоко и неумолимо. — Нет, — сказал генерал. — Не имеет никакого значения, что именно я буду с тобой делать. Имеет значение только наша близость. Он толкнулся вперёд плавно, но Олган болезненно застонал, когда они соприкоснулись бёдрами. Он схватил генерала за зад. — Всё, стой! Эвель!.. — Я не двигаюсь, — сказал Эвель. Он нависал над ним на локтях, смотрел отвратительно-чёрными глазами, раскрасневшийся и голодный, похожий на большого волка с чёрной шкурой. — Ты сейчас привыкнешь… как же я хочу тебя поцеловать… я бы целовал тебя везде. Даже там, где сейчас мой член, — он усмехнулся. — Замолчи, — тяжело выдохнул Олган, вцепившись в его плечи. — Эвель? — Что? — Почему это так… это так… — Он сглотнул вязкую слюну и заглянул Эвелю в глаза, в их тёплую темноту. — Почему это так хорошо? Эвель без предупреждения, схватив и крепко прижав за горло, резко вынул член и также резко и беспощадно его задвинул. И остановился, дикий и взвинченный, посмотрел с желанием. — А ты как думаешь, Олган? — почти прорычал. — Ты как думаешь? Олган вцепился в руку, что держала его за горло. Стонал сквозь зубы каждый раз, как Эвель задвигал в него, таранил его, словно он был неприступной крепостью. Его член почти обмяк от боли, но какой-то огонь в груди заставлял плавиться и хотеть. Хотеть ближе, больше, дальше, ещё и ещё раз после, главное — плоть к плоти, главное — этот взгляд, от которого мурашки, от которого возносишься на пьедестал, от которого горят уши. *** Олган проснулся, когда было ещё совсем темно. Он ощущал себя так, словно Эвель оставил после себя не только своё семя, но и болезненную пустоту. Глаза горели, и тело ныло, как после продолжительной тренировки на мечах. Поверх его руки лежала чужая смуглая рука. Олган провёл в той же позе, в которой проснулся, ещё несколько минут, глядя куда-то в угол и размышляя. Они делали это, почти не останавливаясь на перерывы, пока он не взмолился о пощаде. Кажется, он задыхался от слёз и хватался за плечи Эвеля, нанизанный до самого основания, а Эвель молча спускал в глубину, не отрывая глаз от его лица. «Хватит», — шепнул Олган. Эвель сжал его член в своей ладони. Это было болезненно, но Олгана скрутило спазмом. Он выгнулся на мокрой от их совокуплений постели и хрипло выдохнул, скудно изливаясь себе на живот. Эвель выскользнул из него, и Олган помнил, как, несмотря на то, что ему хотелось немедля уснуть, он успел испытать неимоверный стыд: он не мог закрыться, и генерал, разумеется, это заметил. Он большим пальцем провёл по мокрым от семени, судорожно пытающимся сойтись краям. На его лице были написаны и жадность, и липкая страсть. — О, князь. Знал бы ты, как это великолепно. Если бы ты когда-нибудь разрешил коснуться тебя языком… Олган, так и не узнал «что если». Он уснул, и последнее, что он мог — это пару мгновений осязать горячие руки на своей влажной коже. Олган косо, словно старик, поднялся с постели. Удерживая простыню, которой был укрыт, у паха, дошёл до стола и налил себе воды. Зубы цокнули о неровные края кривого кубка из черепа врага Эвеля. Он допил и отставил кубок. Обернувшись к постели, заметил, что генерал не спит. Они скрестили взгляды. Эвель молчал напряжённо, на его лице хмурая надежда рисовала поражение. Олган смотрел на него с пару мгновений, а затем отпустил простынь. Простынь шумно упала ему под ноги. Генерал подскочил с постели, жилистый и крепкий, подлетел к нему и звучно стукнулся коленями о тонкий ковёр. Олган погладил его по подбородку. — Один поцелуй, мой князь, — взмолился Эвель, и Олган склонился над ним, чтобы коснуться губами влажного лба.