Принадлежать

      У Леонарда своеборазные развлечения и желания. Он не "особенный" или "странный", как полагает большинство. Обыкновенная отбитая сволочь. Таких много, нужно лишь приглядеться. Возможно, таков даже ваш сосед, просто стены слишком толстые, и вы не слышите...       Арнольд плотно вбивает эту мысль себе голову, чтобы не ждать шагов и не вздрагивать от невесомых прикосновений. Чтобы ничего не чувствовать. К Нему. Адамсу не положено. И не хочется.        Сегодня одна из их еженедельных не деловых встреч. Извращённый вариант семейной традиции. И досуг, к сожалению, выбирает Фейбер. Его очередь. (В очередь Арнольда встречи почти всегда отменяются. Либо же он выбирает просто пить коньяк в тишине. Это тоже стало своего рода традицией.)       Ливень за окном и не думает утихать. Колотит в окна, будто сумасшедший. Неужели нет другого занятия? Лили барабанит в такт пальцами по цветочным узорам. Он лежит на полу без халата и домашних туфель. Босые стопы скользят по ковру, и от этого ощущения по спине пробегают стайки мурашек. Леонард забавно хмурит бровки-ниточки.       - Сегодня хочешь уподобиться мне и играть в молчанку? - подаёт голос Арнольд из глубокого кресла, выпуская в воздух ещё одно облачко ароматного дыма. Тихий Фейбер - недобрый знак.       - Нынче мне плохо думается, - вздыхает Леонард, прокручивая кольцо на безымянном пальце.       - Поверь, мне искренне жаль, - участливо отвечает Адамс, и тон совсем не вяжется с бесстрастным выражением точёного лица.       - Сама нежность и забота, - медовым голосом отзывается Фейбер, не стремясь однако, подражая Арнольду, скрыть издевательскую усмешку, - иди ко мне.       Он протягивает руку. Кажется, она стала ещё тоньше. Адамса воротит от его худобы, возведённой идиотами в культ, но он подчиняется раньше, чем успевает подумать. Трубка отправляется на покой, а Арнольд - на ковёр. Такой мягкий...       Цепкие пальцы ловят лацканы пиджака и тянут на себя, тонкие лодыжки мгновенно скрещиваются за спиной. Арнольд нависает над Фейбером, словно величественный свод собора над головой грешника. Только голубые глаза и не думают каяться. Они влекут ближе, и Арнольд поддается (по собственной поле!), склоняет голову, целуя полупрозрачные веки и лишь потом бескровные губы. Без помады они не так хороши. Но с помадой их нельзя целовать. Это вам не противостояние добра злу, тут всё намного сложней и серьёзней.       - Ложись, - не размыкая век, шепчет Леонард. Угольные ресницы дрожат, точно крылья бабочки, которую вот-вот унесёт ураган. И безжалостно растерзает.       - Что? - Арнольд так увлечён этим зрелищем, что не сразу улавливает суть.       Его длинные волосы спадают с плеч, закрывая весь ставший неважным мир тёмными шторами. Остаётся только Леонард, который наконец выпускает на волю свои невозможные сапфиры.       - Ложись, - повторяет он, глядя почти томно.       - Я тебя раздавлю, не глупи, Лили, - устало вздыхает Арнольд, ощущая, как ему настойчиво давят на поясницу.       - Пожалуйста, дорогой.       Арнольд удивлённо изгибает бровь. Леонарду трудно просить Адамса о чём-то, а вот Лили...Кажется, секунду назад он стал именно им. Или ещё нет?       - Арнольд...        Имя будто чужое и слышится сквозь туман, но Адамс отзывается. Осторожно, боясь сделать лишнее движение, он убирает опору с рук. Собор по кирпичикам осыпается на нечестивца, который, видимо, задумал принести себя в жертву своему божетсву. Арнольд напряжённо вслушивается в шум дождя, боясь услышать за ним хруст маленьких косточек, но пока что под ним всё тихо. Лишь дыхание становится более глубоким.       - Не бойся, ниже, - улыбается Леонард, вплетая пальцы в адамсовы волосы, - сейчас я хочу быть ближе. Была бы возможность, влез бы под кожу.       - Иди к чёрту, - выплёвывает Арнольд, брезгливо встряхивая головой и опускаясь до конца. Ощущения такие, будто лежишь на груде острых камней на морском берегу. Только вода шумит сильнее положенного. Чужие кости упираются куда только можно. И не только они, - мало кто желает быть раздавленным...       - Будь ты гранитной плитой, я бы не был в таком восторге, - с заметной хрипотцой отвечает Леонард, показывая зубки, - хотя, вас иногда сложно различить.       - Плита греть не станет, - посмеивается Арнольд в изгиб беззащитной шейки. Под кожей загнанно пульсирует венка. Прокусить бы её. Но ковёр ужасно жалко...       Чужие бёдра совершают пробный толчок в живот. Должно быть, неприятно встречаться с пуговицами жилета, но Арнольд не собирается помогать. Он и так слишком много сделал.       - Мари всё не может оправиться после потери ребенка, - на грани шепота выдает Леонард, портя и без того сомнительную картину. Его щёки трогает непривычный румянец, а в глазах вспыхивают огоньки.       - И на мне ты готовишься ко второй попытке? - хуже не станет, поэтому Арнольд позволяет себе шутку, на которую Леонард неожиданно реагирует не ответной колкостью или притворным возмущением.        Он замирает. Отводит взгляд, глядя куда-то в прорехи между длинными прядями и задумчиво покусывает губы:       - Она не говорит со мной. Не говорит ни с кем. Уехала к какой-то знакомой почти на месяц и лично не присылает ни одной весточки. Я знаю о ней лишь из чужих писем. И мне... я словно...скучаю? - он вопрошающе смотрит на Адамса, будто тот способен пробраться к нему в череп, и напряжённо смеётся, - Как же это странно, но что-то такое в этом имеется, - он вновь начинает извиваться под грузом сильного тела, запрокидывая голову, - да, определённо это занятное ощущение. Ох... Иногда я думаю, как хорошо, что она принадлежит мне. И что у меня есть ты.       - Не лги хотя бы сейчас, - фыркает Арнольд, ловя внезапную вспышку раздражения и вжимая тонкую фигурку в пол сильнее. Вот теперь он слышит характерный щелчок. У Лили часто щёлкают тазобедренные суставы...        Изнеженное личико морщится от боли, а затем снова озаряется нездоровым блаженством.        - Можешь брюзжать сколько угодно, но я говорю правду, - толчки становятся резче. Арнольд отчётливо ощущает пульсацию плоти сквозь слои одежды и бешеное биение бесчувственного сердца совсем рядом со своим. Оно, впрочем, немногим лучше, - Как думаешь, я люблю вас?        Что за тяга к озвучиванию своих исковерканных мыслей?       Арнольд не желает отвечать. Ему даже думать об этом мерзко.       - Мой троюродный дядя, Лорд Уинтер, держал сыновей в строгости, не давал вздохнуть лишний раз, - неразборчиво продолжает бормотать Лили, усиливая хватку в волосах, царапая кожу головы, - но любому, кто косо на них посмотрит, готов был перегрызть глотку. Родственники часто говорили, что он любит их, но по-своему. Может...я тоже...боже мой...        Арнольд не трогает шею: вцепляется в маленькую серёжку на левом ухе. Глупо, но ему не хочется говорить нечто вроде "заткнись" или "умолкни, Фейбер", он отчаянно надеется, что Леонард додумается прикрыть рот сам, но не помогают даже такие красноречивые намёки.       - Я ведь готов заботиться о Мари...Знаю, ты не поверишь, но я не был с другими женщинами с третьего месяца нашего с ней знакомства. Я считал, хах, - он прижался губами к одной из многочисленных родинок, будто специально сбивая Адамса с толку, - она сильная, дорогой. Никогда не плачет, старается быть стойкой. Но, если бы вдруг она заплакала, я бы утешил. Ах...Точно тебе говорю!       - Это пока она не подарит тебе ребёнка, - берёт себя в руки Арнольд, напряжённо дыша в слипшиеся на виске кудряшки, - только представь - твоя точная живая копия. Прекрасная игрушка, верно, Лили? И Марианна в одночасье перестанет быть центром твоего мирка.       Снова пауза. На этот раз без продолжения.       - Слезь, - звучит неожиданно резко, и Арнольд подчиняется, радуясь прекращению этого безумия и одновременно ожидая очередную дрянь, которую Фейбер всегда был рад выкинуть.       Леонард делает судорожный полноценный вдох и приподнимается на локтях, осуждающе глядя на Адамса. Желание у него как ветром сдуло.       - И надо было всё испортить, - ворчит Леонард, разминая затёкшие плечи.       - Прости, что помешал приходить в восторг от самого себя, - огрызается Арнольд, раздраженно отпихивая неудачно подвернувшуюся тощую ногу, - что, понравилось воображать себя здоровым человеком, способным на что-то, кроме вечных издевок?        По-больному. Арнольд так и хочет.        Хотя, может ли у Лили болеть что-то, кроме посаженного желудка и пострадавшей в своё время головы?       - Не приходил бы, раз нет настроения, - равнодушно отзывается Леонард, собираясь подняться, но ему не дают: теперь уже Адамс хватает его за волосы, с силой прикладывая головой об пол. Кровь брызжет из носа прямо на вышитые розы.       Хоть бы это оттёрлось...       - Не пытайся прыгнуть выше головы, Фейбер, - шипит Арнольд, бегая взглядом по делу своих рук, - ставь свои опыты с "люблю-не люблю" на других и кончай от этого тоже под другими, а меня в подобное больше не впутывай. И Марианну тоже. Даже не думай что-то сделать ей. Кто угодно, только не она. Она не играет, а действительно любит тебя. Слышишь ты, ублюдок?       - А ты? - у Лили нет страха, - Ты разве меня не любишь? Тогда зачем ты здесь? Заметь, в отличие от всех других, я тебя не держу, - он шмыгает разбитым носом и надтреснуто смеётся, - бизнес, брак, грязные тайны - все люди, с которыми я пересекаюсь больше, чем на час, как-то привязаны ко мне. Если они рядом, значит на то есть причина. И мне необходимо их удержать. Но тебя я не держу...Сколько раз я мог получить выгоду, выдав твои секреты? О, не сосчитать! Ты не подарок, дорогуша, и много кому не по душе. А я знаю о тебе куда больше положенного. Но сказал ли я хоть слово против тебя? Нет. Даже если меня так же прикладывали лбом об пол, словно я тот самый дурак из по пословицы, которого заставили молиться. Ты свободен, Адамс. Это всё, - он кивает на зеркало в пол, висящее напротив, отрадающее Фейбра без малейшего изьяна, - твой выбор.       У Арнольда расжимаются пальцы. Адамс никогда не хотел так сильно пачкать руки, но, если бы не Мари, он бы убил Фейбера сейчас в собственной гостиной. Но раз нельзя, то надо убираться как можно скорей. На сегодня ему Лили более чем достаточно.        Не имея более поддержки, Леонард с тяжелым вздохом заваливается на бок, закатывая бесстыжие глаза. Арнольд раздражённо приглаживает волосы и пытается заставить себя не глядеть краем глаза, точно ли вздымается под распахнутой рубашкой хрупкая грудная клетка.        И все же дышит. Мерзавец.       Арнольд одёргивает пиджак, разгляживает складки на брюках и торопливо шагает к двери, едва сдерживаясь, чтобы напоследок не выплюнуть что-нибудь ядовитое. Нет, нет, это выглядело бы жалко.        - Как договаривались, в следующий четверг? - прилетает в спину вопрос, но Арнольд ясно ощущает лезвие под лопаткой.        Молчание длится всего секунду.       - Да. В четверег.        И всё же Арнольд несвободен.