***
— Полагаю, еще один вечер в вашем обществе? — Рацио презрительно осматривает блистательный и лощеный бар, куда приводит его Авантюрин, словно от одного только взгляда может подхватить невежество всех, кто тут находится и когда-либо находился. — Не все же с гениями тебе водиться. — Авантюрин отодвигает барный стул рядом с доктором, улыбается хищно и кивает головой в сторону высокого стула, выкидывает рукой часть реверанса, приглашая собеседника присесть. — Прошу. — Что за ерунда, перестаньте. — Рацио демонстративно вздыхает, но все же присаживается на самый край сидения, стараясь не касаться ничего вокруг. Ему это место неприятно — толпы глупцов стремятся отдать накопленные многолетним трудом деньги на непомерно дорогие для них коктейли, в попытках сбежать от реальности еще дальше, чем сейчас, и стать еще более глупыми. — Что пить будешь? — Авантюрин игнорирует все вербальные и невербальные знаки доктора о пренебрежении к этому месту, садится на соседний стул и машет рукой бармену в другом конце стойки. — Я не употребляю подобное. — Ровно и твердо произносит Рацио, с осуждением посмотрев на собеседника. — Да ладно, перестань. «In vino veritas», или как у вас там в книжках написано? Ничего, что я на «ты»? — Авантюрин снова ухмыляется. Он знает, что раздражает Рацио, но ему происходящее кажется уморительным. В особенности то, что у доктора альтернатив его компании нет. — Было бы лучше, если бы вы обращались ко мне так же уважительно, как я — к вам. С высказыванием я не согласен — вино отупляет. — Вещает надменный голос, но светловолосому парню становится еще веселее от этого. Его целью — он пока не разобрался, личной или в интересах КММ — становится напоить собеседника. Ведь истина действительно в вине, и, возможно, от не совсем полностью контролирующего себя Рацио он сможет узнать нечто интересное. — Для чего мы здесь? — Пенакония — мир грез и веселья, что же еще здесь делать, как не пускаться во все тяжкие и бездумно сорить всем, чем можно? По мне, так это идеальное место. Но можем и к игровым автоматам пойти. Мне там везет, даже скучно становится. — Я думал, у вас здесь работа. — Ну, не без этого, друг мой. Но не вечно же работать? — Авантюрин улыбается еще сильнее, но так же фальшиво, как если бы гипсовая голова доктора могла улыбнуться. — Прекратите фамильярничать, мне неприятно. Это неуважительно и глупо. — Рацио снова вздыхает, заставляя Авантюрина рассмеяться. — Прекратите быть ханжой, доктор! Расслабьтесь. — Рука Авантюрина ловко ложится на плечо собеседника, и ее хозяин не понимает, почему и для чего так сделал. Его совсем немного пугают и озадачивают собственные действия, но руку он не убирает. — Перестаньте. — Щеки Рацио слегка краснеют в цвет двум коктейлям, которые только что поставил перед ними бармен. Чужую руку убирать он не стал, решив ее игнорировать. — Спасибо, уважаемый, — Авантюрин подмигивает бармену, и вновь вопросительно смотрит на компаньона. — Это правда, что ты моешься в гипсовой голове? — Простите, что? — Щеки багровеют еще сильнее, и коктейли больше не подходят ему в тон. Вопрос застает врасплох, и он будто оказывается перед самой сложной загадкой вселенной. Для чего парню знать эту информацию? Это очередная нелепая шутка или попытка сблизиться? Он не находит ответа. — Нет, это неправда. — А, ну ладно. Интересно было с того момента, как увидел электронную копию информации о тебе — там кто-то спрашивал, моешься ли ты в своей гипсовой голове. — Авантюрин вновь расплывается в широкой улыбке, чуть позже делая первые глотки своего напитка. — Прилично! Попробуй. А так, даже немного жаль, я бы посмотрел на это. — Откажусь. Что интересного в моем обнаженном теле и почему вас это интересует? — Помотав головой, с недоумением Рацио смотрит на Авантюрина. В математике и физике он был одним из лучших — в поведении, коммуникации и чувствах живых существ не смыслил ничего. — Я на это отвечу, если ты выпьешь, как минимум, три — нет, четыре — коктейля сегодня. Вот и первый. — Авантюрин двигает красивый бокал на утонченной ножке к собеседнику и хлопает несколько раз по плечу. Руку он не убирает, хотя его положение начинает приносить ему физический, но не моральный, дискомфорт. — Где же твое знаменитое стремление к истине и ответам на все вопросы? — Это знание ничего не даст миру и мне. — Рацио осторожно отодвигает коктейль обратно к юноше. Этот фарс удовольствия не приносит, но он лукавит — интерес ученого, только в области взаимоотношений, в нем проснулся с момента, когда он узнал, что придется сотрудничать с одним из Десяти каменных сердец. Невероятную удачу этого юноши хотелось исследовать и узнать, что это — благосклонность судьбы, существование которой вызывало у него смех, или точные, ловкие математические расчеты каждого его действия им самим, как в шахматной партии? — А как же узнать партнера поближе? Доверие и все такое? У нас тут дельце, если ты забыл. Давай, пей. — Авантюрин убирает свою ладонь с чужого плеча, снова двигает в сторону Рацио бокал освобожденной рукой, случайно расплескав немного жидкости, одновременно делая несколько глотков из своего большого граненного бокала, больше похожего на изящный стакан. — Я далек от работы в паре. Предпочитаю быть один — никто не мешает. Впрочем, я не против показать себя настоящего, если от этого будет польза. Но, думаю, от этого больше вреда. — Доктор неуверенно обхватывает длинными пальцами хрупкую, оттого почти призрачную, ножку бокала, аккуратно нюхает содержимое и, едва касаясь губами стенок сосуда, делает первый глоток. На удивление, ему нравится вкус и ощущения — в голове на пару мгновений мелькают приятные воспоминания, исчезая так же быстро, как появились. — Интересно, а вот первая часть, она и к близости относится? — Авантюрин не может сдержать смешок, ликуя внутри при виде пьющего доктора. Ему, почти допившему свой коктейль, сделанное замечание кажется презабавным. В голове рисуются не совсем приличные сцены с его собеседником, и он не пытается их отогнать. Ему действительно интересно. — Простите? Я не совсем понимаю, о чем речь. — Рацио делает второй небольшой глоток и ставит бокал на поверхность барной стойки. Признавать свою глупость и неосведомленность — неприятно, и виной этому он находит жидкость, которую только что попробовал. — Секс. Ну, знаешь, когда … — Авантюрин не успевает договорить, заходясь в хохоте от выражения лица доктора. Спустя несколько секунд он совладает с собой и перестает смеяться, и к его собеседнику возвращается способность говорить. — Я понял, о чем вы, можете не продолжать. — Настойчиво, но несколько жалобно — если эти эмоции вообще могут сочетаться — просит Рацио, пытаясь вернуть самообладание. — Я позволю себе утолить ваш интерес — этот процесс и все, что с ним связано, никогда не вызывали у меня интереса. Такого ответа вам будет достаточно? — А я думал, ты не ответишь. Ну, знаешь, плеснешь мне в лицо свой коктейль, закричишь «Глупый раб, ты оскорбил мое огромное достоинство! Прочь с глаз моих!» и уйдешь. И хватит на «вы» со мной говорить, доктор Рацио. — Авантюрин, очерчивая последние два слова, поджимает губы, не позволяя себе вновь рассмеяться. Он говорит чистую правду, но смех стал защитной реакцией в последние годы его жизни. Вспоминать, что ты — раб — крайне неприятно. В его случае правда редко бывает приятной. — «Веритас», поскольку мы переходим к более близким взаимоотношениям. Я бы так не сделал. — Рацио берет в руки бокал и делает несколько небольших, но уверенных глотков. С этим мальчишкой все — с ног на голову, и, может, это тот случай, когда нет нужды в гипсовых стенах. — Ты недавно назвал меня «жалким и презренным сигонийским рабом» и так далее. — Притворно улыбается Авантюрин. Такие слова он слышал раньше постоянно, и сейчас почти не больно — будто появился хитиновый покров, защищающий от подобных острых и режущих слов. — Прости. Просто твои глаза … — Веритас пытается подобрать что-то подходящее, но выпитая жидкость неподготовленному организму слегка мешает. Ощущение раздражает, как мешал бы назойливый, уменьшенный в сотни раз, жук Тайззиронта у самого уха, но он ничего не может с этим поделать. — Нравятся? — Авантюрин начинает снова воспринимать все, как игру в покер, и пытается продавливать неуверенного игрока своим агрессивным стилем игры. Рацио молчит. Авантюрин тоже. Тишина — если можно так назвать шум Золотого мига с его возгласами, громкой музыкой, вечным гамом и никогда не умолкающими звуками — напряженно висит между ними, и пока никто не решается ее прервать. — Голова болит от этой суеты. — Спустя какое-то время прерывает молчание Авантюрин, недовольно хмуря брови. — Пойдем ко мне в номер? Можно заказать еды и коктейлей туда. — С какой целью? У меня есть собственный. — Недоуменно смотрит Рацио на собеседника. За последние несколько системных часов он почти принял то, что чувствует себя крайне глупым, оправдывая все тем, что во взаимоотношениях не смыслит ничего. Желание разобраться и постичь хотя бы верхи истины почти берет верх и он готов согласиться, если Авантюрин предложит еще раз. — Поближе узнаем друг друга. Не думаю, что будет вред. По крайней мере, на Пенаконии. Обещаю. — Авантюрин снова улыбается и поднимает руки на уровне груди, разворачивая ладонями к собеседнику. «Дружественный жест» — решает Рацио, и кивает головой в знак согласия. До отеля их довозит, наверняка, самое шикарное такси, какое только можно сыскать в Золотом миге. Непременно золотое, как большинство вещей Авантюрина. Работники отеля с крайне милыми и натянутыми улыбками встречают у входа, в самом отеле на ресепшене, по коридорам до нужного номера. — Располагайся. Закажи пока что-нибудь, а я переоденусь, с твоего позволения. Возьми мне два «прекрасных врага», пожалуйста. — Авантюрин указывает чересчур небрежно в сторону дивана и торопливо идет в другую комнату. День был изматывающим, и ему хочется скорее переодеться в любимую изысканную черную пижаму, с золотого цвета окантовкой. Переодевание ощущалось перерождением — снимая павлинью, как назвала ее одна из Недотеп, одежду, он будто умывался от всего напускного тщеславия, всей фальши и обмана. Он становился настоящим — хотя уже сам забыл, как именно выглядит Какавача, кем он являлся — или является — когда-то и сейчас. — Интересное название, «Прекрасный враг». — Протягивает Авантюрин, поднося бокал к своему лицу. Забавным казалось то, что пьет он этот напиток в компании того, кто еще несколько десятков системных часов вызывал только злость и напряжение. А сейчас он — почти нагой, без своего защитного костюма, показной роскоши и богатства, открытый своему прекрасному врагу, готовый ответить на все, о чем спросят. Маленький ребенок на выжженной земле, пока без клейма раба, но уже не свободный. Это заставляет в самых укромных уголках души беспокоиться и бояться — Хранительница с ее причудливыми картами была права, и Судьба решила его обставить, забрав все фишки на олл-ине? — Напомнило о чем-то? — Скорее дежурно, чем с искренним интересом спрашивает Рацио. Доктор порядком устал и желал принять расслабляющую ванну в компании одной из бесчисленных книг. В «командировку» на Пенаконию он взял около десяти с искренней надеждой на то, что времени читать будет не слишком много — чтобы книг хватило на все время поездки, но и не слишком мало — чтобы не прекращать получать пищу для разума. — Да. Ты знаком с Черным Лебедем? Хранительница сада. — Немного поразмыслив, отвечает Авантюрин. Чек. — Нет. Но я в курсе, кто она. — Отрицательно кивает Рацио, — Напиток напомнил тебе о ней? — Нет — Авантюрин тяжело вздыхает, и Какавача стоит совсем рядом, приоткрывая дверь темной комнаты, в которой разыгрывается покерная партия, впуская немного рассеянного света. — О тебе. — Опускает свой бокал на стол, отодвигая. Чек. — Интересно. — Рацио притягивает ладонь к своему лицу, накрывая указательным пальцем губы, как делает всегда во время мыслительного процесса. — Часть про «врага»? — Обе части. — Снова вздыхает Авантюрин и потряхивает головой, пытаясь отогнать назойливые воспоминания и мысли о предсказании Черного Лебедя, бессовестно копошащиеся в его мозге, вгрызающиеся в его разум и вырывающие здравый смысл. Он хищно улыбается, поднимая глаза на Рацио, останавливаясь на пару секунд напротив его глаз, и снова спускается взглядом куда-то в район его паха. — В комнате становится горячо, не находишь? — Не понимаю, о чем вы. — Доктор цепенеет, не осознавая причин настолько резких изменений своего собеседника. Авантюрин для него — весь загадка, от его удачи до поведения и всего фарса и карнавала, что происходит вокруг него. Он не любит нерешенных задачек, но сейчас все сложнее гипотезы Ронда. Фолд. — Может, тебе это все же интересно? — Авантюрин приклоняется грудью к дивану, и сейчас он похож на опасное и дикое животное, и его ухмылка становится все более безумной. — Ты же ученый, тебе должно быть все интересно? — Рейз. — Авантюрин, прекратите. — Жалобно и без привычной уверенности тихо протягивает Рацио, совершенно не понимая, чего хочет он сам. — Физиологические аспекты жизни никогда меня не интересовали. — Я же вижу, что ты врешь. — Руки Авантюрина медленно тянутся к штанам доктора, тонкими и длинными пальцами почти невесомо очерчивая внутреннюю сторону бедра, останавливаясь у топорщащейся ткани в области паха. — Тебе ведь интересно. Так удовлетвори свой интерес, я сделаю все по высшему разряду. Только попроси. — Рядом с пальцами почти мгновенно оказывается его голова, и Авантюрин развратно и бессовестно смотрит снизу вверх, через растрепавшиеся белоснежные пряди волос, своими красивыми и иррациональными глазами, на Рацио. — Пожалуйста? — Рацио громко глотает слюну и неуверенно накрывает своей рукой голову Авантюрина, переплетая пальцы с его медовыми прядями. — Не так. — Авантюрин останавливается в нескольких сантиметрах, нахально и с желанием смотрит на доктора. Рейз. — Я … Эм. Сделай это? — Абсолютно неуверенно произносит Веритас. Он еще в детстве решил полностью отдать свои тело и разум науке, отринув физиологию и телесные удовольствия, как и чувства. Физиология его не интересовала — до момента, пока хищный и сотканный из лжи протеже Клипота не оказался в опасной близости к его телу. С учениками строить взаимоотношения было проще — неправильный ответ — книга в лоб; с Гениями и Гильдией эрудитов — самодовольство и снисходительность. Он знает, что открытие себя настоящего принесет только вред — но разум не пропускает эти мысли сейчас. — Сделай это. — Уверенно, как молот на наковальню, падает громко слово, и Авантюрин где-то снизу жемчужно ухмыляется, расстегивая чужую ширинку. Колл. Мягкие и нежные губы Авантюрина накрывают член Рацио, и доктор понимает, почему когда-то решился отказаться от подобного. — Да, да … — Торопливо шепчет Рацио, цепляясь сильнее за пшеничные волосы Авантюрина, позволяя пальцам мнимо управлять движениями и темпом. Он отключает аларм в своих мыслях, сосредотачиваясь на ощущениях, и вот оно — познание, к которому он не стремился, но которое сейчас ощущается необходимым и жизненно важным. Авантюрин замедляется, подключая к процессу язык, и самым его кончиком проходится сверху вниз, где-то надавливая чуть сильнее. — О Нус, не останавливайся! — Срывается бесконтрольно с губ Веритаса, прикрывающего глаза в томящем удовольствии — теперь он наблюдает за одним из Десяти каменных сердец из-под длинных темных ресниц, слегка запрокинув голову. — Остановился. — Отрывается от возбужденной плоти Авантюрин, все так же хищно ухмыляясь; не поднимая головы, он легким касанием, медленно, убирает смесь слюны и естественной смазки с губ, заставляя Рацио тихо застонать от этого движения. Чертова Хранительница с ее уродливыми картами была права, и тот порабощенный юноша вернулся, только в извращенном виде, без страха и полный нахальства и вызова. Без слез, печали и отвращения к себе - он больше не видит разницы между травмой и собственными желаниями. Авантюрин хочет, чтобы его заставили. — Продолжай. — Медленно шепчет Рацио, и в ответ получает только плотоядную ухмылку. — Продолжай! — Настойчиво и громко произносит доктор, крепче хватает голову Авантюрина и надавливает где-то в районе затылка, заставляя того вернуться к процессу. И Авантюрин продолжает вырисовывать невидимые странные и замысловатые узоры языком, одновременно двигаясь в задаваемом рукой Рацио темпе, животно постанывая. — О Эоны, я сейчас … — Не успевает закончить предложение доктор, потому что Авантюрин доводит его до предела, не отпуская и заставляя завершить все там же, где началось — в его теплом рту, мгновением позже проглатывая и чуть морщась от вязкой жидкости. Авантюрин снова хищно облизывается, вытирает губы своими бледными пальцами и садится так спокойно и безмятежно, будто ничего не было. Пальцы обхватывают изящную ножку бокала, и он подносит к своим развратным губам сосуд, жадно выпивая его содержимое. — Черный Лебедь — дрянь, не проси у нее погадать. Предсказания у нее удивительно правдивые. — Ухмыляется Авантюрин, игнорируя саднящее клеймо на шее. — Так вот, о Воскресенье …-
25 апреля 2024 г. в 19:37
— Погадаешь мне, Хранительница памяти? — Губы Авантюрина расплываются в привычно притворной улыбке, обнажая белоснежные зубы. Он не верит в то, что Судьбу невозможно обмануть и сбежать от нее. Хитрить и увиливать было его работой, и Судьба — не самый замысловатый оппонент, что он встречал.
Судьба виделась ему профессиональным игроком с сильными картами в руке, но играла слишком предсказуемо. Сам он — акула, предпочитающий агрессивную, хищную и опасную игру. Все или ничего — поэтому сейчас он саркастично смотрит на Хранительницу памяти, заставляя делать ставку.
— Не боишься, что я проникну в твое сердце, загляну в твою память? — Загадочно улыбается в ответ Черный Лебедь, растягивая слова, словно мед, подходя ближе и почти касаясь линии белоснежных скул напротив. Рейз.
— Я не верю в судьбу. И сердце у меня вряд ли есть. — Авантюрин пару мгновений смотрит прямо в глаза Хранительнице; и начинает громко смеяться. Сердце его осталось где-то на Сигонии, а сейчас внутри — только азарт. С остальным произошло то же, что со слабой покерной рукой.
— Зачем тогда просишь? — Лебедь возвращает изящную ладонь, поднося к своему лицу, и продолжает загадочно улыбаться.
— Ради интереса! Для чего же еще? Вся суть Пенаконии в развлечениях, так погадай мне! Я заплачу тебе, сколько твоей душе захочется. — Губы снова складываются в легкую улыбку. Рейз.
— Как пожелаешь, только деньги меня не интересуют. — Женщина пристально смотрит несколько секунд в разноцветные глаза собеседника, а после достает темную колоду карт с замысловатыми изображениями: силуэты и ситуации, чаши, мечи, монеты … — Только вот тебе может не понравиться.
Карты на столе складываются в причудливый узор, и на лице Лебедя еле заметными зайчиками мелькают отблески сочувствия, печали, радости, наслаждения и еще множества непонятных Авантюрину эмоций. Вникнуть в таинство процесса он не пытается, поэтому без интереса оглядывает комнату, в которой скоро должен будет встретиться с сосудом Стелларона. Карты и предсказания выглядят тривиально и скорее служат орудием для убийства времени, которым пока он вынужден разбрасываться, как денежный автомат — купюрами в Золотом миге. Дилер уже раздал карты, но им запретили смотреть на них, и даже карты рубашкой вверх на столе не могли дать подсказку. Они все — в большой и темной комнате без единого источника света. Незадача — сейчас его большой блайнд.
— Тот зависимый юноша, которого ты старательно прячешь, скоро вернется. — Хранительница прервала застоявшуюся тишину, заставляя Авантюрина обернуться. Вопросительный взгляд и фальшивая улыбка врезались в нее мгновением позже.
— О каком юноше ты говоришь? — Он пытается перевести в шутку. Ему не хочется вспоминать времена рабства, но клеймо начинает саднить. Сейчас он такой же раб — только чуть большей свободы и масштаба.
— И твой напарник будет разговаривать с тобой не от скуки и безысходности. Ты ему интересен, чем — не скажу. Присмотрись к этому аркану Дьявола, ничего не напоминает? Приятной прелюбодейской ночи. — Женщина вновь загадочно улыбается, едва касаясь кончиками пальцев карты, и странным образом исчезает, не давая шанса на оправдания и вопросы.
— Ерунда, — Шепчет Авантюрин себе под нос, невольно поглядывая на оставшуюся на столешнице карту. — Специально выкинула карту с оковами и двумя людьми. Идиот. О Клипот, чем я занимаюсь? — Он садится на диван, хватается за голову обеими руками и начинает смеяться — то ли от ощущения себя одураченным идиотом, то ли от всплывающих в голове картин прошлого, то ли от невольной мысли, что Хранительница права.