Я вернулся

Бегемо аккуратно гладит спящего Ашию по голове, после чего слегка касается губами его холодного лба. Можно было бы подумать, будто Слуга и не спит вовсе, а умер, потому что его тело было слишком холодным, а признаки дыхания совершенно отсутствовали, но Баризоль точно знал, что Доман просто спит. Удивительно, что всë так поменялось. Для Бегемо прошло лишь мгновение. Секунда. Мимолетная. Для Ашии же, по его словам, прошло почти две недели. Это достаточно большой срок. Из-за этого было противное ощущение, будто он вообще выпал из жизни. Как когда-то давно, когда он проснулся после долгого сна в теле Эллуки. Виноваты в данном случае были все. Чёрный Ящик, который взорвался, Мир, который отказывался позволять Богу и Слуге идти против него, да и сами Ашия с Бегемо были хороши. Решили пойти против этого места… А если бы они из-за взрыва вернулись в свои миры? Или ещё чего похуже? Если бы кто-то умер? Из них? Бегемо качает головой, отгоняя эти «если бы». Думать о плохом явно не хочется. Сейчас нужно сконцентрироваться на состоянии Ашии и его истощении. Кажется, он скучал за Мастером, раз умудрился расплакаться, а может, у его слез была другая причина, но Бегемо не собирается в этом копаться — главное, что он смог вовремя поймать Слугу и успокоить. Он не особо хотел видеть своего подопечного в слезах или в плохом состоянии, но это совсем не значит, что он не позаботится о Домане, если что-то подобное случится. И, напротив, было бы неприятно узнать, что с ним что-то такое случилось, а сам Баризоль ни сном ни духом о произошедшем. Особенно больно было бы, если бы выяснилось, что Ашия плакал где-то в одиночестве, пусть такая картина совершенно не хотела рисоваться в голове блондина. Отгоняя и эти мысли, Бегемо осторожно проводит платочком по закрытым векам Ашии. Видеть его слезы было непривычно, но Бог умудрился под эту ситуацию подстроиться. Тогда он не сказал ни слова, даже наоборот, мягко улыбнулся, будто показывая ещё не осознавшему Ашие, что происходящее — нормально. В этот момент Ашия выглядел несколько одиноко. И разбито. Как и когда он бегал по дому, выискивая, как оказалось позже, маленького Бегемо. Настоящего. Хотя, кажется, для Ашии настоящим был именно Бог. Это было иронично, но одновременно с этим грело душу. «А что же показалось ироничным ему?» Фраза про иронию застряла в голове Бегемо, а вопрос его остался без ответа. Баризоль любопытный, но в этот раз решил не настаивать. Если ему нужно, он поинтересуется позже. А сейчас, опять же, надо позаботиться о Слуге, а не уплывать куда-то далеко мыслями. Он и без этого на слишком долгий срок оставил беднягу. Бегемо снова целует Ашию, но уже куда-то в уголки чужих глаз, откуда совсем недавно текли слезы. Непривычное действие, настолько же непривычное, как и происходящее в этом мире, как и чувства, которые испытываются, как и отношения, которые сложились между этими двумя. Но Бегемо не против. Совсем не против. Он сползает на пол, облокотившись на диван, и укладывает голову на чужую большую ладонь, обняв её. Да, так неплохо. Даже если больно смотреть на такого разбитого и ослабевшего Ашию, надо постараться, чтобы вернуть ему былой задор и прошлые силы. Надо постараться, чтобы он снова мог делать те же вещи, что и раньше, а не падать на пол без сил, с трудом растягивая уголки губ в ухмылке. Надо постараться вернуть его. Как он, в ущерб самому себе, постарался вернуть Мастера. — Я дома, Ашия. Я вернулся.