Неутопленные щенки

Поутру, ощущая, как бродит отрава в крови и все же планируя долгий день с обязательными визитами, Рокэ Алва смотрел из окна своего кабинета на то, как рассветные лучи красят серые плиты двора в рыжеватый удивительный цвет с искрами золотого и розового. Он в последнее время привык в такой час отрываться от утренних дел и гонять по тем плитам это длинноногое недоразумение с сумрачными глазами, пока длинные ноги наконец не начнут работать вместо того, чтобы спотыкаться, а глаза не блеснут интересом. Больше этого уже не будет. Снова разминаться дважды в неделю с командиром собственной гвардии, да иногда уговаривать пофехтовать Савиньяков. В родных краях он почти замучил старого мэтра Кабелло — не только соскучившись по сражению с настоящим мастером, но и вопросами: как объяснить оборону, как переучить северянина со старой школы на южную, современную... почему тот не учится толком?! «Соберано» — смеялся мэтр, — «если бросить мальчишку с палубы корабля в море, он, быть может, и поплывет, но волны должны быть спокойными, и он должен хотя бы не наглотаться воды. Придержите свое нетерпение, начинайте у берега и постоянно страхуйте, чтобы не навредил сам себе. Начинайте с самых азов, если нужно. Что уже он у вас умеет?» Всего несколько дней минуло с возвращения из дому в этот пылающий беспорядками город. И их ни на что не хватило. Применить методы старика Рокэ просто уже теперь не на ком. Бесполезный, беспомощный, глупый и подлый мальчишка — что толку таких учить! Хотя некоторым вещам научился на диво быстро. Всего год как в столице, и уже отравитель! Хороший учитель был — впрочем, Рокэ отлично знаком этот его прекрасный учитель! Подал яд — но и сам чуть не выпил. Убивал бы — так уж решительно, вечно он сомневается перед ударом. «Справедливость»… Какая ему справедливость после этого виделась? Занха? Окончательно разоренный Надор, герб разбитый, сестры, изгнанные ютиться — в лучшем случае — у Лараков? И не думал об этом, должно быть. Это тоже у него всегда — раздразни хорошенько, и бросается на противника словно бык разъяренный, налетая на шпагу сам. Ни на что не способен. Всего год как в столице, а туда же — интриги, убийства… А сам так и не замечает покушений на собственную набитую мечтами о сказочной Талигойе голову. Не дождетесь вы справедливости, юноша. Талигойи хотите — будет вам Талигойя. Отправитесь к своему королю, полюбуетесь на изгнанников. Может быть, Эпинэ вас чему-то научит. Хотя… научили уже. Может, все же прикончить его? Утопить как щенка. Вот, во что ведь порода выродилась. Солнце красило плиты двора. Вспоминалось, как, напоровшись на скрытое колпачком острие шпаги, Дик пытался достать все равно, игнорируя, что уже «мертв». Если бы это было в реальном бою, он бы кровью харкал прямо на плиты… Впрочем, Рокэ случалось видеть тех, кто пытался достать поединщика даже харкая кровью… Да что там, Рокэ сам был таков. Всего год как в столице, даже меньше, если вычесть Варасту и отпуск — и уже напоролся. Всего год — и уже утонул. Да что там — Эпинэ-то пошел же войной на Талиг, а ему ведь уже не семнадцать. К счастью, выглядел он, отправляясь обратно к себе в Агарис, достаточно удрученным, но… Всего год, даже меньше. А столица не море — трясина… Вот еще один Окделл в болоте… Солнце подползло к окнам и светило в глаза. На дуэли со щенком Колиньяров солнце было не тем, каким можно воспользоваться, демонстрации не получилось, и сейчас бы… Рокэ выдохнул. Все же дважды в неделю это досадно мало. Да и Ли его балует не так уж часто… — Хуан! Пригласи во двор моего оруженосца. Он, мне думается, разоспался. — Соберано… «Но вы приказали запереть его» — молча спросили глаза его верного человека. Хуан стал самым верным из его людей здесь, в Олларии. А когда-то ведь был контрабандистом… Рокэ вздернул бровь: «я сам знаю, что приказал». Когда Ричард Окделл ступил на ярко-рыжие из-за солнца плиты, Рокэ бросил ему шпагу — без колпачка, но уже затупленную, тренировочную. — Вы торопитесь всему учиться. Что ж, похоже, вам требуется куда большая интенсивность уроков. Позабудьте теперь Дидериха, впереди у вас будут Павсаний, Пфейхтайер и другие нудные старики. Также будут история, числосложение по-морисски, кэналлийский, гальтарский и танцы. — Что?! Но, эр… Мон… герцог Алва! — Когда мне было три, я едва не погиб, утонул, как нелепый щенок. Меня вытащили. Может быть, теперь просто пришла моя очередь. Глаза оруженосца в ярости распахнулись. — Вы не можете так поступать! — Окделл явно не спал эту ночь, но как будто внезапно проснулся сейчас от вечернего снулого ужаса. — Не могу? — Нет, не можете! Вы не можете миловать меня — преступника — но отправлять на смерть Ее Величество! Вы не можете позволять убивать остальных невиновных и спасать из каприза моих родичей! Вы не можете!.. Вот, чем его купили… Да купили ли? Это камень на тощих ногах для таких как проклятые Окделлы… — Я могу все. Я подлец и убийца, вы помните? Впрочем, некоторыми вещами брезгую даже я. Рокэ встал против солнца: — Хотите, чтобы я помог вам? Вам и тем, к кому вы так… отчаянно неравнодушны? Тогда победите меня. Ричард кинулся на него, словно вепрь — и так же вот точно, как от тяжкого, разъяренного вепря, Рокэ попросту увернулся. — Теперь снова, но думай, что делаешь. Что ж, потребуется очень много уроков. Скучных, трудных и ежедневных. Но за то время, что ежеутренне он веселился и скучал с тугоумным оруженосцем… «Видно, что вы теперь тренируетесь регулярнее, соберано», — одобрительно заметил мэтр. — «Хорошо. У вас большой талант, но всегда нужен труд. Потому я люблю учить — когда есть ученик, даже самый неловкий и глупый, и сам учишься. Иногда глупые даже лучше. Тренируют и тело, и душу». — Хорошо! Ричард замер, уткнувшись в грудь Рокэ. Удивительно, как он додумался, только правая его рука, продолжающая сжимать шпагу, поймана была в блок — а вот левая… — Вижу, вы все же преодолели в себе свое набожное отвращение к леворукости? …Левая рука Дика сжимала кинжал, и вовсе не тренировочный. У самого горла Рокэ. Отшвырнуть юношу было бы очень просто, потому что он медлил, так отчаянно медлил… А потом отступил. Вечно он колебался. Отступил и упал на колени измученно, словно подкошенный. Солнце вызолотило склоненную бессильно голову, всклокоченную макушку. Рокэ понял вдруг, что улыбается. Верно, сказывалась лихорадка от яда? — Поднимайтесь, оруженосец, — он весело хмыкнул. Одна ночь против одного года. Одно утро, но эффект каков! Проходя мимо Дикона, он не смог удержаться — встрепал влажные легкие волосы. — Умываться и завтракать, — бросил он. — Нам еще во дворец. — Для чего, монсеньор? — раздалось ему в спину. Интересно, о чем он спрашивал? О дворце, о пощаде — о чем? «Хорошо, — сказал мэтр, — когда у мужчины появляется ученик, лишь тогда он становится в самом деле мужчиной. Тогда он не одинок больше». Рокэ изобразил кровожаднейшую из ухмылок, оглядываясь: — У вас будет первый урок.