***
– Вы куда меня притащили? – тихо шипит Илья, закашливаясь от сигаретного дыма, – У меня олимпийка новая, сейчас весь пропахну этим говном, Костик, ты стирать будешь? – Спокойно, первое правило тусовки в незнакомой компании: делать вид, будто ты свой. – Да тут все не свои, – усмехается за их спинами Рома, – когда людям скучно, они вот и собираются в такие компашки. Я пойду хозяина поищу, кушать хочу, может, разрешит на кухне пошаманить. Рома скрылся в залитом фиолетовым светом коридоре, пробираясь через клубы дыма. В квартире было жарко неимоверно, и странно. Очень странно. Илья никогда на таких мероприятиях не бывал. Последнее, что он посещал, похожее на тусовку, это выпускной в девятом классе. А здесь… здесь было как-то чересчур. На фоне орал рэп, слышались приглушённые голоса, на кухне кто-то гремел – скорее всего, Рома, уже добравшийся до кастрюли, или, того веселее, сковородки. Под ногами стояла куча обуви: кроссовки, кеды, даже чьи-то аккуратненькие туфельки. Чёрные такие, на застёжках. Мэри Джейн. Откуда Илья знал, как они называются, сам в душе не чаял. Оглянувшись на Костю, скинувшего рюкзак на небольшое трюмо, Тихонов нахмурился: ещё не поздно свалить. Или уже поздно? Всё было так непонятно, но ощущения от всего этого были какие-то такие, коих Илья ни разу в жизни ещё не испытывал. В конце коридора показался силуэт. Парень. Ниже Ильи точно, худощавый, в свободной футболке, с телефоном в одной руке, с бутылкой – в другой. И, видимо, в туалет ему зарулить так и не удалось – гостей-то всё-таки встречать принято. Подойдя ближе, Тихонов разглядывает черты лица незнакомца, взглядом на него накидываясь. Парень поднимает одну бровь, а затем смеётся непонятно от чего. – Ты Костя? – прямо в лоб спрашивает, – Вижу, что ты, – опять улыбается, – прости, что никто не встречает, людей всё меньше и меньше, так мы решили дверь по приколу не закрывать. Вдруг кого интересного нечистая принесёт. Парни переглядываются. Илья всё никак взгляда от, как он понял, хозяина квартиры оторвать не может. – Не пялься ты так, – шепнул ему Костя, а затем представляя своего друга, – это Илюша, мой и Ромы друг. Хороший. Очень хороший. Парень в проходе тоже от Тихонова не отстаёт. И если Илья его лицо рассматривает, то тот бесстыдно по его кистям, открытым ключицам скользит, тоже взглядом впиваясь. – Юра, Исаковский, – руку протягивает. – Илья, – в ответ пожимает. – Какой-то ты не весёлый, Илюш, – Тихонова словно током прошибает. Какой он ему Илюша? Косте наутро точно пиздец. – Я… – начинает, пытаясь дрожь в голосе унять, думает, что нельзя с новыми знакомыми – вот так сразу, матом. Юра усмехается, покручивая в руках бутылку с какой-то сомнительной жидкостью. Он в глазах Ильи предстаёт совсем в дурном свете. И Исаковский ведь сам это понимает, а главное: ему это нравится. Бесить людей – профессия или предназначение? Илья взгляда настолько непроницаемого не выдерживает, глаза отводит, в пол пялит или на Костю, лишь бы только Юру больше не разглядывать. Ему донельзя неловко становится, что он первый эту игру затеял. Он и себя ругал, что начал, и Юру, что тот продолжил. И так понятно было, что ничем хорошим это не кончится. – Хорош в дверях стоять, Рома вон ваш уже вовсю мне на кухне шоу «Кондитер» устраивает. Вперёд. «Вперёд».***
Начать стоило с того, что Илья вообще не пил. Перепутать в детстве воду с водкой не считается. А когда тебе насильно в руки какую-то алкашку впихивают, ну не по себе становится. Уж очень. Парень предпочёл бы всё-таки домашние дела каким-то там пьянкам. Да и тут не только пьянка была, а ещё невероятно притягательный Юра, порой на сидящего позади всех Илью поглядывающий. Костя уже прибился к каким-то ребятам, то и дело рассказывая историю за историей. Весело ему, блять. Затащил Илюшку сюда, да и оставил его на собственное попечительство. А Илья тут жопу просиживает и бельмом на глазу для всех является. Неловко очень. Но неловкость вступала в самую высшую фазу стеснения, когда Илья непроизвольно встречался взглядом с Юрой. Тот тоже сидел где-то вдалеке от основной шумной компании, перебирая пальцами по клавиатуре. Лицо его подсвечивалось слабым белесым светом, и это было намного лучше, чем наблюдать сверкающие будто из ниоткуда голубоватые глаза. Фиолетовый цвет, разбросанный по комнате благодаря светодиодке, Тихонова немного раздражал. Объективно, как в притоне. Ещё и накурено. Ещё и перегаром от каждого второго в комнате несёт. Ещё и незнакомые (уже знакомые) глаза на протяжении всего этого времени тебя изучают. Илья занимался какой-то непонятной дребеденью: то стаканчик с соком попередвигает, то телефон в руках повертит, то в сторону Кости глядеть станет, то к сторонним звукам начнёт прислушиваться. В какой-то момент он перестал понимать, почему Юра сидит напротив него, развалившись в кресле, как кот, и так ехидно-ехидно улыбается. Потом он к Илье подходит, так, словно невзначай, и снова улыбается. И что значит эта чёртова улыбка, никому ведь неизвестно. – Скучаешь? – в точку. – Скучаю, – признаётся Илья, делая вид, будто разговор с Юрой ему неинтересен вовсе. – Пошли выйдем? – Исаковский поначалу даже не надеялся, что этот примерный мальчик, которого он про себя уже «отличником» и «маминым сыном» окрестил, разговаривать с ним станет. Казалось, что его волнует всё здесь происходящее, но только тот упорно пытался это отрицать. А уж тем более обращать на Юру внимание. – Надеюсь, в окно? – Илья смягчается, больше не желая играть свою неприкасаемую роль интеллигента. – Ладно, шутки это всё, здесь дышать нечем, балкон есть у тебя? – Спасибо, что не на «Вы», – усмехается Исаковский, снова Илью бессовестно разглядывая, – пойдём. По рассказам Кости, кухня всегда была каким-то сокровенным местом на тусовках. А балкон уж и подавно. Но когда Юра привёл Илью на кухню, оказалось, что место сокровенное вдвойне. Рома, стоя у раковины и домыв последнюю ложку, приветливо махнул другу. – Всё нормально? – с нескрываемым беспокойством в глазах спрашивает, – Ты с Исаковским? – уже шепчет. – Да, повзрослел, – смеётся в ответ Илья, замечая, как тревога в глазах Ромы улетучивается, – всё хорошо, Ромк. – Так и будете шептаться? – Юра вопросительно изгибает бровь, копошась где-то в холодильнике на другом конце кухни, – Я не глухой, вообще-то. Больше двух говорят вслух, или как там? – Раз Вам неугодно, то больше так делать не станем, – отвечает громче Рома, хлопая Тихонова по плечу, – я шарлотку сворганил, так, чисто символически. Пойду Костю накормлю, он всю дорогу ныл, что жрать ему охото. Субботин отрезает пару кусочков для Юры с Ильёй, подмигивает последнему, а потом выходит, аккуратно, словно мама, прикрывая дверь. Исаковский в это время с шумом закрывает холодильник, появляясь в свет с очередной бутылкой – «Гараж», потом прочитает Илья. Он такое не пил, вредно ведь, а по словам взрослых, и вовсе противно. Илюша был настолько мальчиком правильным, что никакой гадости за свои семнадцать лет не пробовал. Да и не планировал вообще. Но что-то подсказывало, что алкогольной и сигаретной девственности он сегодня лишится точно. – Куришь? – Юра задаёт вопрос между делом, пока пытается открыть бутылку с красным содержимым, – Или, может…? – указывает на холодильник, – Там ещё есть, если что. – Я похож на того, кто курит? – Илья хмурится. – Не-е-ет, а ты считаешь это оскорблением? – Юра присаживается на небольшую табуретку, пододвигаясь к столу, положив голову на руки, – Тебе бы очень пошла сигаретка, Илюша. – Ты теперь не отцепишься с этим обращением? – Илья смеётся, закрывая лицо руками. Да будь Костя проклят, ввязал его в эту сомнительную авантюру, но Илья же сам согласился, будто ему своего круга общения не хватает. – А зачем отцепляться, если у тебя буквально на лбу написано «Илю-ша», – Исаковский читает по слогам несуществующую надпись, проводя пальцем Илье по лбу слева направо. Тихонов хмыкает, но от таких прикосновений его в холод бросает. У Юры руки ледяные потому что, несмотря даже на вечерние плюс восемнадцать за окном. Он выглядит помотано, опять смотрит на Илью и молчит-молчит-молчит. И вроде бы нужно эту паузу как-то заполнить, навязать какую-нибудь тупую тему для разговора, начать ржать с чего-нибудь абсурдного, сопровождая это всё пить-курить-ругаться-матом, но ничего из этого не происходит. На улице невероятно: закат по-прежнему розовый. Ядерно розовый. Такого похожего розового нет ни у кого. Дверь на балкон открыта, оттуда на кухню пробивается ветерок, вороша волосы. А сидеть друг напротив друга и молчать становится всё невыносимее. Юра то и дело отпивает из таинственной по содержанию для Ильи бутылки, а Тихонов просто сидит, пяля в стенку и ручки на коленки положивши – ну, прям образцово-показательный ребёнок. – Будешь всё-таки? – по юриному голосу уже понятно, что его потихоньку начинает брать; и протягивает бутылку. Илья, вздрогнув, поворачивает на него голову, с недоверием посматривая. Для кого-то обычное дело, из горла, залпом, хапнуть пива на какой-нибудь хате с абсолютно незнакомым человеком. Для Ильи это чересчур интимно, что ли. Нет, брезгливым он не был, но… Степень доверия Юры его поражала, или это всё-таки на него так алкоголь повлиял? – Прям… – парень мнётся, – так? С одной бутылки? Исаковский сначала непонимающе на своего собеседника смотрит, а потом уголки его губ поднимаются в лёгкой улыбке. Не усмешке, именно улыбке. Такой улыбке, которой понимающая мать обычно одаривает своего ребёнка, найдя у него в закромах электронку. С какой-то искренней любовью смотрит. Илье аж неловко становится. У него внутри будто всё с ног на голову раз десять переворачивается. – Тебе в отдельную кружку, что ль, отлить? Брезгаешь? – о, а вот это уже усмешка. Илье становится стыдно за свои какие-то установки, правила навязанные. Юра почему-то невообразимо лёгкий на подъём, он доверяет. Но Тихонову совершенно не верится, что он по-настоящему такой. Списывает всё на пиво, затхлый запах сигарет в квартире и шум, так действующий на нервы. Действовал на нервы он, видимо, только Илье. – Да не надо мне никакой кружки… – чего это он, ну в самом деле? Никогда лимонад, что ли, не пил с друзьями из одной бутылки? Но то ведь были друзья… Юра останавливается под потерянным взглядом, уже вот-вот достав кружку с каким-то смешным мемом из кухонного шкафчика. Он чувствует, что чего-то его гость договаривать ему не хочет. Но Илья всё-таки собирается. – Не надо кружку, – просит как-то виновато, – я не настолько ребёнок, чтобы мне пиво в кружку наливали. Просто… – Просто что? – Исаковский быстро парирует, вскидывая голову. – Просто мы друг друга совсем не знаем, и меня поражает твой, ну, как бы правильнее выразиться, уровень доверия ко мне. Мы знакомы два часа, Юра, к чему такие откровения. – Да разве это откровения? – парень опирается о стол, а потом пробегается взглядом по сосредоточенному лицу Тихонова, – Я тебя понял. Ты хочешь узнать обо мне что-то такое, что повергнет тебя в шок? Или, может, хочешь всё-таки кружку? – Да отъебись со своей кружкой, – Илья отмахивается, – точнее, кружка совсем ни в чём не виновата. – Хорошо. Правда мне кажется, ты уже выстроил себе в голове мою подробную характеристику. Начинай: нарик, алкаш… У Ильи глаза на лоб полезли: чего? Он, конечно, любил в людских головах покопаться, но по первому впечатлению судить было так глупо. Он наоборот понял, что Юра парень неплохой, просто отчего-то ему забыться хочется во всей этой бесконечной тусне. Было что-то в Юре такое, странное, запоминающееся. Этого Илья понять не мог. – Ладно, – если Юра не принимает его за нормального человека, а считает искусственно выведенной родительской машиной для учёбы, то пусть так и думает, – расскажи что-нибудь. – Я кошек люблю, – Юра отворачивается, – очень. Я вообще почти никому не рассказываю, что ладить с ними у меня получается отлично, но получается-то это оттого, что у меня самого когда-то была кошка. Кошки? Юр, ты серьёзно? – Ты сейчас серьёзно? – бормочет Илья, исподлобья на Юру выглядывая. – Ну, а чего ты хотел? Могу рассказать, как первый раз курить попробовал, отличная тема? – Опять эти ваши сигареты… Курите не пойми что, потом целуетесь не пойми с кем, несёт гарью от вас за три километра. – Мы курим Чапман Рэд, детка, – Юра достаёт из кармана немного помятую красно-коричневую пачку, презентабельно держа её в ладонях. До чего ж аккуратно, подмечает про себя Илья, – и к чему это было, поцеловаться хочешь? Тихонов вспыхивает до самых ушей. Целоваться? Це-ло-ва-ть-ся. Для него это слово было таким же неизведанным, как для маленького ребёнка логарифмы. – Илюш, и часто ты от таких вопросов в ступор впадаешь? – Не зови меня так, – парень устало потирает глаза. Потом резко тянется к бутылке гаража, отпивая оттуда достаточное количество напитка. Исаковский на всё это смотрит с интересом. Как в цирке прямо: на арену выходят новички. Как-то сладко. Газированно. Алкоголя, кажется, в этой химозе и нет. Но сама мысль о том, что Юра только недавно с наслаждением отхлёбывал из этой самой бутылки, у Ильи вызывает дрожь. – Что это было? – Исаковский посмеивается. – Пассивный поцелуй, – язвит парень, оставляя бутылку вблизи себя. Кажется, понравилось. Вишня. Прям яркий вкус вишни. От Юры тоже пахло вишней. И кажется, Илья влип.***
Юра стоит на балконе, закуривая. В пачке одна сигарета всегда перевёрнутая, и Илья интересуется, почему это так. Исаковский, хмыкая, говорит, что его пачка обычно по рукам ходит, и последнюю, перевёрнутую, никому брать не разрешено. Это его. Для Ильи такие традиции чужды, да для него всё в этот день чуждо, непонятно, ново. Хоть где-то он сможет побыть ребёнком, ничего не понимающим во всех этих «взрослых вещах». Это ещё даже не какие-то душещипательные темы, личные проблемы, психотравмы, наконец… Илья себя ощущает шестиклассником, который ржёт над словом «многочлен», только он всё это время смеялся с чего-то пагубного, вредного. Исаковский выуживает из пачки сигарету, зажимая её губами. Зажигалка у него ещё интересная. Словно арт объект какой-то. Вся поцарапанная, в наклейках с котиками, видно, что много чего повидала. Юра чиркает колёсиком, чуть-чуть прикрывая пламя от ветра, поджигает. Илья смотрит на него зачарованно. Как будто Исаковский сейчас здесь и сейчас шаманит, посвящая Илью в свои сокрытые от других дела. По балкону расползается тягучий вишнёвый запах. Он тяжёлый. Сладкий. Слаще, чем пиво, которого невзначай хлебнул сегодня Илья. Это тяжёлый запах вишнёвого дыма. Он льётся, впивается в кожу, въедается в одежду, образовывает вокруг Юры своеобразный нимб, когда он, затягиваясь раз за разом, выдыхает едкий дым. Парень аккуратно стряхивает пепел в небольшую баночку, стоящую на импровизированном балконном подоконнике. Без предложений всё-таки не получается. – Ты будешь? – Я не умею, не нужно, – Илья отмахивается, а потом снова кладёт голову на руки, смотря в юрину сторону, – ты эстетично это делаешь. Красиво. Очень, правда, я не шучу, – начинает доказывать в ответ на хриплые смешки Исаковского. – Красиво, но вредно, – обрывает все илюшины восхищения Юра. Он курит изящно, с каким-то чувством, что ли, Илья бы не стал врать. Его прямолинейность часто выходила боком, но если эта прямолинейность шла в паре с комплиментами, человек, вызывающий у Тихонова восхищение, явно обделён не был. А может, Юра не красиво курит, а красив сам? Красив своей внутренней простотой, доверием, открытостью к другим. Или он только с Ильёй такой? Бычок Исаковский тушит, тыкая прямо в банку. Схоронив истлевшую сигарету к таким же сигаретным «трупикам», он оборачивается на Илью с мнимым вопросом. Мол, посмотрел? Наблюдать понравилось? Красиво тебе, ещё бы. С таким многолетним стажем некрасиво курить уже попросту не выходит. Юра видит, как Илья опять мнётся, краснеет. Прячет своё лицо, отворачиваясь. Исаковский хмыкает, дожидаясь, пока парень решится-таки в его сторону своё лицо обратить. Но Илья старается делать максимально расфокусированный взгляд, разглядывает что-то за окном, видимо, понимает, к чему всё идёт, но решится и принять не может этого совершенно. Юра красивый. Его глаза, волосы, раскиданные ураганом, чёрные митенки, сигарета, которую он в руке держал ну уж очень невесомо, тонкие запястья, изгибы шеи, ключиц – вот это всё подразумевает «красивый». И Илье страшно подумать, что можно сотворить с этой красотой. Он оборачивается, так глупо смотрит, по-детски хлопает глазами, не понимая, наяву ли это всё вообще или просто ему снится. Потом, сам себя не помня, никакого отчёта в действиях не отдавая, а главное – головой не думая вообще, аккуратно к Юре проскальзывает, тихо-тихо, как тень, боясь, что Юра вместе с сигаретным дымом улетучится. Тот опять открыт к нему, Юра ждёт. Юра терпит эту неопределённость. Юра даёт Илье шанс. Тихонов приближается, аккуратно к юриным губам прикасается – он целоваться не умеет вообще, но сейчас это не важно абсолютно. От Исаковского пахнет этой злополучной вишней, от которой у Ильи уже кружится голова. Дыхание сбивается, волнение захлёстывает, Илья пропал. Илья попал. Далеко и надолго. Юра всё-таки отвечает. Он Илью к себе притягивает, целует нежно-нежно. Нежно настолько, насколько умеет. Он ещё никогда так не старался кому-то угодить. И списывать его излишнюю развязность, доверчивость на какую-то несчастную бутылку пива – абсурд. Даже, скорее, пиздёж. На второй план уходит то, что знакомы они два часа, что в соседней комнате откисают остальные, что в любой момент могут вбежать Костя или Рома, беспокоящиеся за друга. На это становится так всё равно. Юра проводит пальцами по илюшиной шее невесомо, что волну мурашек вызывает, ещё большее желание касаться и касаться. Вечно быть вместе. Юра в такую любовь не верил, а может и вовсе не знал, что такое бывает? Выходит, он у Ильи первый. А если первый, то у такого мальчика хочется остаться и последним.