Одно желание

— Чертов Хайтам! — Кавех бросает карты на стол и откидывается на спинку своего стула с явно раздраженным выражением лица: его брови сведены к переносице, губы сжаты в тонкую линию, а глаза так и сверкают яростью, — давай, выдавай свое желание! — К твоему сведению, это очень ответственный момент, — его губы тянутся в довольной усмешке, пока взгляд следит за дайсом, перекатывающимся под его пальцами, — мне нужно хорошо все обдумать. — В следующий раз, ты обязательно его выиграешь, — Сайно легко смеется, собирая карты со стола, и будто совершенно не ощущает нагнетающей атмосферы, которая уже буквально начинает давить на плечи, — хочешь, я потренирую тебя? — Лучше весь свой учительский потенциал посвяти Коллеи, — фырчит Тигнари, перебивая дальнейшее восхваления Сайно, посвященные карточной игре, — ей нужно твое внимание больше, чем этим двоим. Тигнари был прав, как, собственно, и всегда. Ни Аль-Хайтам, ни Кавех, даже мельчайшего внимания не обратили на Генерала Махаматры. Между ними росло такое напряжение, что никакие наставления лучшего карточного игрока здесь были не нужны. Сайно на такое обиженно морщит нос и, с детским разочарованным вздохом, убирает колоду карт и дайсы в шкатулку. Тигнари же это заставляет умиленно засмеяться. Он треплет Сайно по, и так вечно взлохмаченной, макушке, а следом поцелуй оставляет на его щеке в знак утешения. — Уверен, Коллеи не откажется сыграть с тобой пару партий, — учтиво произносит валука шуна, улыбаясь мягко при воспоминании о том, как Коллеи в перерывах между индивидуальными уроками пытается составить колоду, чтобы как-нибудь подарить Сайно настоящую интересную партию, — пойдем домой, горе игрок. — Я думаю, — Аль-Хайтам тоже наконец-то убирает обе колоды, свою и Кавеха, а после допивает содержимое бокала своего соседа, — нам тоже пора собираться домой. — Мало того, что ты выпил остатки моего вина, — Кавех обиженно цокает языком, поднимаясь со стула следом за Хайтамом, — так еще и собрался держать меня в неведение до самого дома? Эй? Хайтам?! А ну стой! Тигнари закатывает на это глаза и дергает ухом, потому что химия между его друзьями ударяет в нос словно нашатырь, отбивая последнее восприятие реального мира. Зато Сайно с них смеется, желая удачи на прощание. Кавех, конечно, на это утешительное похлопывание по плечу, только фыркает и бурчит недовольное: «это вообще-то не смешно!». Дорога домой казалась ему так вообще вечной. Создавалось впечатление, что они добирались не каких-то десять минут, а лет сто точно. Даже нескончаемые препирательства с Хайтамом не ускорили ощущение времени. На самом деле, архитектор был полностью уверен в том, что Аль-Хайтам сейчас выдаст ему очередную скучную идею из разряда: «будешь мыть посуду целую неделю» или «я хочу на ужин то знаменитое блюда по секретному рецепту моей бабушки». Потому что такой уж его сосед, а точнее сказать, парень. Ему сто процентов было важно не само желание, а то, как Кавех на иголках и в нетерпении будет добираться до дома, сетуя на все вокруг и смешно дуя щеки. Даже зная эту особенность писца, он не мог заставить себя успокоиться. Возможно небольшая доза алкоголя в крови сделала свое дело, а может самодовольное лицо Аль-Хайтама щекочет его самолюбие, подбивая произносить все эти обиженные восклицания. Однако, по скромному мнению писца, ни одна из эмоций Кавеха, что была показана этим вечером, не сравнится с его раскрасневшимся от смущения лицом и невнятной речью, после услышанного в стенах их дома. — Ты шутишь, — Кавех неловко топчется на месте, оттягивая край домашней футболки, в которую успел переодеться, пока Аль-Хайтам был в душе, — прекрати, это не смешно. — Я не похож на человека, который шутит, — Хайтам жмет плечами, попутно вытирая голову полотенцем, — тем более, ты жаловался на то, что тебе не хватает разнообразия, а я давно хотел это попробовать. Чтобы сам Аль-Хайтам и думал о таких вещах? Либо Кавех спит, либо он как-то неправильно начал влиять на него, потому что это было не объяснить обычным стечением обстоятельств. Он правда говорил, что ему бы хотелось получить побольше инициативы и как-то обмолвился о Хайтаме в полноценной доминирующей роли, но архитектор и подумать не мог, что такое может когда-то произойти. — Кавех, — Аль-Хайтам зовет его более требовательно, падая на диван со стопкой, принесенных из кабинета, документов, — на колени. Это не звучало грубо или вовсе унизительно, нет, это было произнесено именно так, как Кавех представлял себе. У него ноги подкашивались и сердце начинало заходиться в неистовой панике от одного этого тона и взгляда, которым Аль-Хайтам выжидающе на него смотрел. Кавех совершает несколько неуверенных шагов, останавливаясь перед ним в тот момент, когда писец заботливо укладывает подушку на пол, чтобы ему было удобнее и колени не болели из-за жесткого деревянного пола. — Несколько правил, — начинает тихо говорить Хайтам, стоит коленям Кавеха коснуться подушки, — не прикасаться к себе, — первый поцелуй приходится в правую щеку, — не помогать руками, — губы легко касаются кончика его носа, — не издавать никаких звуков, — в третий раз поцелуй ощущается на левой щеке, — если станет плохо, неприятно, страшно, без разницы, что именно и как, три удара по ноге, чтобы я это понял и мы тут же прекратим, запомнил? — последнее прикосновение губ трепетно оседает на лбу, заставляя архитектора прикрыть глаза и коротко кивнуть, — Кавех, слова. — Да, — хоть он и сетовал на то, что Аль-Хайтам не умеет в нужное время даже по просьбе быть с ним немного грубее, эта нежность всегда расщепляла его на молекулы, — я запомнил. — Молодец, — на губах расцветает довольная легкая усмешка, когда глаза цепляются за то, как кадык Кавеха дергается от этого слова, — будь и дальше хорошим мальчиком. Кавех податливо размыкает губы, когда Аль-Хайтам проводит большим пальцем по его нижней губе, а потом проталкивает его во внутрь, надавливая на язык. Из горла вырывается тихий стон и веки начинают подрагивать от первой волны возбуждения. Хайтам на такое цокает языком, надавливая еще чуть сильнее, а Кавех старается совладать с волной жара в теле и впивается пальцами в его бедра. Так проходит еще минута, пока в глазах Аль-Хайтама не появляется удовлетворительный блеск и он не убирает свою руку, растягивая ниточку слюны, которую он размазывает по пухлым губам Кавеха. Архитектор делает пару глубоких вдохов, восполняя недостаток кислорода в организме перед тем, как его губ касается головка члена, заставляя его снова повиноваться и обхватить член губами, беря его на половину. Это уже ощущалось тяжелее и, если честно, Кавех надеялся на снисходительность Аль-Хайтама, но, видимо, это было последнее, на что стоило опираться в такой ситуации. Писец правда долго выжидал. Он очерчивал контур его лица, нежно чесал за ухом, но стоило ему понять, что Кавех не планирует брать на всю длину, с его губ срывается тихий недовольный вздох, с котором он путает свои пальцы в золотистых прядях и сам толкает его голову, от чего Кавех теперь отчетливо чувствовал, как головка члена упирается ему в стенку горла, а кончик носа касается лобка. Воздуха в легких не хватает, в уголках глаз скапливаются слезы и горло жжет неприятно, но при всем этом внизу живота образовывается тугой ком и Кавеху приходится прикладывать уйму сил, чтобы не застонать. Его руки медленно опускаются вниз, стоит Аль-Хайтаму перевести взгляд на документы в свободной руке, потому что в отличие от него архитектор был всегда ужасно нетерпелив и он требовал большего сию же секунду. — Каве, — его волосы стягивают до приятной тупой боли, еще сильнее надавливая на затылок, от чего он буквально давится его членом, — верни руки обратно и не отвлекайся. Пальцы оставляют красные полосы на бедрах Аль-Хайтама, а перед глазами появляется пелена из-за слез. Неужели он и вправду готов заставить сидеть его вот так час? Какая у писца должна быть стальная выдержка, раз он установил такие дурацкие правила. Поначалу Кавех пытался отвлечься и следил за временем, считая секунды в такт тиканья настенных часов, но чем больше времени проходило и чем чаще Аль-Хайтам прикасался к нему, то волосы за ухо заправить, то слезы с щек стереть, тем сильнее его тело реагировало на это. Он сбился со счета вот в какой-то момент вовсе впал во временную дезориентацию. Слюна стекала по подбородку, смешиваясь со слезами, в голове была какая-то каша, в которой мысли растворились, не успев нормально сформироваться. Кавеху, казалось что он плавился от всех ощущений. Тело было ватным, а челюсть и колени вовсе онемели. Он старается цепляться дрожащими руками за бедра Аль-Хайтама, но тот не обращает на него никакого внимания, продолжая копаться в своих бумажках. Хотя, так казалось только со стороны, да и Кавех в силу своего состояния не замечал, как на него смотрят время от времени, выжидая нужного момента, и губу нижнюю закусывают, пытаясь сдержать стон, потому что это было до мурашек приятно. Его собственный член пачкает предэякулятом футболку, наглядно показывая насколько низкая выдержка у Кавеха, который готов уже вымаливать у Хайтама все это закончить, потому что терпеть уже нет никаких физических сил. Но стоит этой мысли промелькнуть в его голове, как истекающего смазкой члена касаются стопой, проводя по всей длине вверх и вниз, а после придавливают его к чуть впалому животу, заставляя тело Кавеха содрогнуться в приятно болезненной дрожи и сорваться на стон. Аль-Хайтам недовольно хмыкает, скрывая за этим звуком гортанный стон из-за прошедших по члену вибраций, откладывая документы в сторону и наконец-то переводя на него все свое внимание. — Я могу увеличить время если тебе так хочется, — Хайтам гладит его по голове, будто что-то обдумывая, — начнем отсчет заново, но уже на два часа? — он действительно над ним измывается, упиваясь этой безысходностью и мольбой в глазах, — хотя, я придумал наказание поинтереснее, тридцать секунд и я прощаю тебя. На лице Кавеха пробегает секундное непонимание, ровно до того момента, как Хайтам зажимает ему нос, начиная монотонно отсчитывать секунды. Воздуха и так не хватало, из-за того, что Кавех никак не мог сосредоточиться на ровном дыхании через нос, а теперь весь доступ к кислороду вовсе перекрыт. Его тело реагирует очень остро, через него будто пропускают электрический разряд, а потом еще один, намного сильнее предыдущего, потому что Аль-Хайтам, расплываясь в усмешке, вновь начинает двигать ногой, стимулируя его член. Алые глаза закатываются в экстазе, тело трясется в неконтролируемой дрожи, а волна возбуждения, подталкивает его к разрядке, но она так и не наступает. — Тридцать, — голос Аль-Хайтама пробивается через возникший вакуум и вместе с ним заканчивается все остальное: Кавех шумно вдыхает через нос, а его члена больше не касаются, от чего все сущее испытывает такое разочарование, — ну же не расстраивайся, на то оно и наказание, — он задерживает взгляд на его лице и не найдя там негативных отголосков, возвращается к своему прежнему делу, — осталось пятнадцать минут. Все оставшееся время Кавех провел в тумане. Он чувствовал, как Аль-Хайтам продолжал надавливать на его затылок, чуть массируя голову, из-за чего горло начинало неприятно ныть. Ощущал, как его лицо горит от возбуждения, как слезы смешивались со слюной, что после наказания стала стекать еще более обильно, и чувствовал, как ко взмокшему лбу прилипала челка. Все его тело изнывало от яркого возбуждения и от оргазма, которое ему так и не подарили. По всей видимости в последние минуты, Аль-Хайтам решил немного видоизменить правила, потому что потянул его голову назад, а потом резким толчком вернул ее обратно, превращая Кавеха в еще больший беспорядок. Голова кружилась и он правда уже не понимал, сколько раз им вот так воспользовались, прежде чем во рту появилась горечь спермы, а до ушей дошел тихий сдавленный стон Хайтама, от которого самого Кавеха пробило дрожью, а карминовые глаза вновь закатились в, накрывающей с головой, эйфории. Аль-Хайтам вынимает свой член из его рта, позволяя ему наконец-то закрыть рот, чтобы хоть как-то почувствовать ноющую челюсть. — Кавех, выплюнь, — его берут за подбородок, надавливая пальцами на щеки и пытаясь тем самым заставить его раскрыть рот хотя бы на секунду, чтобы он выплюнул сперму, но прежде чем Кавех повинуется, он успевает все проглотить и только после этого размыкает губы и высовывает язык, показывая Аль-Хайтаму, как он справился, — я же сказал выплюнуть, архонты, ну и что мне с тобой делать, — но вопреки всем своим словам Хайтам засматривается на его раскрасневшееся лицо, на алые губы и на излюбленные глаза, в которых сейчас красиво скапливались кристальные слезы. — Любить и желательно трахнуть нормально, либо я тебя убью, — у Кавеха голос ужасно охрипший, срывается буквально на каждом слове, да и говорить с онемевшей челюстью нормально не получается. — Только кончил, а уже просишь еще? — Аль-Хайтам с усмешкой намекает ему на тот факт, что Кавех смог прийти просто согревая его член в своем рту, но его наградили злобным блеском, пробивающимся через пелену слез, — ну не надо на меня так убийственно смотреть, — с его губ слетает смешок, после которого он оставляет поцелуй на лбу Кавеха, попутно ладонями вытирая его слезы, — мне конечно очень понравилось, но твое предложение звучит намного лучше. Кавех тихо стонет, когда Аль-Хайтам встает и поднимает его на руки, унося на кухню. У него в планах напоить бедного архитектора водой, умыть, а потом перенести в спальню, хотя то, как Кавех нетерпеливо прижимается к нему, стараясь дрожащими ногами, которые он практически не чувствует, обнять его за талию, и прикусывает кожу на шее говорит ему о том, что кровать им заменит не менее бедный кухонный гарнитур.