С тобой и навсегда.

дождь хлестал по тусклым унылым улочкам Парижа, смывая оставшиеся краски, капля за каплей, оставляя после себя лишь непроглядную серость. облака нависали над городом плотной беспросветной массой, наседая на черепичные крыши низеньких домов. на улице было пусто и пахло сыростью и озоном от приближающейся грозы. — Бри, ко мне! - мальчик звонко свистнул, подзывая к себе собаку, - не выходи под дождь, испачкаешься ведь. он подцепил пальцем ошейник, притягивая ближе к себе взлохмаченную мокрую тушу, со счастливо болтающимся на боку языком и горящими умными глазками. — она уже промокла, - флегматично оповестил сидящий рядом мальчик, с презрением глядя на их сырые обнимашки. — не будь таким занудой, Винс, - рассмеялся Роди, чухая Бри за топорщащимся ухом, - не так уж сильно она вымокла. — от неё пахнет как от мусорного бака с объедками. — а то ты их нюхал, - закатил глаза мальчик, отпихивая в сторону морду собаки, которая пыталась вылизать ему лицо. Винсент удостоил его лишь скучающим взглядом и продолжил смотреть, как из ржавого стока с крыши хлещет дождевая вода. они просто сидели под навесом какого-то старого дома с пустыми окнами, зияющими кромешной темнотой, и заколоченной дверью, наспех обструганными досками. дождь шумел по жестяной крыше и было слышно лишь сливающийся воедино грохот падающих капель. ветер принёс прохладу и редкие брызги, от которых руки покрывались гусиной кожей, а волоски вставали дыбом. — угораздило же нас застрять тут, - обречённо проныл Роди, подпирая голову рукой, локтями впиваясь в ободранные коленки. — угораздило, - как эхо повторил за ним Винсент, тяжело вздыхая. после короткой унылой паузы Роди заговорил снова: — тогда давай поиграем в игру «что я вижу»! - он счастливо заулыбался, явно довольный своей идеей, и Винсент невольно засмотрелся на россыпь бледных веснушек на курносом носу и яркие искры в глазах цвета сочной летней травы. — давай, - ответил он, призрачно улыбаясь, сохраняя в своём взгляде всполохи, словно блуждающие огни на ночном болоте. — тогда я начну. я вижу… *** на следующий день было тепло и солнечно; от вчерашнего дождя остались лишь лужи, зеркалами поблёскивающие на мощеных грубым камнем улочках. детвора высыпала наружу, пуская в текущих ручьях кораблики и разбрызгивая дождевую воду подошвами ярких резиновых сапог. на улицах было шумно и оживленно. все радовались солнечному дню и, казалось, с лиц прохожих не сходили яркие улыбки. из булочных пахло свежей выпечкой, а трамваи весело звенели, пуская солнечных зайчиков своими отполированными боками. сочная летняя зелень пестрела на фоне яркого безоблачного неба и от пышных цветочных клумб шёл густой сладкий аромат, пьянящий рассудок. Винс и Роди носились по Парижу, пугая голубей, вышагивающих вдоль луж, нарушая их водопой. они прыгали в лужах и играли в чехарду на площади в парке, а потом валялись на траве под деревьями и ели мороженое. к вечеру, когда солнце мягкими розовыми лучами ласкало ещё тёплую черепицу, они забрались на крышу дома со стащенной из дома Роди гитарой. по словам мальчика, с ее помощью его отец сделал предложение матери, сыграв романтичную балладу под конец их свидания. они сидели под закатным небом и Роди нежно трогал струны, хрипловатым голосом напевал песни про любовь, а Винс смотрел на него пылающими глазами и старался запомнить этот момент как можно чётче; старался вобрать в себя каждую ноту, изданную дрожащими струнами, запомнить каждую эмоцию, скользнувшую на лице и уловить каждое движение кудрявых каштановых прядей, которые колыхались от легкого ветра, подсвеченные ярким закатным солнцем, кладущим малиновые отблески на смуглую кожу. он запомнил каждую деталь, с трепетом вспоминая, как мама пела для него вечерами на летней веранде загородного дома, и сверчки вторили ее нежному голосу, разносящемуся по фруктовому саду сладкими переливами. они торчали на крыше до самых сумерек, когда прозрачная тьма опустилась на город, а окна начали зажигаться яркими желтыми пятнами. было уютно просто сидеть бок о бок в мягкой тишине, обволакивающей как тёплое стёганное одеяло в промозглое осеннее утро. они смотрели друг другу в глаза, и Винсент тонул в изумрудах, в которых блестели начинающие проступать бледные звёзды. этот вечер стал волшебным воспоминанием, навеки оставшимся в его памяти. *** — что с тобой случилось? Роди замялся неловко потирая затылок. его волосы были всклокочены, руки и колени были в свежих, красноватых царапинах, из носа и разбитой, уже успевшей припухнуть губы текла кровь, капая на затасканную и полинявшую голубую футболку. — ах… эм… - он хихикнул, обтирая руку о шорты, когда смахнул ей льющуюся кровь с лица, - отец опять напился. кажется он остался недоволен тем, что я стащил его гитару в тот раз, когда играл для тебя. взгляд Винсента потемнел и сам он стал на порядок мрачнее. — в один день я надеру его ублюдочьий зад, - фыркнул он, ловя весёлый взгляд друга, - и тогда ему прийдется понять каково это, когда тебя колотят что есть мочи. — да брось, Винс, не все так плохо, - Роди широко улыбнулся, и Винсент поморщился, когда кровь была даже на зубах, - зато теперь я могу целый день слоняться где попало и мне не влетит за то, что я вернулся домой поздно. — ты дурак, - спокойно заявил Винсент, хватая мальчика за запястье; осторожно, чтобы лишний раз не тревожить воспалённые царапины, - когда же ты уже научишься нормально ухаживать за собой. Роди лишь похихикал, сверкая глазами, как большой и хитрый кот. — привет, пап. — драсте, дядь Готье. мужчина посмотрел на мальчиков, зашедших в дом поверх очков и свежей утренней прессы; Винсент все еще тащил Роди за собой, как собаку на привязи, а тот хоть и был счастливым, но выглядел откровенно помято. — ба, привет Роди, - добродушно усмехнулся Готье, - ты что, из окна выпал? или на тебя напали дикие собаки? — споткнулся, - радостно соврал Роди, все еще широко улыбаясь. — ага, - подтвердил Винсент, подталкивая его вверх по лестнице на второй этаж дома, - прямо в стаю бешеных голубей. мужчина посмеялся им вслед, провожая их взглядом до тех пор, пока они не скрылись наверху. он покачал головой, печально улыбнувшись. — не дергайся, - зашипел на вертящегося как уж на сковородке Роди Винс. — ну так щиплется ведь, - проныл тот, все же замирая на месте, и позволяя другу колдовать над его губой. — потерпи чуть-чуть, мне немного осталось, - Винс подул сверху на обработанные царапины, чтобы приглушить боль. Роди счастливо заулыбался и на его щеках проступили еле заметные ямочки, от чего Винсент не сдержавшись запустил свои бледные холодные пальцы в пышную лохматую шевелюру на голове Роди. его волосы как обычно были мягкими и пушистыми; они слегка цеплялись за пальцы, от чего Роди тихо ойкал. от них пахло хвоей и солнцем; от этого запаха внутри Винса все потеплело, как промерзшая за зиму земля во время первых весенних дней. его губы дрогнули в слабой улыбке, так редко появляющейся на бледном и холодном лице. он перестал улыбаться с того дня, как нашёл свою мать, покончившую с собой в ванной. тогда ему было где-то пять, и вместе со способностью радоваться как обычный ребёнок, он потерял наслаждение от пищи, лишаясь возможности чувствовать вкусы. он ходил по дому тихий и призрачный, часами смотря на фотографию улыбающейся матери, стоящую среди бескрайних полей виноградника. солнце проникало сквозь яркие листья, подсвечивая янтарные гроздья, налитого соком винограда. ее улыбка была такой же яркой, как лучи, пробирающиеся сквозь живую изгородь, а кудрявые чёрные волосы трепетали, подхваченные ветром. глядя на эту фотографию Винсент помнил ее живой и счастливой, чувствуя себя в тёплых родных объятиях, а потом перед глазами вставала картина бледного тела, лежащего в окровавленной воде, с распоротыми венами и пустыми остекленевшими карими глазами. и он смотрел на фотографию, а по его отстраненному лицу текли горячие слёзы. отец, который был убит горем не меньше, безумно переживал за сына, и когда тот прискакал домой с лёгким румянцем и мягко сверкающими глазами, таща за собой ярко улыбающегося мальчишку, то у Готье словно камень с души свалился. его сын снова ожил. Роди и Винсент провели остаток дня на втором этаже, разглядывая картинки в потрепанной кулинарной книге, с пожелтевшими, пахнущими сладкой старостью страницами, и поблекшими чернильными буквами. они действительно были счастливы.