Один раз

Холодок бежит по влажной коже, пробирается под футболку и тает. Волоски на теле встают дыбом, хочется неосознанно дёрнуться, как в предсмертной конвульсии. Но Влад только устало разминает шею, закрыв глаза. Тишина съёмной квартиры не расслабляет и не напрягает, внутренние демоны молчат, даже славноизвестный Толик не подбивает на пакости и глупости, затаившись где-то в глубине. Через комнату, в самой дальней, мирно спит Илья, не менее уставший после испытания и с дороги. Он настоял на своей компании, потому что «я блять волнуюсь, Влад, ты сам не свой». Если не свой, не Толика и не Ларионова, то чей? К кому пристать? У чьих ног лечь, чтобы успокоило? Влад на кольцо смотрит. Всё не снимет никак, а ведь уже столько времени прошло. У Ильи тоже кольцо, но ни одной причины его снимать. Ему повезло. Так думает чернокнижник. Глупо было надеяться на что-то, соглашаясь на компанию ведущего. Глупый, глупый, глупый. Череватый поджимает губы, прикусывает кончик языка. О чём он только думает? Илья семейный человек, у него жена, дети и… всё равно Влад Череватый. Долбанный чертила с замашками самоуверенного одержимого хамла. А у Влада никого. Даже себя. Смешно. — Я просто побуду с тобой, — в ответ на нелепую попытку поцеловать. В глазах усталость и понимание, в голосе легкое волнение. Таким растерянным Череватый бывал крайне редко. В темноте кухни, у окна, за которым тускло освещалась улица, пустая и голодная до суеты мирской, время замирало. Застывало. С момента приезда, казалось, прошла вечность, на деле всего полтора часа. С момента выхода из душа час. Чай в чашке подостыл, но не вызывал желания сделать и одного глотка. В последний раз после таких наплывов Илья Влада из петли вытаскивал. Пощечины, крики, ругань, долгие лекции, предложение покинуть проект и обратиться к врачу. И было обещание, данное чернокнижником, что такого больше не будет. Мысли остались, действий не было. Правда. Влад потирает глаза и кашляет. Идти в комнату, ложиться рядом с тем, кто далёк так же, как луна, страшно, больно. Запретный плод сладок. Можно полюбоваться чертами лица. Испытать себя, как и каждый раз при встрече. Влад впереди, Ларионов немного дальше или вообще где-то сзади. А хочется рядом, всегда. Чтобы рука в руке. Чтобы дыхание грело. Чтобы улыбка только для одного была. — Ты опять, да? Руки на плечах, дыхание над головой. Вздох, тяжелый, укоризненный. Влад глаза закрытыми держит. Если это видение, то пусть будет. — Прошу, Влад. Пальцы сжимают немного сильнее, разминают затёкшие мышцы. Череватый вздыхает тяжело, но расслабляется под напором рук. Илья и вправду фокусник, может быть даже гипнотизёр. — Ты ничего не делал с собой? Эта забота добивает. Влад хмурит брови и накрывает руки старшего своими, сжимает, тянет вниз и скрещивает, теперь это похоже на объятия. — Влад? Пойдём в кровать, а? Все слова застревают в горле. И это не гордость, это боль. Одно слово, и Влада размажет прямо здесь же. Он продолжает удерживать Илью. — Поговори со мной. Зачем? О чём? — Иди, Илюш. — Чего? — Иди в кровать, я потом… — Ну нет, — Ларионов решителен. Он вырывает руки из хватки и обходит стул, становится сбоку, заставляя Влада всё-таки обратить на него внимание. — Или ты идёшь сам или я утащу силой. — Я в гостиной постелю, — а это уже капризы. Мужчина цокает языком и рывком поднимает чернокнижника с места, не обращая внимание на маты. Перехватывает за запястье и тащит за собой, шлёпая босыми ногами. — Ложись, — Ларионов почти швыряет младшего на кровать. Половина, на которой спит Череватый, теплая, пахнет Ильёй. Блять, Влад ощущает прилив возбуждения. Это плохо. Он смотрит на мужчину, посылая знаки, что ситуация вышла из-под контроля. Но Ларионов не замечает, или не хочет, игнорирует, толкает в плечо, и младший заваливается головой на подушку. Так и лучше, и нет. Чужой запах обволакивает. Влад поджимает колени почти к животу. Сразу накрывается одеялом. — И не думай сбежать в гостиную, — повелительным тоном произносит Ларионов, обходит кровать и ложится на своё место. — Расслабься. — Расслабься, — фыркает чернокнижник, — ты же знаешь… — Знаю, — вздыхает Илья, — знаю. Но я не могу. — И я не могу. Не могу не быть влюблённым в тебя. Ты всё сделал для этого. Ты, твоё отношение ко мне. — Не надо, Влад, — вздыхает Ларионов, прикусывая нижнюю губу. В комнате повисает напряжение. Илья сам виноват, и это правда. Он ничего не мог поделать, ни когда впервые увидел Влада, такого красивого и молодого, ни во второй раз. Теперь, на битве сильнейших. каждый раз улыбка сама ползла по губам, каждый раз сердце трепетало при виде чернокнижника, которого все считают ужасным, а всё это из-за демона по прозвищу Толик. Вот только на деле Владислав Череватый не то, что видят все. Вот он, настоящий, чувственный и чувствительный, тяжело дышит, говорит что-то о не взаимности и боли. Давит на раны. которые Ларионов себе наносил и сам же залечивал. Потому что нельзя. Запрет. Чувства, судьба. Так смешно звучит. — Ты же тоже хочешь меня, но сдерживаешься, я это вижу. Не забывай, что я экстрасенс, я вижу твои мысли. Лучшая защита — нападение. Влад нападает, будучи уязвимым. Илья тихо смеётся, болезненно и горько, потому что ему не солгать и не спрятаться. Череватый его чувствует слишком хорошо. Его энергетику. Его кровь. А всё потому что когда-то чернокнижник обдурил ведущего, взяв у того немного крови. Знал бы Илья, никогда бы не протянул руку. Но это Влад. Ему надо. Для него и не жалко. — Влад, — тихо зовёт мужчина, — тебе не понять как это сложно… — Не понять, да? — хмыкает Череватый. Он как никто понимает. — Мы в одной лодке, Илюш. Или ты забыл? У меня тоже семья, Ленка. — Но ты развёлся. — Она развелась, — поправляет чернокнижник. — Она, да, — соглашается Ларионов. — А я не разведён. И я разрываюсь. Мне так сложно, блять. Я думал, что такого никогда не будет, а тут ты со своими фокусами, демонами, весь такой красивый, энергичный. — И влюблённый. — … — Ты нужен мне. Сейчас нужен. Прошу. Всего раз. — Влад. — Прошу… — Повернись ко мне, — просьба прозвучала настолько тихо и даже как-то интимно, что Череватый не смог ослушаться, а когда повернулся, то оказался в крепких объятиях. прижатый к Илье так близко, как, кажется, никогда не был, даже во время того, что едва и поцелуем назвать язык поворачивался. — Илья. Боже, — Влад задыхается, хватаясь за плечи ведущего. — Ты и вправду дьявол, Череватый, — шепчет Ларионов и целует, жарко, напористо. Потому что проиграл, потому что вот он, такой правильный и неприступный целует того, кто не просто украл, вынес сердце, пинком, сломав рёбра. — Это на твоей совести. — У меня её нет, — шепчет в губы Влади теперь сам увлекает старшего в поцелуй.