Goodtrip

      Видение такое нежное, обволакивающее. Счёт времени потерян, остаётся лишь плавать в тягучем мёде наваждения.       Смутный запах весенних цветов, тёплый май со слепящим и сколько греющим, столько уютным солнцем. Аромат усиливается, становясь душистым и плотным, цветущая сирень все настойчивей лезет в ноздри в попытках заполонить весь организм и стать единым целым с телом.       В глазах плывут оттенки всех нежнейших мечт и мыслей, они переливаются с белым, сливаясь в сладостном танце, кружась и порхая, словно грациозная бабочка. Он парит — или плавает — в этом всём. Мир вокруг сливается, скручивается, медленно сворачивается — это не похоже на ураган, скорее на то, когда в детстве ты резвишься в карусели; совсем не страшно, лишь до смеха весело. Саша хохочет.       Картина сменяется, в ушах на задворках сознания бриз морской, шум волн. Босые ноги, совсем атрофированные, неожиданно находят под собой горячий песок. Это так странно, но ощущения столь приятные, чуждые и оттого манящие. С нелепой улыбочкой юноша зарывается в песок руками, искренне наслаждаясь.       — Милый! — С придыханием сказанное сладко разносится по всей площади кожи, мурашки одеялом накрывают его всего. Знакомый, до боли, до истомы, до слёз знакомый голос. Ласковая хватка на плечах отзывается внутри трепетным чувством.       — Мама! Где ты была? — Он поворачивается, вскакивая. Обнимает. Такие родные серые глаза, немного виноватый взгляд и мягкая улыбка. Светлые волосы — такие же, как и у него самого — развеваются по ветру, подыгрывая по-детски весёлым, шумным волнам синюшного моря. Пальцы хватаются за её бледное, нежно-голубое платьице. Оно невесомое, словно россыпь тонких облачков по почти пустому небу.       — Ты сильно похудел, но улыбка всё та же. Как я рада тебя видеть, — крепкие объятия полны слёз утраты. Ему было так холодно без неё. Почему же, почему же, почему же он больше её не обнимет? Почему же он может это сделать, только вколов себе в вену пару грамм?       — Я скучал, я очень скучал, мам, — Он плачет, надрывно и беспокойно. То кидает в жар, то становится так холодно, так невыносимо.       — Прости, меня давно не… Нет. Тише, милый, тише. Ты у меня совсем взрослый мальчик ведь, да? — Она вытирает его горячие слёзы, поглаживает большими пальцами бледные щёки. Они опускаются вместе на песок, Саша совсем не хочет её отпускать. Она лишь тихо улыбается, смиренно поглаживая его по спину. Мама утешает его, своего ребёнка, истосковавшегося по родным объятиям и ласковому голосу. Истосковавшегося по ней самой. Так хотелось вернуться обратно в детство, хихикать и рассказывать маме глупости, пока она готовит какую-нибудь вкусность. Блины, сырники — всегда с домашним вареньем, а может вкусный ужин: запечь курицу с овощами до аппетитной золотистой корочки.       — Саша, ты такой чудесный, — слышен тихий, низкий шепот совсем рядом. Везде витает дурманящий аромат сладкой черёмухи и свежескошенной травы.       Разлепить веки и встретить чудесную радужку с разными оттенками, кажется, всего мира: от яркой янтарно-рыжего кружочка вокруг чёрного зрачка до ядовито растекающейся салатово-, болотно- и тёмно-зелёной каёмочки. Всё очарование сказочных лесов и тёплых летних дней собралось лишь в паре сантиметров радужки.       — Что мы здесь делаем? — Саша растеряно смотрит на поле, полное цветов: жёлтые, синие, фиолетовые и красные пятна на зелёных стебелёчках.       И почему его вновь бросает то в дрожащий холод, то в томящееся тепло.       — Отдыхаем. Тут хорошо, правда? Мне с тобой хорошо, Саш, — Тоша по-свойски, как может только он, очаровательно улыбается. Укладывает свою голову. Волосы вихристые, цвета молочного шоколада. И пахнут так же сладко. Саша зарывается пальцами одной руки в корни волос, пока другой упрямо держится за руки.       — Люблю.       — И я тебя тоже, Сашенька. Сильно.