Покорность

Сатору закрывает глаза и пытается сосредоточиться на ощущении тепла и приятной тяжести во рту. Не то чтобы это очень уж помогало тому, кто всегда всё видел и ощущал с идеальной точностью. Но ему было нужно лишь небольшое отвлечение, что-то, что хотя бы слегка заземлило его. Стрекотание цикад за окном, мерное тиканье часов, редкий шелест страниц или лёгкого ветерка за окном — всё это отвлекало, переполняло его. Сейчас Сатору хотел сосредоточиться лишь на одном, хотел, чтобы весь его мир сузился лишь до одного человека, сидящего перед ним. Рука на его макушке мягко прижимает Сатору к земле, не даёт потерять ощущение нежности в этом акте физической близости. Сугуру мерно поглаживает его по волосам, лишь иногда аккуратно дёргая их, когда Сатору позволяет себе слишком активно двигаться. Совсем не больно, но достаточно требовательно, чтобы почувствовать себя в чужой власти. Укротить Годжо Сатору было не по силам никому — кроме одного человека. Все знали это, но лучше всех понимал только сам Сатору, каждый раз добровольно сдающийся на милость того, кто занимал особое место в его сердце. Это успокаивало — возможность ненадолго отпустить контроль, снять с себя Бесконечность и позволить Сугуру касаться себя так, как тот считал нужным. Сатору знал, что он никогда не навредит ему, и так, через прикосновения, объятия и всё другое, что было между ними, он мог быть уверен, что Сугуру больше не захочет уходить. Он спокойно читает какую-то книгу, название которой Сатору даже не удосужился спросить, и словно не замечает, как у покорно сидящего перед ним мужчины с краешка губ стекает тончайшей струйкой вязкая слюна. Сатору не может лишний раз пытаться глотать с членом во рту, пускай соблазн и велик. Но пока что он просто выжидает момент, когда Сугуру больше сам не сможет терпеть. Годжо Сатору мог подчинить лишь один человек, но верно было и то, что только он может подчинить себе Гето Сугуру. Сатору слегка подаётся вперёд. Головка члена упирается в горло, нос касается полоски тёмных волос, и ещё немного слюны стекает по его подбородку. Сугуру рвано вздыхает, но лишь вновь дёргает Сатору за волосы, аккуратно оттаскивая его лицо от своего паха, и мужчина разоварованно стонет, умоляюще смотрит на него своими голубыми глазами. Надеется, что, как и всегда, Сугуру не сможет устоять. — Са-то-ру, — игривый, немного упрекающий и бесконечно влюблённый голос ласкает слух, — Побудь хорошим мальчиком ещё немного, хорошо? Я почти закончил. Похвала разливается приятным теплом по всему телу, но особенно внизу, чуть ниже пояса. Сатору прикрывает глаза, пытается отвлечься от зуда и всепоглощающего возбуждения. Получается паршиво. Сатору терпит лишь потому, что знает — в конце будет гораздо приятнее, чем если он займётся своей эрекцией самостоятельно. Ещё какое-то время они сидят молча, и вновь единственным аккомпанементом их маленькой игре становятся звуки природы за окном. Челюсь начинает немного побаливать, но солоноватый вкус на языке стоит того, и Сатору продолжает терпеть. Но совсем недолго. Годжо Сатору ненавидит, когда на него слишком долго не обращают внимание, и особенно — когда Сугуру словно не замечает его. Сатору знает, что страницы чёртовой книги Сугуру уже давно перелистывает просто для вида, но тот словно совершенно не собирается сдаваться. Сугуру старательно изображает безразличие, но и этот его секрет уже давно раскрыт — его любовь сходит с ума от тёплого и влажного рта Сатору, от ощущения языка под своим членом, от того, как глубоко он может принять его. И уставший терпеть Сатору нагло пользуется этим. У него уже давно нет рвотного рефлекса, но он притворяется, что его глотка предательски сокращается сама по себе. Сугуру знает, что это обычное притворство — но также знает, когда лучше прекратить игру. — Ты устал, Сатору? Прости, — ему ни капли не жаль, — Ты так хорошо справился. Как мне наградить тебя? Они оба знают ответ. Сатору вновь подаётся вперёд, упиваясь ощущениями. Как же он хотел провести языком по стволу, облизать головку, ритмичными и выверегными движениями вырвать из Сугуру первый стон. Сатору и сам то вздыхает, то тихо хнычет, когда Сугуру хватает его за волосы уже увереннее, направляя его движения. Когда Сатору чувствует, что его Сугуру уже на пределе, он выпускакт член изо рта, но лишь ненадолго. Пару секунд он любуется результатом своей работы и влюблённо смотрит на раскрасневшееся лицо Сугуру — он неровно дышит, а рот стыдливо прикрыт ладонью, и в своём отчаянном желании кончить он как никогда прекрасен. Что-то сродни нежности заставляет сердце Сатору забиться быстрее, и он легко сцеловывает с налитой кровью головки прозрачную капельку смазки перед тем, как снова взять член в рот и умело, в одно движение заглотить полностью. Всего несколько движений, и Сугуру едва заметно дёргается. Он никогда не был из тех, кто громко и пошло стонет, ограничиваясь лишь тяжёлыми вздохами. Его оргазм почти незаметен, но Сатору чувствует всё — и мимолётную дрожь, и всё ещё немного непривычный вкус спермы. И пока его Сугуру пытается прийти в себя, аккуратно налаживая дыхание, Сатору довольно сглатывает всё, что тот подарил ему, и для верности полностью облизывает уже почти мягкий член — чтобы не дать пропасть ни одной капле. Сатору не нужно зеркало, чтобы знать, как он сейчас выглялит — слегка опухшие приоткрытые губы, яркий румянец, влажные глаза с поволокой. И Сугуру любил этот вид больше всего на свете. Поэтому было совершенно ничего удивительного в том, с какой жаждой он усадил Сатору себе на колени, сразу же принявшись расстёгивать ширинку узких брюк. В конце концов, сейчас не было совершенно никакой разницы в том, кто из них на самом деле сдался первым. Важно было лишь то, что награда Сатору за хорошую работу обещала быть столь же великолепной.