***
Полянка была и впрямь симпатичной. А самое главное, со всех сторон её окружал густой кустарник. – Ой, что вы, барин, – Анютка весьма ловко увиливала от рук Романа Петровича, которые то норовили залезть ей под подол, то облапать всё подряд. – Так нельзя! – Отчего же нельзя? Или неприятно тебе? – он умелым движением развязал ворот Анюткиной рубашки, выпростав на солнечный свет крепкую грудку с алым сосочком. Тут же присосавшись к нему, он снова стал задирать девчонке юбку. – А ещё стишок? – с придыханием пробормотала Анютка, обмякая в руках паскудника. – Я люблю в Венере грудь, Губки, ножку особливо, Но любовное огниво, Цель желанья моего… * Оттарабанив рифмованные строчки, Роман Николаевич уронил девушку на мягкую траву и нырнул-таки головой ей под юбку...***
Таточка и Григорий Сигизмундович чинно шагали по тенистой дорожке, возвращаясь от пруда к дому. Становилось знойно, и даже Таточка устала беспрерывно болтать. Григорий же Сигизмундович размышлял, как бы ему подобраться к Роману. Тут какая-то возня за кустами привлекла их внимание. Таточка остановилась, вытянула шейку в сторону шума и прошептала: – Гришечка Сигизмундович! Вы слышали? Тихий стон из-за кустов прозвучал прежде, чем Григорий Сигизмундович успел что-то ответить. Он решительно остановил Таточку, вознамерившуюся было ринуться спасать кого-то страждущего, и шагнул в заросли. Шумно чертыхаясь, он пролез сквозь ветки и колючки, и оказался на поляне. Прямо перед ним сидел, придерживая расстёгнутые штаны, Роман Петрович. Он сердито произнёс: – И зачем вы здесь? Поодаль от него стояла, потупив взор, дворовая девчонка, которая подавала блинки за завтраком. Григорий Сигизмундович отметил развязанный ворот её рубахи, в котором колыхалась белая грудь, юбку, всю измазанную в траве, и поморщил нос: – Фи... Роман... Как можно! – Анютка! – послышался сзади Таточкин голос. – Что же ты такая чумазая? Вот Марусечка Петровна задаст тебе! Давеча только ругала! Пойдём-ка! – и она, решительно схватив девушку за руку, уволокла её к дому. Григорий Сигизмундович продолжал смотреть на Романа Петровича. – А что такого? – возмущённо воскликнул тот. – Хочется же! – А расскажите-ка, друг любезный Роман Петрович, чего же вам хочется? – и Григорий Сигизмундович, скинув сюртук, бросил его на траву. Он жестом предложил своему собеседнику садиться, тут же последовав его примеру.***
Обед подавали поздно. Марья Петровна бултыхала ложкой в супе, озадаченно разглядывая сотрапезников. Григорий Сигизмундович, оказавшийся вдруг весьма велеречивым и интересным собеседником, явно хотел произвести на неё впечатление. Только понравиться он старался не как... мужчина. В чём тут было дело, Марья Петровна пока не поняла. Непривычно молчаливый Роман ел всё, что Григорий Сигизмундович, сидевший рядом, клал ему на тарелку. После того, как Роман сжевал кусок селёдки, которой отродясь в рот не брал, Марья Петровна серьёзно забеспокоилась. – Рома...н, голубчик, с тобой всё ли хорошо? – спросила она. – Да, сестрица, – с готовностью закивал тот. – Всё замечательно, – он поднял ошалелый взор на сестру, улыбнулся и тут поймал взгляд соседа. Заалевшие щёки брата окончательно сбили с толку хозяйку дома. – Мы с Романом Петровичем провели весьма... гм... продуктивное утро, занимаясь литературой, – счёл нужным пояснить Григорий Сигизмундович. – Ваш брат весьма начитан! А позже он согласился нанести мне ответный визит – в моём поместье обширная библиотека. Верно, Роман Петрович? – Да, Григорий Сигизмундович, – покладисто ответил Роман. – Только я обещался сестрице помочь со счетами, – он нетерпеливо поёрзал. – Подождёте ли? – Марья Петровна! – воскликнул тут гость. – У меня для вас есть предложение! – Какое же? – Дядюшка мой, Генрих Карлович, один дома скучает! А в бухгалтерии он, вот не поверите – собаку съел! Так давайте пришлю вам его? Ведь негоже такой прекрасной даме думать о скушных цифирях! Он и поможет вам, и совет даст, ежели позволите, – и Григорий Сигизмундович вперил в Марью Петровну вопросительный взгляд. – Ну... Неудобно как-то, Григорий Сигизмундович. Ни в гости ваш дядюшка к нам не хаживал, ни водки в светлый день не пили, а я сразу работать заставлю! Виданное ли дело?! – всплеснула руками Марья Петровна. – А вы не волнуйтесь, – хищно улыбнулся гость. – Мы с Романом Петровичем на моих дрожках поедем, а обратно дядюшку на них и отправим! Примете? – Отчего же... – Марья Петровна растерялась. Предложение было заманчивым – считала она крайне плохо, а вид бумаг действовал на неё как снотворное. Но во всём этом чувствовался какой-то подвох, суть которого уловить ей не удавалось. – Будет нам с Таточкой компания к ужину...***
– Здравствуйте, Марья Петровна! – из дрожек выпрыгнул импозантный господин в цилиндре и клетчатых брюках. – Позвольте представиться – сосед ваш, Генрих Карлович Райс, – и господин, схватив сухой ладонью пальцы Марьи Петровны, прижал их к губам. – Добрый вечер, Генрих Карлович, – хозяйка дома попыталась вернуть себе руку, но не тут-то было. Генрих Карлович, продолжая её удерживать, пробежался внимательным взглядом по лицу и фигуре Марьи Петровны, отметив и красивую шею, обвитую золотым ожерельем, и узкий стан, и высокую грудь... Увиденное ему очень понравилось. – Григорий Сигизмундович сказал, что вы в затруднительном положении касательно бумаг? – О, да. Знаете, все эти цифры... – Марья Петровна с изумлением наблюдала, как гость целует поочерёдно каждый её пальчик. – Я вам во всём помогу, голубушка! – гость по-свойски подхватил Марью Петровну под локоток, и увлёк её в дом. Генрих Карлович действительно очень ловко и быстро разобрался со счетами и бухгалтерскими книгами, попутно вливая в хорошенькие ушки хозяйки неприличные дозы комплиментов. – Ах, я вам так благодарна, – Марья Петровна, оживлённая и порозовевшая, встала из-за стола. – Сейчас велю накрыть к ужину, уж не побрезгуйте, Генрих Карлович! – Почту за честь! За ужином гость вёл себя безупречно. Он ухаживал за обеими дамами, внимательно следя, чтобы бокалы Марьи Петровны и Таточки были полны, а разговор не умолкал. Когда Таточка уронила десертную вилку, не справившись с профитролем, он деликатно, но неуклонно сдал девушку на руки Анютке, велев уложить спать. После этого он, подойдя к Марье Петровне вплотную, положил ей руку на щёку и погладил нижнюю губу большим пальцем. – Генрих... Карлович... это... – Неприлично, я знаю, – и Генрих Карлович, резко наклонившись, втянул хозяйку дома в грязный влажный поцелуй. Следующий час своей жизни Марья Петровна осознавала мелкими фрагментами. Последнее, что она видела – свои кружевные французские панталоны, бесстыдно повисшие на створке ширмы, на фоне которых мерно раскачивалась её собственная пятка.***
Роман Петрович, голый, потный и расхристанный, сидел на бёдрах такого же голого Григория Сигизмундовича, и ел виноград. Рука последнего неторопливо, но очень настойчиво пробиралась от коленки "всадника" всё выше. Достигнув желаемого, пальцы обхватили тут же охотно откликнувшуюся плоть, и Григорий Сигизмундович восхищённо вздохнул. – М-м-м... Как вкусно, – облизнулся Роман и отставил тарелку с виноградом на прикроватный столик. – Не прибедняйтесь, Григорий... – он поёрзал, чувствуя под собой большущий энтузиазм своего партнёра. – Ваш потенциал тоже восторгает! Он приподнял круглую розовую задницу, пополз вперёд, поделился с Григорием последней виноградинкой, зажатой в зубах, внимательно проследил за движением кадыка, сопровождавшим глоток, и выпрямился, гордо выпятив результат умелых прикосновений своего любовника. – Как думаете, Григорий Сигизмундович, я могу применить свой свежий опыт для освоения новых горизонтов? – Всенепременно, Ромочка, – Григорий полюбовался на глянцево блестевшую перед его носом головку. – Но сначала... – он обхватил губами этот соблазнительный "фрукт" и накрыл ладонями ягодицы парня, побуждая его двигаться. – Да-а-а… Так тоже хорошо... Но не думай, что я забуду! ------------------------------------------------------------------- *А.С. Пушкин, "Царь Никита и сорок его дочерей"