***
На этом история Призрака заканчивается, он запер комнату Кристины и больше в ней не появлялся. Я не мог вернуться на родину, к своему шкафу, но, признаться по чести, мне понравилось сидеть на яйце. Столько событий, которым я был свидетелем, увы, погибнет вместе со мной. Иногда я перелетаю с яйца на бронзовую пастушку, а с неё на смятую постель. Знаю, мне осталось немного, ещё пара недель и я тихо отойду в мир иной, а моя сухая оболочка будет сиротливо лежать на мраморном верху комода. Неважно. Главное, что я понял за свою короткую жизнь — это то, что любить больно! Хвала праматери моли, меня эта хворь миновала.Безмолвный свидетель
26 апреля 2024 г. в 11:49
Если вас мучает скоротечность жизни и при этом средняя продолжительность жизни вашего вида составляет больше шестидесяти лет, то, если вас это утешит, для меня вы настоящий Мафусаил. Потому что существа моей породы, завершив превращение из гусеницы во взрослую особь, могут позволить себе максимум тридцать дней взрослого существования, а те, кому посчастливилось отложить яйца, и того меньше. Но мне яйца по полу не положены, я всё-таки самец, простой заурядный самец с покрытыми серебристой пылью крыльями.
Ввиду моего скоротечного бытия у меня нет времени на долгие разговоры. Так что начну с главного: знаете ли вы, что я начал свой земной путь в гардеробе Призрака?! Вот только не надо брезгливо морщить носы, представляя череду саванов, сложенных на полках того дубового исполина, который в обиходе именовался шкафом! Нет! Потому что Призрак мой оказался необычен! Он не обитал на унылых кладбищах, обрывая цветы с погребальных венков и показывая неприличные жесты мраморным надгробиям. Нет! Мой господин, кормилец и почти бог, жил в самом прекрасном здании в мире — Опере Гарнье в Париже!
Вы могли бы спросить, откуда я столько знаю, если только неделю назад стал взрослым? Всё просто: будучи личинкой, я иногда выбирался погулять по персидскому ковру, что был расстелен перед моим шкафом. А Призрак имел обыкновение говорить сам с собой. Я многое узнал и увидел! Но обо всём по порядку.
Кто был моей матерью — я не знаю, как и то, почему из всей сотенной кладки выжило только одно яйцо, из которого я потом и выбрался. Моё предположение таково, что, обнаружив моих собратьев, костюмеры страшно негодовали и, скинув всю испорченную одежду в одну кучу, отправили её в котёл на кипячение. Я же оторвался от остальных и, подхваченный порывом сквозняка от не вовремя открывшегося люка, перелетел на прелестную сорочку из батиста, которую позже умыкнул Призрак. Он иногда так делал — брал всё, что ему приглянулось, и тащил в свой дом на берегу подземного озера. Да, об этом я тоже узнал от несчастного своего господина.
В положенный срок я выклюнулся, съел оболочку яйца, а потом, привлечённый восхитительным ароматом натурального шёлка, переместился с батиста на алую мантию, где и прожил, благоденствуя, до полного превращения. Призрак этой мантии не касался, но он часто открывал двери моего шкафа и принимался сосредоточенно перебирать наряды, меня он не замечал. Я же рос, накапливал благословенный жирок да выбирался изредка погулять по ковру. Пожалуй, это можно было бы сравнить с вашими прогулками по лугу, но только при условии, что вы с радостью жуёте траву.
Призрак не казался мне уродливым, хотя он сам в приступе отчаяния называл себя уродом и, схватившись за голову, метался по комнате. Я смотрел на всё это, закусывая ковровой ворсинкой, сохранившей где-то в самом центре себя тёплый козий запах. Эрик, он же Призрак, стенал и проклинал небеса! Иногда он как будто начинал говорить с матерью, вопрошая её, почему она отвергала своё единственно дитя и не смогла подарить ему родительской любви. Я в такие минуты думал: а где же его отец? Чисто инстинктивно мне было известно о различии отцов и матерей, отцы должны были оплодотворить, матери отложить яйца — врождённое откровение, известное каждой будущей моли. Но Эрик своего отца не вспоминал! Зато почти каждый день он говорил о какой-то Кристине. И речи его были то моляще-просящими, то грозно-угрожающими. И маленький я думал попеременно, что он свою самку или любит, или ненавидит.
Иногда Призрак пел, довольно недурно, если мне об этом позволено судить. Пел, обращаясь то к небесам, то к какой-то Маргарите. И это меня окончательно запутало, ведь до этого речь шла о Кристине. Сколько самок нужно этому самцу? Я бы крылья свои отдал хотя бы за одну временную подругу, через которую смог бы увековечиться в потомстве. Но жестокая моя судьба забросила меня в логово холостяка, сделав таким же одиночкой. А Призрак всё страдал и играл на органе, после чего забирался в гроб спать. Я ничему не удивлялся, но признавался себе, что красная обивка гроба меня привлекает куда больше музыки.
Призрак разговаривал сам с собой, будто вёл диалог с Кристиной, то кротко и нежно, то страстно и моляще. Эрик повторял, как заклинание: «Я устал от такой жизни, я хотел бы иметь жену, с которой бы мог гулять под руку в воскресенье». И я подумал, что, верно, это очень хорошо — гулять с кем-то вместе! По крайней мере, я бы не отказался от соседства с хорошенькой молью в ворсе ковра.
На время моего преображения, пока таинственные природные процессы превращали меня из белёсой гусеницы в серую моль, я, признаться, не следил за жизнью Эрика. Каково же было моё удивление, когда я выбрался из кокона и, просушив крылышки, услышал в царстве Пизрака нежный женский голос! Забыв об осторожности, я расправил крылья и осмелился, взлетев, устроиться на красной обивке гроба. Девушка просила Эрика не ревновать, тот с некоторой угрозой в голосе пообещал оторвать мальчишке голову. Что за мальчишка? Как долго я спал?
Поскольку после превращения мой кишечник стал короче, а мощные челюсти обратились недоразвитым хоботком, то питаться я уже не мог. Да, теперь до конца своих дней я буду тратить тот жирок, которым запасся, будучи гусеницей. И так как мне не надо было питаться, я решил остаться снаружи шкафа и последить, что будет дальше. Кристина, которая оказалась обладательницей аппетитных светлых волос, исчезла, а Эрик погрузился в написание своей оперы. Ничего не происходило, кроме проигрывания новых тактов и бессвязных реплик Призрака самому себе. Я даже заскучал.
Но потом Эрик вскочил с места и с криком «Я должен убедиться!» выбежал из комнаты. Я долго ждал его возвращения, но оно оказалось бесславным, бедняга почти вполз в комнату, держась за пораненную голову. Я взлетел и сел на бархатную портьеру, в чьих складках было так удобно прятаться. Эрик плакал, кое-как он перевязал голову и теперь сидел неподвижно, глядя перед собой. Он молчал, только золотистые глаза порой вспыхивали недобрым огоньком. Наконец, словно решившись на что-то, Эрик встал, переоделся во вкусный фрак и, подхватив в руки небольшую табакерку, направился к выходу. На этот раз он неплотно закрыл дверь, и я вылетел их комнаты с органом и гробом. Немного покружив по пустынному жилищу, я остановил свой выбор на симпатичной комнате, где мне понравилось страусиное яйцо, на нём я и остановился.
Дальше мне довелось быть свидетелем тягостных сцен, когда Эрик вернулся с бесчувственной Кристиной и запер её в одной комнате со мной. Девушка плакала и рвала свои изумительные волосы, а после и вовсе принялась биться головой об стену. Эрик вернулся, пришёл от увиденного в ужас и связал несчастную. Передо мной разыгрались жуткие сцены человеческих страстей, и я в который раз возблагодарил природу за то, что всего лишь моль, и за своё одиночество. Если так называемая любовь причиняет столько бед, то не стоила она сокращения моей и без того короткой жизни!
К Кристине на выручку пришёл жених, наверное, это и был тот самый мальчишка, которому мой господин хотел оторвать голову. Вместе с ним пришёл ещё один смуглый мужчина с прекрасной каракулевой шапкой. Как жаль, что я уже не питаюсь! Клянусь моими крыльями, там было отчего сойти с ума! Превосходный каракуль с серебристым отливом! Очень жаль, что эта шапочка насквозь промокла и бесформенным комом упала с головы бесчувственного хозяина. Эрик втащил в комнату мальчишку-жениха и того мужчину в соблазнительном каракуле.
К моему удивлению, голову мальчишке Призрак отрывать не стал и даже больше того, он сначала убрал смуглого мужчину, а потом и вовсе отпустил свою Кристину и того молодого человека. Странно, право, стоило ли разводить все эти страсти ради подобного финала? Оставшись один, он вернулся в комнату со страусиным яйцом и упал на кровать, где спала его самка. Призрак снял маску и, зарывшись лицом в подушку, принялся сотрясаться всем телом. Я сначала подумал, что он открыл для себя наш способ питания и сейчас рвёт сильными зубами тонкое бельё, а оказалось, что он рыдал. Безудержно, бесконечно. Уж лучше бы ел, в самом деле!