Леденец на палочке

Ученице приказывают прочитать молитву на английском в «классе» перед началом урока, но она театрально делает вид, что не слышит вежливую просьбу Padre, рисуя на полях своей тетради, и даже не поправляет вечно сползающий с так не по-христиански распущенных волос платок монахини. На третью суровую просьбу изгнать из себя бесов и помолиться ученица дерзко отвечает молодому преподавателю, который только что прибыл в эту школу-монастырь, планируя учить испанских детей иностранному языку: — Английский — язык еретиков, у меня нет желания его учить, Padre! Естественно, девочка добавляет в голос всю свою дерзость, насмешливо глядя Святому Отцу в глаза. Её взгляд цепляется за его белый воротник и ученица недовольно шипит, не понимая, с каких пор в их школу нанимают таких правильных Святых. Она совершенно не в курсе, что там, откуда Padre родом, знают толк в телесных наказаниях школьниц, и в классе девочка только что упрямилась совершенно зря. «Добрый» Святой Отец даёт ей последнюю попытку исправиться. Может быть, извиниться и, наконец, помолиться вместе с ним, «подтягивая» свой английский и запоминая новую для девочки молитву. Однако дерзкая школьница не метит в монашки, хоть и носит чёртов платок на волосах, поэтому предлагает Padre прогуляться в Ад на чистом английском. Он сохраняет невозмутимость. Молится сам. Быстро проводит урок, начиная с азов. А потом приказывает [недо]монахине зайти к нему в кабинет через пару минут, захватив в собой тетрадь и ручку. Эти пару минут тянутся для маленькой школьницы вечностью. Ученица театрально курит в окно, доставая из складок юбки последнюю украденную у старшеклассниц сигарету, и мечтает сжечь эту школу-монастырь. А потом отправляется в кабинет к преподавателю. Padre встречает её довольно добродушно, интересуется, как у его маленькой ученицы дела. И когда ребёнок совсем расслабляется, напоминает ей, что у неё с ним остались незаконченные дела. Padre вкрадчиво, но ласково объясняет школьнице, в чём та согрешила, стараясь не смотреть в её задумчивые глаза и не отвлекаться на её дорожащие пальчики, стоит только Священнику достать из ящика своего стола страшный шотландский девайс для порки — тоуз, которым на его родине частенько наказывают детей. Ученица не торопится извиняться за дерзость, рассматривая раздвоенный кожаный ремень у Padre в руках. Святому Отцу правда жаль, что ему приходится бить непокорных маленьких девочек, поэтому он ласково просит школьницу вытянуть руку, а потом несильно прикладывается к её ладони тоузом. Больше для острастки, чем в наказание школьницы. Ученица тут же вздрагивает и пищит, одёргивая ручку. Она рассматривает обожжённую болью ладонь, а на её глаза тут же наворачиваются слёзы. — Познакомились? — подбадривает ученицу Padre. — Видишь, это не страшно. Давай поживее, у нас всего пять минут. Будущая монахиня со Священником категорически не согласна, когда дует на обожжённую ладонь. Но на этот раз покорно задирает свою излишне короткую школьную юбку и устраивается животом и локтями на столе преподавателя. Святой Отец притворяется, что на первый раз жалеет школьницу, и не порет ту по-настоящему сильно. К счастью, вместо обещанных пяти минут, он укладывается в пару, расписав ученице зад по холодному школьному протоколу — всего пятнадцать раз, умеренной силы, жалея ребёнка на своём столе. Терпеть суровую порку по старым шотландским традициям у школьницы не выходит, и она по-детски болтает ножками в белых гольфиках в воздухе после каждого удара тоузом по её голой заднице, и пищит, взывая к милосердию Padre, который когда-то показался школьнице добрым! Она настолько маленькая, что её ножки едва достают до пола, и в какой-то момент школьница, жалея свой зад, невинно виснет на столе, поджимая под себя ножки. Священник добродушно улыбается находчивости такой малышки, но продолжает порку, вкладывая в удары чуть больше силы, чтобы воспитание лучше запомнилось. Девочка верещит совсем уж жалостливо, отчего Святому Отцу приходится прижать её за спинку к столу, опасаясь, что школьница упадёт. Он остаётся непреклонен и останавливается только тогда, когда протокол школы выполнен, а задница его маленькой ученицы приобретает ярко-бордовый цвет. Кроха пытается потереть попку, но к больной коже невозможно притронуться, не причиняя себе ещё больше мук, поэтому она только хнычет, упираясь лбом в стол. Девочка ожидаемо обижается на своего воспитателя. Стирает навернувшиеся на глазки слёзы, разом теряя всю свою дерзость. А Священник вдруг по-доброму улыбается, самолично поднимая ученицу со стола. Пристойно поправляет на её голове платок и заглядывает девчонке в глаза, выискивая там признаки непослушания, но видит лишь желание исправиться. — Не плачь. В следующий раз так больно не будет. Да и ты привыкнешь к тоузу, — обещает Padre, готовясь отпускать школьницу в девичью спальню. — У нас в Шотландии это частый помощник в обучении маленьких бесенят. Я в своё время тоже был с ним знаком. — Следующего раза не будет! И всё-таки не все бесы укротились в девочке после жгучих ударов тоузом. Священнику это не нравится, потому что он предпочитает перевоспитывать дерзких маленьких Леди сразу, чтобы не делать им больнее, чем нужно, поэтому он вновь напускает на себя строгость и тут же усаживает ученицу за учительский стол. И на свежевыпоротой попе даже после такого небольшого числа ощутимо сидеть, но девочка гордо делает вид, что ничего не чувствует до тех пор, пока… Padre не приказывает школьнице открыть рот и не цепляет на её дерзкий язык прищепку. — Пять раз напиши от руки самую длинную молитву, которую только знаешь, в своей тетради, а потом можешь снять прищепку и идти. И надеюсь, в ближайшее время к подобному разговору мы с тобой не вернёмся, — сурово произносит преподаватель, а после для устрашения опускает тоуз на стол, рядом со своей ученицей. Ему не нравится, как девочка вздрагивает, встречаясь глазами с тоузом перед своим лицом, но считает, что за непослушание и дерзость Священнику она отделалась более, чем легко. С прищепкой на языке дерзить не выходит, поэтому ученица старательно пишет молитву, краснея, едва слюна заполняет рот и начинает стекать по прищепке вниз, пачкая и размазывая детский конспект. Детка размазывает рукой по лицу слёзы и слюни, и мечтает, чтобы это унижение поскорее закончилось, и изо всех сил старается не смотреть на Padre. А тот только ласково смотрит на присмиревшую девочку и протягивает ей салфетку, чтобы та могла высушить свой конспект. — Шпашибо! — смешно благодарит своего воспитателя школьница, с трудом ворочая ноющим от боли языком. Прищепка так туго его сжимает, что школьница время от времени пищит. Священник только улыбается, говоря в ответ: — Не за что. Но не заканчивает наказание до тех пор, пока в тетради пять раз внятно не написано Отец Наш. Он закрывает глаза на потёкшие от слюней чернила, и сам снимает прищепку с языка школьницы, не обращая внимания, что пачкает себе руки влагой. Священник убирает прищепку и тоуз, разрешая Леди идти. Но как только он замечает её жалкий и подавленный вид, Padre совсем мягчеет. Он находит в своём столе забавный леденец-сердечко на палочке и протягивает его школьнице. — Не плачь, я понимаю, что тебе больно, и наше знакомство не задалось, но давай дружить? Ты будешь меня слушаться, я не буду больше тебя пороть? Идёт? Школьница вытирает рукавом кофточки щёки, а после уверенно кивает, вдруг прижимаясь всем телом к Священнику. Он на секунду теряется, но вовремя приходит в себя, отрешённо поглаживая ребёнка по голове.