Преследуемые

Хаширама впервые галлюцинировал примерно через четыре месяца после убийства Мадары Учихи. До этого его жизнь временами была тяжелой; его дни странно пустели, когда он был один, а ночи нередко поглощали кошмары. 
 (Когда наступало утро, он никогда не помнил точно, что он видел во сне, но запах крови наполнял его нос, и иногда Мито грустно смотрела на него и обнимала его, пока он не переставал трястись.) Хокаге прогуливался по лесам, окружающим его любимую деревню (так любимую), чтобы отвлечься от чувства пустоты в груди и тяжелого груза долга. Он взял с собой жену, потому что в последнее время не мог долго оставаться один. 
И тогда это произошло впервые. Он как раз смотрел перед собой, пытаясь сосредоточиться на мягком голосе женщины и ее словах, когда заметил фигуру, сидящую на ветке в кроне одного из деревьев. По привычке (потому что теперь, наконец, у них был мир) он принял стойку воина. 
 Фигура не двинулась с места, но что-то в ее виде наполнило вены Хаширамы льдом и заставило его легкие болезненно сжаться в груди. Он моргнул, и внезапно человек исчез. — Ты видел этого человека, Мито? — спросил он, но она лишь покачала головой — нет, — с широко раскрытыми глазами и полная беспокойства. Его брови нахмурились, и он оглянулся на то место, где он видел человека, сидящего там, как будто восседающего на троне. 
 «Наверное, мне это показалось. Прости, если я тебя напугал», — сказал он и нежно улыбнулся жене, и она улыбнулась той грустной улыбкой, которую иногда носила, когда солдат в нем выходил на поверхность. С этого дня Хаширама чувствовал зловещее присутствие, сопровождающее его повсюду, куда бы он ни пошел. Это тревожило, от этого чувства невозможно было избавиться, а охотник так и не показал себя, так что он даже не знал, от чего бежать, а если и нет, то, возможно, ему следует преследовать это. (По крайней мере, это означало, что он был не один.) Иногда Хаширама мельком замечал фигуру, которую никто, казалось, не замечал, и каждый раз, когда это происходило, пустота в его груди расширялась и поглощала его целиком, и он проводил остаток дня в оцепенении. (Его семья это заметила, но, возможно, они не знали, как с этим справиться, и позволили этому ускользнуть. «Дайте ему время», — услышал он слова Тобирамы обезумевшей Мито.) - - - Через три месяца после первого загадочного обнаружения и через час после подтверждения беременности Мито Хаширама снова встретил эту фигуру. Он ввалился в свою спальню, радость от этой новости все еще трепетала внутри и согревала его сердце, но при этом он был так же утомлен, как человек, проживший тысячу лет. Мадара растянулся на кровати. — Вот и ты, — протягивает знакомый голос, слегка обвиняющим тоном, как будто Хаширама опоздал на их встречу. 
 Мужчина на кровати поднялся (всегда такой грациозный) с матраса. Хаширама отступил на шаг и воспользовался стеной как опорой, потому что его ноги были слишком слабы, чтобы им можно было доверять, чтобы удержать его в вертикальном положении. Мадара ухмыльнулся, глядя на это, и Хашираму почувствовала тошноту. Комната на мгновение опасно закружилась, но Хаширама выдержал силу, тянувшую его вниз, и оттолкнулся от стены, чтобы взглянуть в лицо своему старому другу с чуть большим достоинством. Ему нужно было быстро думать, но его мысли были в беспорядке, в узлах, и прояснить их не получалось, как всегда раньше. Пока собственное тело Хаширамы предало его, мертвец неторопливо подошел к нему. В жизни его движения всегда были поспешными и скованными, как будто он ожидал, что в любую секунду мир вновь погрузится в войну. (Тогда после смерти он наконец обрел покой, ну, это было не так уж и фантастично.) Прежде чем Сенджу полностью осознал ситуацию, руки Мадары были вокруг него, а его губы на его собственных. «Ты мертв», — заявил он, когда Мадара отстранился (он не оттолкнул его, как следовало бы). «Конечно», — прорычал тот в ответ, его лицо исказилось уродливой гримасой гнева. Через секунду выражение его лица снова смягчилось, и вместо этого в его глазах появился устрашающе спокойный взгляд, каким-то образом гораздо более страшный, чем любой гнев и ярость. — Ты позаботился об этом, — небрежно сказал Мадара, в его тоне не было ни обвинения, ни горечи, скорее, было веселье. Хаширама с ужасом наблюдал, как Мадара сделал еще шаг назад, на его мертвенно-белом лице появилось призрачное лицо. Как в замедленной съемке, на передней части рубашки Мадары распускается красный цветок. Сначала лишь крошечное темно-красное пятно на ткани, которое постепенно превратилось в большое пятно на том месте, где раньше билось сердце Мадары. Тишина, пока невинный звук капающей крови не нарушает тишину. Хаширама просто с молчаливым ужасом наблюдает, как его друг, похоже, умирает во второй раз на его глазах от смертельной раны, которую он ему нанес. Тревожная нежная улыбка, которую Мадара носил, истекая кровью, стала жестокой из-за отчаяния и горя Хаширамы. «Это не очень красиво, не так ли?» — спросил мертвец, как будто говоря о погоде, и Хаширама снова почувствовал головокружение, его тело задрожало, когда Мадара снова подошел ближе. Хаширама с глухим стуком упал на пол, подняв голову и сосредоточив взгляд на том месте, где, как он знал, он провел мечом в тот роковой день. Но было слишком легко заметить эту ухмылку, поэтому он закрыл трясущимися руками глаза, чтобы больше ничего не видеть. Хаширама вздрогнул, когда пара рук схватила его за запястья и осторожно отвела руки от лица. Он хотел бороться с этим, он не хотел видеть, но у него не было сил защититься от этого нежного, но настойчивого притяжения. Лицо, которое он увидел, когда его руки были по бокам, было лицом его глубоко обеспокоенной жены. Мадары нигде не было видно. На полу не было крови. (И каким-то образом он знал, что его там никогда не было.) - - - Вскоре Мадара вернулся, больше не прячась тенью на краю поля зрения Хаширамы, а открыто открываясь ему. Однако иногда он играл с Хаширамой в игры, оставляя малиновые следы на полированных половицах в доме Хаширамы. В первый раз Хаширама запаниковал и попытался стереть кровь, чтобы Мито не увидел и не спросил, и ему пришлось бы ответить, что человек, которого он убил, истек кровью по всему полу. (Мито знал бы, какую из своих многочисленных жертв он имел в виду.) Проблема заключалась лишь в том, что крови не было, пока он не чистил так долго, что его собственные руки кровоточили, и не вошел Мито. И вот откуда он знал. Его преследовал призрак Мадары Учихи. (Он знал, он сошел с ума.) - - - Жить с призраком своего друга поначалу было тяжело. Это служило постоянным напоминанием о том, что Мадара, настоящий Мадара, ушел (никто, кроме него самого, не забрал из мира). Эта вещь была живым воспоминанием, а не реальным существом. 
А иногда от боли от потери Мадары у Хаширамы перехватывало дыхание. Но проходят месяцы, и Сенджу удается даже привыкнуть к этому призраку. До сих пор больно, когда он видит Мадару, идущего по улице, но он единственный, кто его видит, а когда он отводит взгляд на секунду, а потом снова, то Мадары всегда нет (как будто Хаширама представил его ). 
(боль уже стала тупой, как лезвие того меча, которого он больше никогда не касался.) Хаширама и призрак никогда много не разговаривали; как раз когда Хаширама лежал в постели со своей спящей женой и рассеянно тер ее раздутый живот, Мадара ложился позади него, обнимал его, как никогда не делал, когда был еще жив, и шептал на ухо Хашираме страшные, обвиняющие слова. , и Хаширама чувствовал бы, как кровь Мадары пропитывает простыни. Мир продолжал вращаться. Прошли годы. Мадара никогда не уходил. 
(Он давно ушел, это Хаширама не отпускал.) Когда Хаширама держал на руках своего первенца после долгих и трудных родов, Мадара был рядом и велел Хашираме не прикасаться к этому ребенку своими окровавленными руками. Когда Хаширама занимался с Мито любовью, или целовал, или обнимал ее, Мадара впоследствии сжимал их губы вместе, как бы напоминая ему, кому он на самом деле принадлежал. 
(Хаширама задавался вопросом, будет ли это считаться его изменой.) 
(Можете ли вы изменить тому, кого любите, с галлюцинацией?) (Или он изменил Мадаре, полюбив Мито теперь?) Хаширама управлял своей деревней и управлял своей семьей, но он всегда избегал оставаться наедине с этим призраком. Всякий раз, когда он это делал, Хаширама закрывал глаза и делал вид, что не слышит ни слова. - - - Тело Хаширамы прижалось к камню; острые острые края причинили бы боль, если бы тело Сенджу уже не онемело. Последние отчаянные искры чакры танцуют по его коже в попытке залечить самые серьезные повреждения, но Хаширама слишком хорошо знает, что рана, которую враг нанес на плоть его живота, не затянется. 
Он принял свою судьбу. Он думает о своей жене, детях и маленьком Тсуне, пока жизнь вытекает из раны, не желая оставлять их позади, но зная, что он должен это сделать. По крайней мере, никому из них не придется смотреть, как они умирают, этого зрелища они не должны выносить. 
(Но Хаширама эгоистичен и не хочет умирать в одиночестве.) «Хаширама» зовёт Мадара, и Хаширама удивляется, увидев его здесь. Чем старше он становился, тем реже у него были галлюцинации, медленно справляясь с болью, разъедающей его разбитое сердце. В последний раз он видел Мадару больше недели назад, по сравнению с постоянным присутствием Мадары, когда он впервые появился. Мадара теперь выглядит старше, что кажется Хашираме странным, потому что призрак, преследующий его, никогда не старел. На его груди также нет кровавого пятна, не капает кровь; Мадара теперь одет в простую черную мантию, которая поглощает его. Хаширама задается вопросом, носит ли он это в трауре. Другой приседает рядом с его умирающим телом и смотрит на него с каким-то холодным любопытством, как будто он не мог до конца поверить в то, что видел. Бледная рука высунулась из одного из слишком длинных рукавов и потянулась, надавив на рану. Сначала легко, затем с нарастающим давлением, пока красный цвет не вытек из его пальцев и болезненное шипение не вырвалось у Хаширамы. Когда Мадара хмурится, Хаширама не может не усмехнуться, даже если это причиняет ему еще большую боль. — «Прости, Мадара. Кажется, я больше не Бог Шиноби», — извиняющимся тоном говорит он. Учиха явно не ценит его юмора и бросает на него взгляд, сразу же выглядя намного моложе. 
 «Глупый старик, — шипит он, — что тебя убивает какой-то никто. Мир… — Сделал меня слабым, — закончил за него Хаширама, и Мадара выглядит смутно довольным. «По крайней мере, ты тоже это видишь», — говорит выражение его усталых глаз. «Эта смерть тебе не подходит», — бормочет Мадара после короткого молчания, теперь играя прядью спутанных волос Хаширамы, в его тоне что-то похожее на сожаление. Хаширама чувствует себя весьма польщенным. «Ты бы предпочел, чтобы ты убил меня», - замечает он, прекрасно понимая, что глупо чувствовать себя польщенным из-за того, что творение его собственного сломленного разума косвенно сделало ему комплимент. 
 «Мы равны. Конечно, единственная рука, от которой ты должен умереть, — это моя. Хаширама вздрагивает, потому что в глазах Мадары промелькнул странный веселый блеск, который довольно тревожит, как будто Мадара знал что-то, чего он не знает. Хаширама кашляет, из него льется еще больше крови, и он молча задается вопросом, останется ли Мадара до конца. Начинается шарканье, а затем Мадара прислоняется к тому же камню, что и Хаширама, обнимает его за шею и притягивает к себе, чтобы поцеловать. (Хаширама забыл, какой теплый Мадара, но подождите, почему Мадара теплый?) В ту секунду, когда их губы разошлись, Мадара вонзил кунай глубоко в грудь Хаширамы, чуть ниже его слабо бьющегося сердца. Хаширама задыхается, когда кровь наполняет его легкие, но его главная забота — Мадара, который медленно встает и отряхивает пыль с мантии, которую он носит. Умирающий изо всех сил пытается дотянуться до него, схватить черную ткань и удержать Мадару рядом с собой, рассказывая ему все те вещи, о которых он всегда не мог сказать ему, когда был еще жив, но Мадара легко отмахивается от него, ухмыляясь. его красивое лицо. Он машет рукой один раз, а затем оставляет Хашираму умирать в одиночестве. (И интересно, как призрак мог его убить?)