Обременка

Джисон бросил его две недели назад. Мысль крутилась уже очень давно. Джисон бросил его два года назад. И мысль до сих пор крутится уже очень давно. Джисон сказал, что ему надо уйти. Джисон сказал, что не хочет обременять. Сказал, что надо двигаться вперёд. А кто подумал о нём? Никто. Хëнджин перебрал кучу вариантов, поплакался лучшему другу в трубку, обматерил и навёл порчу на Джисона. Старался забыть его, как мог. Чтобы и упоминания в его жизни не было. Всë. На отношениях с Ханом он поставил крест. Сердце болезненно сжимается каждый раз, стоит увидеть чëртову очаровательную улыбку на фото в галерее или вспомнить моменты, проведённые вместе. Три года отношений, чтобы Джисон просто взял и разрушил всë, что они так долго строили? Хëнджин был вне себя от ярости. Сынмин успокаивал и обнадëживал, а Хëнджин верил. До тех пор пока не вспоминал ночи, проведённые под окном его родителей на веранде, чтобы их не заметили или бесконечное количество завтраков, поделенных на двоих, лишь бы мама не называла Джисона нахлебником. Он не верит, что Хан разлюбил. Невозможно — сам же Хëнджин любит до потери пульса. Он знает Джисона достаточно давно, чтобы сказать, что дело не в нём и не в их чувствах. Что-то другое. Что — загадка. Репетиции, репетиции и репетиции. Бесконечные тренировки, вечные отработки занятия танцев — и вот Хëнджин стоит перед дверьми престижного университета их страны. Уехал в столицу — подальше от родственников и воспоминаний о кое-ком конкретном — поступил. Пахал, как лошадь и выкладывался на все сто двадцать процентов. Оно того стоило. Расставание с Джисоном дало свой толчок — желание забыться и не вспоминать побудило его усердно тренироваться, не покладая сил. С письмом о поступлении в кармане, вызовом брошенному Сынмину на телефон и счастливой улыбкой он вступает в новую счастливую жизнь. Возможно, ему очень не хватает Джисона для полной картины. Но Хëнджин научился жить без него. Жить и не оглядываться.

***

— Не переживай, тебе у нас понравиться! — добрый милый столичный мальчик Феликс показывает ему университет и знакомит с друзьями. Хëнджин заводит знакомых в первый же день и очень этому рад. Они с Феликсом и с, как оказалось, Минхо, в одном направлении танцев — хип-хоп. Хëнджин улыбается и кивает на каждое слово нового добродушного знакомого. Может, у него и получится забыть Хана. Возможно, он сможет даже завести отношения — не велика потеря? — А это Чани-хëн, вон там! Пойдём, там наша группа музыкантов и столовая. Я тебе всë покажу, — Феликс хватает его за руку и тащит через весь кампус. Не смотря на время, весь университет полон и кишит людьми. Джисон тоже любил музыку. И с ума сходил по лирике и написании песен. Чëрт, вот бы его уже зыбыть. Они подходят к столу и Ëнбок — его корейское имя — знакомит его с остальными его друзьями. Это мило. Хëнджин смеётся и даже отдалённо думает, что они смогут подружиться. По крайней мере, он точно позвонит Сынмину и расскажет обо всём. А пока.. — А это сри-рача! — торжественно восклицает Феликс. — Ну или три-рача. Как хочешь, — он наклоняется ближе к нему, берёт за руку и словно щебечет, — эмо-панки, рок-стиль, вечно на творческом — это всë про них. Музыканты они такие. Феликс пожимает плечами, а друзья его — Чанбин и Чан — громко и тихо возмущаются. — Мы продюсеры, Ëнбок-а, — устало напоминает Бан Чан — самый старший, как он понял, — приятно познакомиться, Хëнджин. Сейчас, тут.. — Сри? В смысле, три? — перебивает его Хван. — То есть, вас трое, да? А кто третий? Хëнджин мотает головой из стороны в сторону, будто это поможет найти ему третьего неизвестного, но безуспешно. Феликс лишь тихо хихикает и отпускает его, пока Чан с Чанбином мелко посмеиваются. — Да. Наш J.one скоро придёт. Он вообще такой человек, знаешь.. — А ты поступал по конкурсу, Хван? — спрашивает Чанбин, игнорируя друга и получая тычки в бок. — Ах, да, я прошёл городской конкурс.. За рассказом Хван не замечает, как прибавляется ещё больше народу, и как к ним подходит ещё один человек. — Йоу-йоу, Чани-хëн, обо мне говорите? — Хëнджин замирает, как вкопанный, когда слышит этот голос. Феликс явно радуется пришедшему, восторженно восклицая и принимаясь их знакомить. Хëнджин медленно поворачивается. Он так долго пытался забыть и не вспоминать, чтобы в один момент всë разрушилось. Хëнджин видит перед собой то, что не хотел бы видеть ещё очень долго. Джисон почти не изменился. Те же волосы совëнком, зубки бельчонком и очаровательный вид, завораживающий до белых пятен перед глазами. Хëнджин медленно вздыхает и надламывает брови. Чëрт. Как же он скучал. — Это Хан-и, наш главный генератор идей и ходячая одинокая секси-машина, ты бы видел, как он.. — Феликс затыкается на полуслове, после истошного крика Хëнджина и вздëрнутых бровей лучшего друга. — Хан Джисон! — вопит Хëнджин, — ты променял меня на глупую музыку?! — Нет, детка, она не глупая. Тебе показалось. Хëнджин хмурится ещё сильнее, Феликс глупо хлопает глазами, а команда сри-рачи сзади — и, видимо, Джисона.. — пытается хоть как-то прояснить дело. Безуспешно. — Джинни, детка, — Джисон подаёт голос, вгоняя этим в ступор всех своих новоиспечённых друзей. Хëнджин фыркает. Ага, как же. Его бросил, а тут со всякими познакомился. Ублюдок. — Ты что-то собираешься говорить в своё оправдание? — Хëнджин скрещивает руки на груди, а народ вокруг них останавливается и разглядывает повнимательнее. Как там сказал Феликс? Одинокая секси-машина? Ещё бы, он был не одинок. Хëнджин бы сам, лично, надрал ему задницу за такое. Он сказал, что им надо остановиться, а не заканчивать отношения?! — Могу сказать, что ты совсем не изменился, — вздыхает Хан. — Всë такой же секси-Хван, когда злишься. То-то же. Пока все говорят о Хане, все его мысли будут о Хëнджине. Всегда так было, и по-другому быть не может. И, ладно, может накаченные за два года руки Джисона стоят того, но не сильно всех пережитых нервов парня — он уже на грани. — Малыш, — Джисон подходит ближе. Хочется оттолкнуть, сказать про все бессонные ночи и истеричные дни. Про все слезы и надломленные костяшки пальцев от злости и ненависти к самому близкому и родному человеку. Джисона трясет, и, может, незнакомый человек и не заметил бы, но Хëнджин слишком хорошо его знает. И слишком быстро сдаётся. — Ты сдурел? Исчез, ничего не сказал, и теперь я узнаю, что ты тусил здесь с какой-то группой музыкантов?! — Чанбин и Чан сзади возмущённо открывают рот, но следующая тирада Хвана не даёт им сказать и слова. — Я сжёг все твои признания мне в любви, Джисон! — Зря, — пожимает плечами он. Кажется, у него начинается тремор. — У меня есть копия каждого письма дома. И твой ответ на каждый мой возглас о любви к тебе, — слышится лаконичный вздох и стук челюсти об пол его новых знакомых. Хëнджин хмурится ещё больше, потому что дом Джисона, как бы он сам не хотел, находиться там — в их маленьком городке, находящимся на несколько сотен километров от столицы. Там с Хëнджином, на его кровати и под окнами родителей на веранде, и в их любимой заброшке возле школы, и уголке, где они целовались до одури и потери памяти, пока мама Хëнджина не загоняла домой их обоих, и многое, многое другое.. — Почему? — тихо вздыхает Хван и уже всё равно на многих слушателей, даже не скрывающих свою заинтересованность. Джисон всегда был таким — приковывал внимание. И как только Хëнджин не сдох от ревности, пока находился так далеко? Секси-машина? А насколько он секси-машина, и как стоит переживать Хëнджину? — Я сделал это ради тебя, — кривится Джисон, — пока мы были вместе, мы бы и не добились ничего, понимаешь? Скорее всего, планировали бы совместное будущее. А тогда ни ты, ни я не поступили бы туда, куда захотели бы. И не выбрались с того городка. А я хотел просыпаться каждое утро и видеть счастливого тебя, а не несчастного, терпящего нелюбимую работу.. Джисон закусывает губу. В его словах был смысл — они были влюбленными подростками, планирующими взрослую жизнь и, наверное, им правда стоило побыть немного вдалеке друг от друга, чтобы самореализоваться. С другой стороны, это помогло. Вот они тут — Джисон со своей любимой группой музыкантов, и Хëнджин с мечтой поступления на танцы. Вроде бы всë, как надо.. — Ты думаешь, я прощу тебя после такого? — Хëнджин скорее слышит, как расширяются глаза Феликса неподалёку, и как Чанбин прикрывает ладошкой губы. Чан остаётся с открытым ртом. — Я люблю тебя? — спрашивает Джисон и несмело улыбается. Чëрт. Злой Хëнджин всегда его слабость. Вечно такой красивый и невероятный. — Мне правда жаль. Я так скучал, не представляешь. Я только и мог, что питаться надеждами, что ты придёшь именно сюда. Иначе, мне пришлось бы искать тебя и вырывать из рук преданных поклонниц. Джисон смущается, припоминая первый акт своей ревности, который довёл до того, что директор выгнала их за порог школы за непристойное поведение. Целовались они тогда так, словно последний раз видели друг друга. — И ты так верил в нас? — Хëнджин вздыхает то ли восхищённо, то ли обреченно. Их слушатели не убавляются. — Откуда ты вообще знал, что я приду сюда? — О, ну, знаешь, я поддерживал связь с Сынмином и Чонином и пытался настроить их на хороший лад, чтобы.. — Ты общался с моим лучшим другом за моей спиной?! Выходит громче, чем планировалось, и все вокруг одаривают Джисона осуждающим взглядом. Даже Феликс. — Эй! Ты же знаешь, что я никогда не сделал бы такого?! Я дорожу отношениями хëна и Сынмина и ни за что бы не стал лезть в их счастье! — Джисон защищается. Наверняка ему не нравится пристальное внимание. Нравится, не нравится, терпи моя красавица. Хëнджину стоит поговорить потом с Сынмином. И Минхо заодно. — Всë равно? Это было так эгоистично с твоей стороны, Хан Джисон. Я не прощу тебя так просто. Джисон подходит ещё ближе и укладывает руки поверх чужих, но таких родных и любимых, что готов прямо сейчас припасть на коленях. Толпа студентов вокруг драматично охает, не веря в развитие текущих событий. Бан Чан всё ещё сидит с отвиснутым ртом. — Да, детка? Хочешь, свожу тебя на свидание? Ты же по-прежнему любишь ттокпокки? — Хан мурлычет ему почти в ухо, и они находятся так близко, что люди не сочтут это комфортным или приличным. В любом случае, им всё равно. Хëнджин пытался забыть. Отчаянно пытался не вспоминать и вычеркнуть любимого из жизни, совсем не замечая, что делал всë, чтобы снова оказаться с Ханом по одну сторону. Как же он безумно любит. — Свидание? Ты мне должен, как минимум, тридцать, — Хван позволяет взять себя за руки и почувствовать чужое тепло. Боже, так приятно. — За прошедшие два года? — За прошедший месяц. Я всë ещё обижен. Не думай, что я простил тебя так легко, — Хëнджин сам прижимается к чужому телу напротив и тонет в этих объятиях. Хан хватает его за талию, укладывая руки на бока. — Хорошо, милый. Всë для тебя, — Джсион наклоняется ближе к его губам, но рука останавливает его быстрее, чем он успевает среагировать. Кто-то сбоку разочарованно стонет. — Ты ни с кем не целовался? — Хван выгибает бровь, а Джисон взрывается недоумением. — Как?! Как я мог? Я девственно чист только для тебя, бейби! Разве я могу целоваться с кем-то другим?! Хëнджин довольно улыбается и притягивает парня к себе. — Ладно, хорошо, — он улыбается, — я тебе верю. Но не простил. Они целуются. Как и тогда, два года назад, перед новогодней дискотекой и во время перемен, перед семейным ужином, на который они вышли с опухшими губами и перед отъездом Джисона, когда он целовал родные губи и шептал о том, что они ещё вернутся друг к другу. Вернулись. Вернулись и не пожалели. Кто-то свистит им, кто-то проходит мимо, а кто-то морщится, не признавая геев. Ну и ладно. И не такое переживали. Они отрываются друг от друга со звонким чмоком, ниткой слюны, соединяющих их губы и с влюблёнными взглядами, направленными друг на друга. Бан Чан культурно откашливается. — Не надо, это не поможет, — говорит внезапно появившийся Минхо. — Сумасшедшие. Они явно друг друга стоят. Прав был Ким Сынмин. Чанбин косится на него, а Феликс удивленно распахивает глаза. — Пойдём прямо сейчас? — предлагает Джисон. — У тебя первый день заселения? Я помогу тебе, пошли, я так соскучился. Хан хватает своего парня под руку и несёт в противоположное от столовой направление. А их руки, сцепленные вместе будто не могут друг без друга, как и они сами. То и дело оборачиваются друг на друга, пытаясь убедиться, что всë ещё здесь. На выходе из здания можно было заметить, как они снова самозабвенно целуются, никого не стесняясь. Бан Чан пытается собрать челюсть с пола. — Фу, противные. Знаете, как тяжело было учиться с ними в одной школе? — Минхо закатывает глаза. — Пойду позвоню своему парню. Минни, должно быть, соскучился по мне. Феликс провожает его взглядом по пять копеек, Чанбин по-прежнему переваривает информацию, а Чан устало вздыхает. — Чувствую, мы ещё замучаемся. — Точно, Чани-хëн. Точно.