WONDERLAND

Сокджин винит во всём алкоголь. Алкоголь и собственную, ставшую почти клинической, неспособность отказать Тэхёну в чём–либо — именно странное совпадение этих обстоятельств приводит к тому, что на вопрос: «А давай сыграем в «дженгу» на раздевание?» Джин отвечает с уверенностью глубоко нетрезвого человека: «А давай!» Впрочем, с таким же успехом Тэхён мог бы попросить его совершить восхождение на Эверест или украсть парочку пингвинов из Большого Сеульского Парка, ибо Сокджин слишком занят размышлениями, насколько мягкие у него губы, и слишком пьян, чтобы мыслить здраво. К тому же Тэхён не слишком хорош в подобного рода играх, вспоминает Джин. Победа останется за ним. Сорок минут спустя из одежды на Сокджине остаётся лишь нижнее бельё. — Зато я могу открыть пачку чипсов, — ворчит он, пытаясь достать из основания крайне неустойчивой башни один блок. Тэхён хмурится: — Я тоже могу. — Ногами, идиот. — Ещё секунда — и сооружение падает. Тэхён сияет, словно только что сорвал большой куш. — Снимай, — пьяно командует он и делает жест рукой, описывая паховую область Сокджина. Джин по–совиному моргает, глядя на разбросанные по гостиной деревянные блоки. — Боже мой, ты видел меня голым больше раз, чем моя мама. — В этом году ещё ни разу не видел, — резонно замечает Тэхён. Сокджин несколько долгих секунд размышляет над сказанным, после чего кивает: — Ты прав, — и ловко избавляется от единственного оставшегося у него предмета одежды. Отчего–то тот факт, что в этом году Тэхён ещё ни разу не видел его голым, кажется в высшей степени несправедливым. А ведь когда–то, когда они жили вместе, это происходило довольно часто. Эх, всё–таки хорошие были времена... — Можно я тебе отсосу? — А? — Мозг Сокджина перестаёт функционировать. — Чего? — Можно я тебе отсосу? — Тэхён повторяет вопрос таким тоном, словно интересуется, с какой начинкой пиццу заказать. — У тебя очень красивый член, Джин–и. — Спасибо, — несколько рассеяно отвечает Джин. Даже пьяный Ким Сокджин остаётся вежливым. Даже пьяный Ким Сокджин, которому друг, коллега и человек, в которого он влюблён по меньшей мере год, только что предложил сделать ему минет. Мама всегда учила Сокджина вежливости. На секунду в голове мелькает мысль: «Нужно позвонить Юнги». Позвонить и попросить совет. Спустя несколько мгновений Джин приходит к выводу, что это крайне плохая идея. — Тэхён хочет сделать мне минет, Юн. Что делать? — Снимай штаны. — Я уже голый. — Тогда зачем ты звонишь мне? Впрочем, приходит к выводу Сокджин, в этой ситуации, пожалуй, никому из друзей не стоит звонить. Намджун, скорее всего, начнёт задавать наводящие вопросы, после чего сам задастся вопросом о жизни, вселенной, красоте пальцев Юнги и всём таком, а потом начнёт цитировать британских поэтесс девятнадцатого века; Чимин же подумает, что он пьян. Сокджин в самом деле пьян. — Джин? — Теперь на лице у Тэхёна неуверенное, почти виноватое выражение. — Если ты не хочешь или я не... — Хочу! — выпаливает он. — Я хочу. — Повторяет уже спокойнее, а потом, откашлявшись, добавляет важно, почти торжественно: — Я почту за честь, если ты, Ким Тэхён, отсосёшь мне. Тэхён широко и счастливо улыбается в ответ. Он знает, что Сокджин никогда не сомневался в собственной привлекательности, такой уж он человек. Однако его член — произведение искусства. Почти как «Едоки картофеля» Ван Гога или «Титаник» Джеймса Кемерона (не то чтобы Тэхёну нравились грустные фильмы о любви или Кейт Уинслет, даже обнажённая): не огромный, но и не маленький, средних размеров, зато толстый. Много раз Тэхён, лёжа в постели или принимая душ, представлял, как обхватывает его ладонью, берёт в рот, скользит губами по головке... — Тэ, — тихий голос Сокджина возвращает его в действительность, — перестань смотреть на мой член, как на Святой Грааль. — Твой член круче, — признаётся Тэхён. — Позволь мне испить из него. Господи, если так пойдёт дальше, он кончит до того, как Тэхён прикоснётся к нему, — прежде никто не сравнивал его достоинство с божественной реликвией. — Погоди, ты ведь не пытаешься сказать, что я настолько стар, что... — закончить фразу Джин не успевает — Тэхён оказывается рядом, стоя на коленях. Когда он успел встать на колени? Сокджин, словно зачарованный, наблюдает, как Тэхён наклоняется, обхватывает его член губами — и все до единой мысли в голове перестают существовать. Не считая последних нескольких лет, Сокджин позиционировал себя как бисексуала (возможно, на это повлияли Намджун, его любовь к сериалу «Друзья» и песня Фиби Буффе). Много лет назад, во время их третьего концертного тура, когда нужно было выпустить пар, он занимался сексом с мужчинами, а однажды позволил одному из бэк–танцоров сделать себе минет во время репетиции, пока за дверью в соседней комнате остальные повторяли движения и громкая музыка и их смех заглушали стоны Сокджина. Однако то, что делает Тэхён своим ртом, невозможно описать словами, — или во всяком случае описать цензурной лексикой. Сокджин и не пытается. Да благословит Господь длинные пальцы Ким Тэхёна и его язык: последний скользит по всей длине, снова и снова, ласкает яички, пока Джин не начинает чувствовать сладострастное напряжение внизу живота. — Я скоро... — Ноги дрожат; Тэхён отпускает ладони, влажные от предэякулята и тёплые, на его бёдра, удерживая. Джин, чувствуя приближение оргазма, неотвратимое, как извержение вулкана, пытается отстранить Тэхёна, но тот проглатывает всё, когда он кончает. «Я умер», думает Сокджин, «умер и попал в рай». Он почти уверен, что слышит ангельское пение... Ах, нет, это Тэхён спрашивает: — Джин? — М–м–м? — Ты в порядке? Часть мозга Джина — рациональная его часть, которая ещё может кое–как функционировать и нести ответственность за серьёзные и обдуманные решения, — приходит к выводу, что он в порядке. Однако другая — та, которая составляет около семидесяти–семидесяти пяти процентов и велит ему в три часа ночи снова и снова просматривать фотографии из фото–фолио veautiful days (лучше никому не знать, о чём именно мечтает Сокджин, глядя на фотографии Тэхёна верхом на коне) вопит: «Ты только что позволил Тэхёну сделать тебе минет! Молодец, приятель!» Сокджин не может вспомнить, когда в последний раз настолько сильно гордился собой. Быть может, в младшей школе, когда учительница, госпожа Чхве, наградила его картонной звёздочкой, потому что он сделал бегемота из папье–маше. — Не уверен, — честно отвечает Сокджин, ощущая горячее дыхание в ключицы — это Тэхён тихонько смеётся. Джин наконец открывает глаза и понимает, что лежит на полу. В поясницу впивается деревянный блок от «дженги». Тэхён поднимает голову: волосы в беспорядке, губы опухшие и влажные от спермы, но глаза — глаза сияют, точно звёзды в небе июньской ночью. Джин, не в силах сдержаться, протягивает руку, проводит пальцами по губам; Тэхён же, не сводя взгляд, наблюдает, как он подносит их ко рту и облизывает, томно, смежив веки. — Сволочь ты. Эрегированный член упирается Сокджину в бедро. — Ты только что высосал у меня душу через член. Ты не имеешь права называть меня сволочью. — Я старался, — с серьёзным видом кивает Тэхён, заставляя Сокджина засмеяться. Он уверен, что сохранит эту историю для потомков: «Однажды, много лет назад, когда трава была зеленее, деревья — выше, а животные — больше, мы с Тэхёном напились, а потом он сделал мне минет — то был лучший минет в моей жизни». Тэхён наклоняется, целует Сокджина в лоб, словно бабушка, в кончик носа, в подбородок и наконец в губы, ласково и нежно. — Не стань я айдолом, стал бы олимпийским чемпионом по минетам. — Всё в твоих руках — или губах. — Даже будучи пьяным и пребывающим в восхитительном посторгазменном состоянии, Сокджин не перестаёт шутить, и в это мгновение Тэхён влюбляется в него его ещё сильнее. Хотя куда уж сильнее–то? — Готов продолжить? — С ловкостью Гарри Гудини Тэхён занимает позицию между ног Джина, разводит его колени в разные стороны, и Сокджин понимает, на какой образ будет мастурбировать по утрам и вечерам в душе и в перерывах между выступлениями следующие тридцать лет. Он сглатывает, прикрывает глаза, считает до трёх, открывает. — А ты? — Он представляет, как в руках Тэхёна волшебным образом появляется смазка. — Да. Когда ты в последний раз был с мужчиной, Джин–и? — Грязные фантазии о тебе считаются? — спрашивает Джин почти с вызовом, пытаясь устроиться удобнее. Тэхён замечает это и тянется за небольшим подушками на диване. Одна из них, дизайнерская, с изображением Барта Симпсона на бархате в стиле Энди Уорхола, стала подарком Джина ему на прошлое Рождество. — Насколько грязные? — спрашивает Тэхён с искренним любопытством. Джин соврал бы, будь трезвее, но он пьян и совсем недавно — каких–то пять минут назад — Ким Тэхён сделал ему самый лучший минет в его жизни, поэтому честно говорит: — Грязные фантазии, в которых мы женимся, покупаем дом с забором из белого кирпича и заводим дюжину сахарных летяг. Тэхён размышляет над предложением несколько секунд. — Идёт, — кивает он. — Дюжину сахарных летяг и ещё трёх собак. — Правда? — восхищённо спрашивает Сокджин. — Господи, Джин, я соглашусь, даже если ты предложишь переехать в Бикини Боттом. — Это где–то в Австралии? — Ага, — кивает Тэхён и тянется за лубрикантом. — Только немного западнее. На зрелище того, как он наносит смазку, член Сокджина реагирует с искренней заинтересованностью. Впрочем, обладатель члена не выказывает никакого смущения, ведь Ким Тэхён заслуживает эрекций всего мира. — Мне не нужны эрекции всего мира, — серьёзно отвечает Тэхён. — Достаточно твоих. — И это очень похоже на признание в любви, учитывая, что они голые и с минуты на минуту займутся сексом, а у Тэхёна во рту вкус спермы Сокджина. Джин пытается собраться с мыслями, но сделать это трудно, почти невозможно, ведь Тэхён склоняется над ним, прикасается к нему, целуется, шепчет на ухо всякие глупости; его рот словно начинает жить собственной жизнью: Джин задерживает дыхание, когда Тэхён поочерёдно облизывает его соски, чуть прикусывает, губы продолжают путешествие ниже, вырисовывая замысловатые узоры, тайный смысл которых известен лишь одному Тэхёну, к груди, ещё ниже... Сокджин стонет. Пальцы Тэхёна дразнят вход — и Джин пьянеет от ощущений. —Ты даже не представляешь, — выдыхает Сокджин, — сколько раз я ублажал себя, представляя, что это ты, воображал твои руки на своём члене, твои губы, думал, какой ты на вкус... — Джин–и... — Имя звучит как полувсхлип–полустон–полушёпот. — Давай же! Я хочу наконец узнать, каково это — чувствовать тебя внутри себя... — Сокджин не успевает закончить предложение: Тэхён целует его отчаянно, настойчиво, словно его губы — домик дяди Генри и тётушки Эм, а он — яростный циклон, словно Тэхён отвечает: «Хочешь узнать? Я покажу». Джин едва слышно стонет, когда Тэхён наконец отстраняется. — Не надо. Иди сюда, позволь мне... — Всё, что ты захочешь, — с придыханием отвечает Тэхён. — Я... Джин, я дам тебе всё. Что ты хочешь? — Я хочу тебя, — следует немедленный ответ. Тэхён, конечно, не может ему отказать. От предвкушения поджимаются пальцы на ногах. — Если ты скажешь мне остановиться, я... — Даже не вздумай, — выдыхает Сокджин. Его тело, горячее и тугое, впускает Тэхёна. Он двигает бёдрами, разводя ноги шире — и это волшебное чувство, когда Тэхён медленно, чертовски медленно заставляет себя двигаться вперёд, боясь причинить боль, и толчками входит внутрь, невозможно сравнить ни с каким другим. Господи боже, он был создан именно для этого — был создан быть с Сокджином — и быть внутри него; был создан слушать его громкие, хриплые стоны, срывающиеся с приоткрытых губ... Тэхён оказывается внутри полностью и замирает, давая Джину время привыкнуть к нему. — Я люблю тебя, — выдыхает Джин. Ладно, по крайней мере он достаточно в своём уме, чтобы не попросить Тэхёна жениться на нём — и достаточно не в своём, чтобы подумать, насколько хорошо Тэхён будет выглядеть в молочно–белом свадебном костюме, стоя у алтаря из органических цветов на утёсе над Индийским океаном и произнося клятву: «Я, Ким Тэхён, беру тебя, Ким Сокджина, в законные мужья, вместе с твоими сексуальными фантазиями и дедовскими шутками, чтобы быть с тобой в горе и радости, богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть — или многочисленные хейтерские комментарии — не разлучат нас». Тэхён отвечает: — Я тоже люблю тебя, Джин. — И начинает двигаться, вперёд и назад, снова и снова. Джин практически ничего не смыслит в искусстве, но уверен, что сейчас Тэхён выглядит точь–в–точь как одна из древних статуй, к которым хочется прикоснуться, дотронуться хоть кончиком мизинца, несмотря на наличие информационной таблички «НЕ ТРОГАТЬ РУКАМИ». Разница лишь в том, что Сокджин может потрогать. Он может трогать сколько душе угодно. — Люби меня, — шепчет он. — Будь моим. Тэхён любит, и когда Джин кончает, внутри него взрываются фейерверки. Он кричит, кричит так громко, кажется, впервые в жизни, но руки Тэхёна, с их безусловной красотой, держат его крепко и надёжно. «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люб...» Следующим утром Юнги просыпается от телефонного звонка. — Я женюсь, — радостно–торжественным тоном объявляет Сокджин. — Я женюсь на Тэхёне. Юнги поворачивает голову, смотрит на часы на прикроватной тумбочке и отключается. Пять сорок пять утра — слишком ранний час, чтобы слушать истории об эрекциях, если только речь не идёт обэрекциях Намджуна или его собственных, признаниях в любви и предложении руки и сердца. — М–м–м? — бормочет Намджун, приоткрывая глаза. — Что случилось? — Сокджин женится на Тэхёне, — отвечает Юнги. — Спи. — Выбор свадебного подарка за тобой, — бормочет Намджун, уже засыпая. Юнги улыбается, целует Намджуна в плечо и закрывает глаза. Спустя минуту он тоже засыпает. (На свадьбу они дарят Тэхёну и Сокджину тостер. — Жарьте тосты, — провозглашает Юнги, — и друг друга! Чимин вспоминает их с Тэхёном ссору по поводу пельменей, Чонгук интересуется, когда можно будет начать песни в караоке, Хосок танцует, окружённый подружками сестры Тэхёна, Ким Ын Джин, а их родители рыдают во время первого танца молодожёнов; Ким Сокджин прижимает Ким Тэхёна, любовь своей жизни, своего мужа, к себе, краем глаза замечая в толпе танцующих пар Шихёка с женой и Намджуна с Юнги. Сокджин наклоняется и шепчет Тэхёну на ухо, едва–едва прикусывая мочку: — А давай сегодня ночью сыграем в «дженгу» на раздевание, муженёк? И Тэхён, глядя на Джина взглядом глубоко и безоговорочно влюблённого человека, с широкой улыбкой отвечает: — А давай. Сокджин, кончено, проигрывает.)