death in the dawn

Смерть шагала за ним по пятам. Смерть ходила за ним по пятам, рассыпаясь оплавленным золотом, поджидая за каждым углом, воя глупой псиной у самых ног. Он чувствовал дыхание Смерти ежесекундно: она гладила его по щеке, будто любящая мать, клала руку на плечо, целовала в губы. Смерть избрала его своим любовником; осыпала дарами, удачей, но взамен уносила жизни. Она всегда приходила не по его душу: даже когда Авантюрин молил о том, чтобы умереть, Смерть лишь смеялась ему в лицо. «Твое время еще не пришло, благословленное (проклятое) дитя», — мягко шелестел ее голос, пока из глаз Какавачи утекали последние искры света. Смерть ходила за ним по пятам — Какавача вырос и научился использовать это себе на руку. Он ставил на кон все: деньги, свободу, жизнь — и неизменно выходил из всех битв единственным победителем. Смерть шла с ним рука об руку, и Авантюрин заглядывал в ее пустые глаза — так часто, что уже сам сбился со счета. В глазах Смерти он с равной периодичностью видел все или ничего, и «все или ничего» таким образом стало его личным девизом. Ценность жизни утекала из-под пальцев из-за слишком долгого общения со Смертью: он уже не мог адекватно воспринимать ни собственную смерть, ни чужую — все казалось искусственным, ненастоящим, эдаким шоу, где не видно ни конца ни края. Разумеется, он скорбел, но только лишь по призракам прошлого — ими стали Сигония, родители и дорогая сестра. Этой болью было прошито все: его одежды, его улыбка, его уставшие безумного цвета глаза. Смерть шагала за ним по пятам — он знал, что в любой игре для него был оправдан риск. Авантюрин ставил вслепую, полагался на свою хваленую удачу, отчаянно блефовал, сжимая в руке фишки, и каждый его выпад был обречен на сокрушительный успех. Он знал, как бы ни закончился сегодняшний вечер, он в любом случае выйдет победителем. Просто в одном случае Авантюрину предложат несметные богатства, а в другом — пулю в лоб. Ваши ставки, господа? Смерть всегда ставила на Авантюрина. Смерть шагала за ним по пятам, пока он сам шел в грубоватые, но теплые объятия доктора. Для любовника Смерти было странно вдруг заиметь кого-то рядом — сперва коллегу, затем первого друга, а в конце концов — любовь и самого важного для него человека. Иногда Авантюрин и сам не верил своему счастью, но удача была к нему неизменно благосклонна, и Рацио — Рацио представлял собой долгожданный рассвет. Какавача нашел его там, где совершенно не ожидал найти. На публике Веритас всегда был холоднее камня (какая ирония, если вспомнить про его гипсовый бюст), резал словами, сыпал сарказмом, хмыкал и отворачивался. Наедине же он сильно преображался: целовал Авантюрина в нос и носился с ним так, будто он хрустальный. Рацио знал, что перегибает палку — эта его черта сильно обострилась после инцидента на Пенаконии, и хотя сейчас Авантюрин был рядом, живой и здоровый, доктор не унимался. Такая забота для них обоих была в новинку, но Авантюрину нравилось. Очень нравилось. Ему нравилось, но он боялся. Смерть вилась у его ног безмолвным напоминанием о себе. С большой удачей приходят большие потери, и поэтому Авантюрин до дрожи боялся, что Смерть придет снова и по душу его доктора. Смерть любила его и еще больше любила отнимать у него самое дорогое. И если статус, престиж, деньги и работа были чем-то накрученным, напускным, то его чувства были настоящими. Он не мог потерять Рацио. Однако благословлен (или проклят?) в их паре был не только Авантюрин. Рацио — изгой Эрудиции, но любимчик Жизни и всех наук, тоже был весьма удачлив. Изо дня в день Авантюрин ждал, что он исчезнет, пропадет, окажется миражом, но этого не происходило. Рацио брал его руку в свою и неизменно ждал его назад, когда Авантюрин заигрывался со Смертью слишком сильно. Постепенно у него появились и другие друзья: Топаз по-прежнему не одобряла его методов работы, но созванивалась, чтобы поговорить ни о чем каждый божий день; Яшма регулярно интересовалась, как у него дела, и порой прикрывала Авантюрина перед Алмазом; Опал и Обсидиан звали выпить. Авантюрин оглянулся назад: Смерть все так же дышала ему в затылок, но теперь не осмеливалась подойти ближе. Жизнь будто бы налаживалась, будто бы наконец позволяла Какаваче вдохнуть полной грудью. И, конечно, в ней был Рацио. А в глазах Рацио — ни грамма пустоты, боли или смерти. Только манящий и теплый рассвет. Авантюрин улыбнулся и пошел ему навстречу.