Самый родной

Шорох ткани в темноте становится куда громче, чем при дневном свете. Но этот шорох едва перекрывает тяжёлое дыхание, вперемешку с тихими стонами. В слабом свете луны, он видит, как перед глазами маячит копна кудрявых каштановых волос, в которые хочется сильнее зарыться пальцами, потянуть за пряди… Зажмуривает глаза крепче, убирая руку за голову, впиваясь пальцами в подушку. Сильное возбуждение бьёт в голову, будто запрещая мозгу здраво рассуждать и осмысливать полностью свои действия. - Самый обычный день каникул в интернате — в здании была практически гробовая тишина, исключая совсем далёкие голоса пары таких же, как и он детей, оставшихся без родителей. Покинув лестничный пролёт между этажами, ноги сами повели его к выходу из школы, где он уже услышал голос директрисы, переговаривающей с каким-то мужчиной, и чем ближе он подходил к ним, то сильнее замедлял свой шаг, он всё же предпочёл подавить своё любопытство и не смотреть на переговаривающих, для него было более чем очевидно, что это пришёл очередной родитель чтобы оставить своего ребёнка здесь для «развития», когда все понимали что они все просто хотели избавиться от своих детей, но без осуждения общественности. Замедлившись, он остановился за углом, не выходя из коридора в холл, заслышав как директриса поспешно удаляется, звук закрытой двери школы и детское рыдание, где через всхлипы можно услышать обрывки каких-то слов. Он слышит голос госпожи Софии Монад — прекрасной девушки, помогающей детям в этой школе, которая для большинства стала почти как родная старшая сестра, и голос ребёнка, который переходит на крик вперемешку с писком, похоже, малыш не может принять всю суровую реальность. Ему смешно, у него и вовсе не было выбора, и эта школа стала действительно спасеньем от голодной смерти на улице. Конечно, ему смешно, до закушенной губы, до зажмуренных глаз с такой силой, что он в кромешной тьме видит сверкающие звезды — последнее, о чем он хочет вспоминать, это страшную жизнь, если ее можно такой назвать, на улице; каждый раз, когда он слышит плач детей школы Монад, и их жалобное «хочу к маме», «хочу домой» ему больно и мерзко. Поэтому он резко стукает себя по лбу кулаком, отбиваясь от противного писка в голове, смаргивая влагу с глаз, вызванную сильнейшим дискомфортом, чтобы открыть их и не смотря на то, что он все еще ничего не слышит, выйти из своего «укрытия», быстрыми шажками направляясь к силуэту Софии и мальчика рядом с ней, параллельно протирая глаза, чтобы наконец отчетливо увидеть Софию, которая поглаживает мальчика по голове, и как этот самый мальчик, только завидев Ромео, спрятался за нее, отчаянно цепляясь за юбку платья. — Карло, ну что ты… — София, что стояла к Ромео спиной, не совсем понимала этот резкий порыв ребенка прижаться к ней и спрятаться, будто не он минуту назад отпихивал ее руки, не желая мириться с тем, что его тут оставили. Она на секунду задумалась, когда наконец периферийным зрением заметила подошедшего вплотную Ромео, который так же выглядывал из-за ее юбки, поглядывая на прятавшего лицо Карло — Ромео! Нельзя же так подкрадываться — она не была зла или напугана, наоборот, сложившаяся ситуация играла ей на руку — Ромео всегда был добрым и послушным ребенком, хоть и также, как и другие дети любил шкодничать. И теперь, когда он тут, она надеялась, что, по ее надеждам, Карло быстрее придет в себя и успокоится, ведь она бы точно не хотела, чтобы это продлилось настолько долго, что в холл пришли бы другие воспитатели старой закалки, которые возмущения Карло свели бы на «нет» более радикальными способами. — Простите, София! Я просто гулял, а потом увидел Вас и сразу решил подойти. Ты новенький? А тебя как зовут? Я — Ромео, но ты можешь звать меня Фитиль! — Ромео недолго тратил время на объяснения перед Софией, он не мог сейчас в открытую сказать, что подслушивал их так подло, когда ребенку было плохо, поэтому быстро тараторя, завалил его новой информацией, и не просто так — пока Карло отворачивался и прятался от Ромео, тот намеренно наклонялся по другую сторону, пытаясь вглядеться в глаза Карло. Вопреки ожиданиям Софии, которая уже знала Карло до попадания в школе Монад, Карло не стал отпихиваться или ругаться, а наоборот — маленькая игра Ромео вырвала из него пару смешков, и он разжал хватку на платье, чуть отходя от Софии, но все еще держась ближе к ней, когда Ромео полностью встал перед ним, протягивая руку — Я Карло. — Карло неловко протянул руку, которую перехватил Ромео, крепко пожимая ее. Карло видел, как отец жал руки своим коллегам, но ему никто руку не жал, поэтому рукопожатие от Ромео — что-то невероятное, очень необычное. Теплое. - Рука крадется ниже, вопреки проскальзывающему здравому смыслу, который уже кричит и просит остановиться, не поступать опрометчиво, перестать идти на поводу и чувств. Но никто этого не слышит, пока кончики пальцев проходятся по краям задранной сорочки, спускаясь к бедрам, ненавязчиво проходясь вверх и вниз, пока руку вновь не убирают, хватаясь за простынь как за спасительный круг, пока во тьме раздается раздосадованный громкий вздох. ~ Когда София их познакомила, Ромео и представить не мог, что такой капризный мальчик, которого он впервые встретил в холле школы Монад, будет его самым лучшим другом, напарником, слушателем, помощником любовником?. Ромео и в целом не мог представить, что тот Карло — действительно лишь следствие жуткого стресса, в реальности он оказался хуже, для учителей школы Монад и ее учеников, и лучше — для Ромео (он закусывает губу каждый раз, одергивая себя от мысли, что он особенный для Карло). Карло определенно был наделен характером, он не боялся его проявлять, но все так же был иногда чересчур вежлив, для окружающих это казалось лицемерием, и только Ромео понимал, что будь у Карло другая жизнь, он бы был обычным, спокойным и любящим ребенком, глаза которого загораются каждый раз, когда он просыпается, от огромной любви к этому миру. Но Карло вынужден был потушить собственный свет в глазах и ненавидеть каждый день из-за того, что он проснулся. Окружающие лишь любили добивать те крупицы света, что в нем сохранились, выражая соболезнования о потери его матери, и восхваляя его отца как изобретателя. Только Ромео видел и слышал, как сильно это разрушало Карло в эти моменты, как он буквально трещал как фарфоровая статуэтка. Ромео было больно вместе с ним. Когда они методом мольбы и «щенячьих глазок» уговорили Софию попросить ее Маму, управляющую школой, поселить их в одну комнату, они шушукались каждый вечер, испытывая нелегкое возбуждение от мыслей о предстоящем времяпрепровождении в одной комнате, где они могут наконец спокойно общаться между собой, не шугаясь косых взглядов других учеников. Таких вечеров было, сначала, много, но потом это стало сильно сказываться на их внешнем виде, выдававшем то, что они не спят добрую половину ночи, что сильно раздражало учителей, которые не могли оторвать их друг от друга даже на общих занятиях, хотя, определенно, с того момента как они начали заниматься вместе, успеваемость Ромео заметно повысилась, а Карло сразу достиг высокой планки. То, как они резко сблизились, вызывало некоторые подозрения у особо консервативных преподавателей, но тут даже управляющая школой подключилась, защищая мальчиков, говоря, что они просто родственные души, которые наконец нашли друг друга и пытаются наверстать все упущенное за века время. Некоторые особо смелые крутили пальцем у виска, на такое предположение, но дальше сделать ничего не могли. Карло так сильно понравилось это высказывание мадам Изабеллы, которая защищала его перед мадам Жири, что он был полностью уверен, что они с Ромео повязаны одной нитью «от» и «до», и ничто эту нить больше не порвет. Он в это верил. Карло оказался старше, на удивление Ромео, который выяснил это в один из их «приватных разговоров в комнате». Это был третий день их знакомства, и Карло наконец начал более развернуто отвечать на, как казалось Ромео, банальные вопросы. Карло было уже 11, к тому моменту, когда его оставили в школе Монад, буквально через неделю после его дня рождения. А Ромео только-только исполнилось 10. С этого момента, Ромео не переставал стебать Карло за то, что не важно кто из них старше, но кто выше — тот и прав. Карло все время их взросления проигрывал в гонке за рост. Карло в целом был довольно спокойным, он имел харизму, смешно шутил, был начитанным и образованным для своего возраста, но невероятно быстро заводился, и превращался в взъерошенного кота с бешенством, стоило в его окружении упомянуть его отца, еще страшнее — спросить Карло, почему у такого замечательно человека такой отвратительный сын. Карло был готов голыми руками выдрать этим людям трахею, но Ромео крепко его держал, не физически, а словесно, пока Карло кипел, он сам отгонял непрошенных идиотов, кроя их нелестными словами. Ему не страшно — его репутацию бродяжки уже ничто не испортит. Карло лишь тяжело вздыхал, упираясь лбом Ромео между лопаток. Он знал, что Ромео всегда добр и мил и с ним, и с окружающими, никогда не даст в обиду, не осудит — а придет на помощь. Ромео никогда четко не отвечал, что и кем он был до школы Монад, вечно меняя свою историю для незнакомых, а для учеников и учителей — бродяжка района Малум. Только Карло видел шрамы на лодыжках и бедрах Ромео, буквально клеймо, которое район Малум никогда бы просто так не поставил ребенку. Карло знал, что это, Карло видел, что делали с детьми и женщинами, чтобы сделать им такие метки. Карло было больно за его улыбчивого друга. ~ Закусывает губу до боли, сдерживая постыдные звуки, исходящие не сколько из его горла, сколько из глубины его тела, может даже души. Его треснувшей души, которая сейчас трепетала словно бабочка на цветке, готовая вот-вот выпорхнуть из него, пока рука обхватывает бедро, оглаживая его, не заходя слишком далеко. Он готов уже выть от этой пытки. ~ Они тренируются вместе на специальной маленькой арене, предназначенной для занятий с учениками, которые хотели стать гвардейцами в дальнейшем. Спустя уже 6 лет, они стали не просто «лучшие друзья», а будто симбиозом одной души в разных телах, они абсолютно не признавали вариант того, что в будущем судьба их разъединит. Они в тайне молились, чтобы этого не произошло. Их стиль боя казался окружающим абсолютно нелогичным. К 17 годам, Карло имел средний рост по всему городу, но ему определенно не повезло с его возрастной группой — все были выше него минимум на 5 сантиметров, что значительно било по самооценке Карло, как могли бы многие подумать, но ему самому было глубоко плевать на окружающих его людей и их мнение. Его интересовала эта гонка только с одним человеком — Ромео, который был выше Карло на почти две головы, вот это очень даже бесило Карло. Но вопреки ожиданиям, Карло пошел по-другому пути, выбирая себе не только стиль боя, но и оружие — к своему росту он выбрал тяжеловесное оружие, которые даже его одногодки были не в силах поднять с первого раза. Он был ловок и быстр, даже чересчур, а тяжеловесное оружие стало непонятным, для большинства, ограничителем таких преимуществ. Ромео пошел другим путем, выбирая к своему росту легкое и тонкое копье, но при этом максимально концентрируясь на физических атаках. Рапира была отвлекающим маневром, когда он на одной из тренировок с Карло, напугал его возможной атакой оружием, а сам использовал его почти как шест, чтобы с громким «бам» припечатать оппонента к земле ударом ноги. Эти двое сражались странно только порознь или друг против друга, но, когда они были вместе — это было похоже на очень быстрый вальс, стремительный и торжественный, за таким танцем пьяным элитам точно не поспеть. ~ Карло выпустился из Школы после 18, Ромео помнит тот день как будто вчера — вот с ними прощаются учителя, они танцуют свой последний танец, им выдают последнее напоминание о Школе, отмечая отличную учебу — медальон, который давал значительные преимущества ученикам, при поступлении на работу, к которой они готовились со школы. Вот его друг, который все время всматривается в толпу, хмуря брови. Ромео понимает, что ищут не его, и начинает также осматривать толпу. Видит ли он кого-то, кого бы мог искать Карло? Нет, но он определенно знает, кого они ищут. Церемония подошла к концу только к позднему вечеру, сильнейшее столпотворение — и Ромео теряет из виду Карло. Даже с его ростом сложно всмотреться в эту толпу. Спустя несколько долгих секунд, он выбегает на улицу, где не так душно, и куда скорее всего ушел и сам Карло. Он оказывается прав — Карло буквально только что выбежал за основной двор школы, забегая в аркаду, которая вела к огромному саду. Немедля, Ромео побежал следом, замедляясь перед этой самой аркадой, задумываясь — а нужен ли он сейчас? Казалось, что именно сейчас, не смотря на все прожитые вместе годы, он определенно будет лишним. Он оставался на месте несколько минут, пока внутренние голоса боролись с желанием подойти к лучшему другу, или дать ему необходимое пространство. Ромео слишком быстро сдался в этом споре, направляясь в сад, высматривая в свете луны копну кудрявых каштановых волос. Находится Карло быстро, сидящим у ствола крупного ивового дерева, где они просидели все детство, читая сказки, найденные в библиотеке. Карло сидел сгорбившись, обнимая свои колени, но даже так было видно, насколько сильно его трясет от рыданий, настолько сильно ему было больно сейчас существовать, настолько сильно трясло того маленького Карло, которого бросили одного в неизвестном месте, буквально обозначив его «никем» и «ничем», променяв на бездушные куски металла. Ромео осторожно шел к Карло, с каждым шагом замедляясь, пока не достиг его, аккуратно присаживаясь рядом на корточки, всматриваясь в своего друга. Его потряхивало, но заслышав шаги, он быстрым движением руки стер остатки слез с лица, чтобы посмотреть на пришедшего. Как только он распознал своего лучшего друга — уткнулся лицом в колени снова, пару раз глубоко вздыхая, прежде чем вновь поднять голову, смотря на восходящую луну на небе. — Он не пришел… Ему настолько плевать, или он не помнит, что я существую? — Карло задавал этот вопрос всему вокруг и ничему одновременно, в глубине души он надеялся, что его отец вернется за ним, вспомнит о нем — Если ему плевать, то и мне тем более, пусть хоть коньки уже отбросит! Все равно! — с горяча ляпнул Карло, грубо стирая кулаком вновь накатившие слезы, которые совсем не вязались с его злым намерением. -Карло… не надо так, может, он просто так и не получил приглашение от школы… К тому же, он хоть какая-то твоя родня, лучше так, чем вообще не иметь никого — в ответ Ромео присел вплотную к Карло, упираясь бедром в чужое, аккуратно обнимая рукой другого за плечи, слегка похлопывая в такт своим словам. — Ты моя родня, Ромео, ты мне роднее чем все, кто «официально» мои родственники — ответ Карло был быстрым, он смотрел в глаза Ромео, пока говорил это, и в них не было ни капли сомнения или осторожности, наоборот — решимость и абсолютная уверенность в своих словах. Ромео же, не ожидавший таких уж откровений, наоборот смутился и замер, с непониманием смотря на своего друга. Казалось, в этот момент его мозг взорвался, а сердце стучало так громко, что способно было разрушить весь Крат своей ударной волной. Он надеялся, что Карло сказал то, что думает от чистого сердца, а не желания насолить старику, и что Карло понял резкий порыв Ромео его обнять, да с такой силой, что медальон, который Карло держал между грудной клеткой и коленками, больно впился своими краями ему в тело. В тот же вечер, когда они вернулись в общую комнату, Карло снова пропал на некоторое время, как оказалось, бегал в мастерскую школы, чтобы вернуться и торжественно вручить медальон с гравировкой своему другу. «Я действительно считаю тебя самым родным, что было в моей жизни». В ту ночь они спали даже не на одной кровати, а на полу, обнимаясь всю ночь так, будто никогда больше не увидят друг друга. Карло выпустился и ушел к отрядам гвардейцев, подрабатывая личным охранником некоторой элиты города, с которой был знаком благодаря леди Антонии, постепенно работал и снимал небольшую квартирку, в которую, не без упреков, умудрялся водить Ромео, который все еще не имел права покидать школу. Но им, казалось, уже все спускали с рук, поэтому за пару месяцев до выпуска, они смело паковали вещи Ромео, Карло знакомил его с гвардейцами, и они уже были готовы к совместному проживанию — больше ни о ком беспокоиться не нужно. ~ Он распахивает глаза, замечая белесую жидкость на бедрах, тяжело вздыхая, медленно встает, убегая к умывальнику, чтобы привести себя в порядок. Подумать только, вместо того чтобы просто дождаться своего друга, который задерживался на последней работе, не сдержал своего порыва, не смог обуздать эти мерзкие и неправильные чувства и ощущения. Грязь, да и только, самое то для выходца с улиц Малума, его ничто не исправит. Убрав следы своего мерзкого поведения, Ромео посмотрел на себя в зеркало, где его лицо тут же скривилось от отвращения к себе и своему существованию. Медальон неприятно жег кожу под сорочкой. За окном медленно начинало подниматься солнце, поэтому уже и не думая о возможном сне, Ромео поспешил надеть гвардейскую форму, и выйти на улицы города, который в последнее время подвергался сильным волнениям. Он возненавидит себя еще больше в тот момент, когда узнает, что ночью из-за экспериментов алхимиков, из-за взбушевавшейся каменной болезни, из-за невнимательности некоторых людей, Карло был убит, и лежал в собственной крови, глядя на серое небо пустыми глазами.