заебу

— Ты опять не оплатил отопление? - первым делом спрашивает Мегуми, перешагнув порог. В этой маленькой, худо-бедно обставленной квартирке у черта на рогах действительно холодно, даже с контрастом холодной улицы, где погода нежно шепчет идти нахуй и бьет по щекам косым осенним дождем. У Мегуми изо рта облачка пара, красный нос и злость на владельца этой задрипанной однушки, пожелавшего забраться в самую жопу Токио, без остановок общественного транспорта поблизости. Чтоб мозги не ебали, видите ли. Он бы вообще съебался восвояси, будь его воля. Младший надеялся хотя бы немного согреться здесь. — Ты же приходишь. Голос Тоджи привычно хриплый и низкий, но все равно каждый раз пробирает до мурашек по спине. На нем шорты до колена и пеплом от сигареты прожженная местами футболка. Он расслабленно дымит, развалившись прямо на полу перед маленьким доисторическим телевизором, который непонятно, с помощью какой мистической силы, все еще что-то показывает. Чудищу самый лютый холод до пизды. И тем не менее: — Не прослеживаю логику, уж извини, - устало выдыхает Мегуми, разуваясь в тесном коридоре. — С тобой тепло, - раздраженно, в противовес смыслу, кидает старший. И смотрит, обернувшись, как на долбоеба, с приподнятой бровью, мол, точно не от соседа? Мегуми замирает и смотрит глупо в ответ, как и всякий раз, когда Тоджи говорит что-то подобное. Вообще без напряга, как само собой разумеющееся, с присущей ему двусмысленностью. То ли трахаться будут - согреется, то ли дождался, наконец, соскучился, чувства у него, хуй проссышь. «Романтик хуев» - думает Мегуми и надеется на второе. Надеется, что Тоджи все-таки присущи человеческие качества, что ему, небесами проклятому, ведомы теплые чувства, и что его тут не просто так на хер каждый раз натягивают, вопреки кровному родству и любым представлениям о морали. Что его тут ждут и.. Ждут и что? Ценят? Дорожат? Любят? Они никогда не говорили о чувствах, не обсуждали свои странные во всех смыслах отношения, потому что здесь, в целом, и говорить-то было нечего. В какой-то момент концентрированная обида и злость на бросившего в детстве отца превратилась во что-то странное. Во что-то до усрачки пугающее, порицаемое до сего момента всей его сутью. Весь спектр негативных эмоций, невысказанных и терзавших долгое время, стал жаждой. Внимания, голоса, прикосновений. А когда Мегуми понял, пути назад не было. Хотел было слинять в закат драматично, сверкнув напоследок внезапным стояком, да от Тоджи разве убежишь? Скроешь что-то разве? От этого монстра с обостренным донельзя восприятием и отсутствием загонов по любому поводу? Тогда впервые все и произошло. «Ну стоит и стоит, не парься. Думаешь, ты первый?» Ну, конечно, его же все вокруг хотят и втихую дрочат под одеялом. «Давай помогу. Ну, хочешь спишем на позднее половое воспитание?» Мегуми тогда ему по лицу зарядил со всей дури. Тот даже не отшатнулся, бронепоезд, блять. «Меня осуждали всю мою жизнь, одним поводом больше, одним меньше» Фушигуро-старший не загонялся и о лишнем предпочитал не думать. Ни когда советовал отдаться ощущениям, ни когда пригвоздил буквально брыкающегося сына к ближайшей стене, ни когда, смеясь, слизывал его сперму со своей ладони, а Мегуми красный, как рак, дрожал от злости все у той же стены. Сейчас, спустя время, он все так же смущается и краснеет, как девственница, когда Тоджи, по его мнению, переходит границу в постели, но от этих редких (метких, сука), вбросов младшего к полу прибивает - не двинуться. Заставляет настораживаться, остужать себя, подозревать, пресекать. Это же он здесь единственный, у кого сердце (есть) трепещет, как у школьницы, удары пропускает, и вообще дэдди ишьюс и все дела. Поэтому Мегуми злится и швыряет в отца курткой. Зачем только снял? Околеет ведь. По полу пустые банки из-под дешевого пива, упаковки лапши неаккуратной кучей в углу «кухни», раскиданные носки и несколько переполненных пепельниц. В квартире устойчивый запах сигаретного дыма, сырости и тяжелого одеколона. — Какая же ты свинота, - тихо произносит Мегуми, собирая с пола мусор. Из комнаты ему в тон звучит: — Ты же приходишь. У младшего дергается глаз и рука сдавливает металл до противного скрипа. Банка летит Тоджи прямо в голову. Тот ожидаемо перехватывает ее в воздухе и отшвыривает в угол. — Заело? - раздраженно спрашивает Мегуми, держа наготове вторую банку. — Че злой такой? Не ебали давно? Тон у старшего скучающе-прохладный, он к сыну даже не поворачивается, продолжая дымить и пялиться в экран. — Да пошел ты нахуй.. - шипит ему Мегуми сквозь сжатые зубы и подходит, чтобы подобрать с пола свою куртку. Приперся, блять. Вот и поговорили. Тоджи с тихим «заебал» перехватывает его руку в сантиметрах от валяющегося рядом синего пуховика, и резко тянет на себя. Мегуми валится на пол рядом, в мгновение ока оказавшись вжатым в него лицом. Одной рукой Тоджи намертво сцепляет оба его запястья за спиной, второй обхватывает его шею. Мегуми все еще пытается брыкаться и вывернуться, наплевав на тщетность своих попыток. Что и как, здесь решает не он. — Может сам сходишь? - старший демонстративно вжимается пахом в его приподнятое бедро, - Есть у меня здесь один, так ждал тебя, а ты ругаешься.. Мегуми невольно спотыкается об это пошлое «ждал тебя». Тут и ежу понятно, что про хуй, но он все равно вздрагивает, тихо шипя проклятия в адрес старшего. Тоджи убирает руку с его шеи и впивается зубами в загривок. Животное. — Будем играть в изнасилование или ты, наконец, угомонишься? Сказано прямо в шею, по телу бегут мурашки. Мегуми, ненавидя самого себя, легонько кивает и дергает сцепленными руками. Тоджи отпускает и переворачивает его, раскрасневшегося, на спину. Нависает, в глаза смотрит, а руки уже по телу - две большие змеи - одной под свитер, второй подозрительно нежно за подбородок. Впечатывается в его губы, слегка прикусывает ( не удерживается), языком раздвигает и буквально вылизывает внутри. Мегуми знает, целовать будет долго, не давая дышать, пуская слюну течь по щекам, давая секундные передышки, только когда глаза уже будут закатываться. Такая тяга к поцелуям была для него полной неожиданностью. Он думал, его отец из тех, кто «плюнул и погнали», без лишних прелюдий. Он однажды даже сказал ему об этом, на что получил скептичный взгляд и насмешливое «как раз из таких». Но Тоджи ни разу не вошел в него без подготовки, предварительно не доведя до предобморочного состояния своими сладко-горькими пытками. Когда Мегуми чувствует, как от недостатка кислорода начинают больно сжиматься легкие, Тоджи отстраняется, позволяя вдохнуть немного воздуха, и стаскивает с него свитер, отшвыривая в сторону. Возмущаться по этому поводу не особо хочется, но он делает это чисто из вредности. Закатывает глаза и едва слышно цокает. Тоджи хмыкает ему прямо в губы, приспускает его брюки и проводит кончиками пальцев по внутренней стороне бедра. — Мне сложить твой свитер? Убрать в шкаф? Жестокое чудовище. Мегуми чувствует слегка усиливающееся прикосновение к чувствительной коже и накатывающую на него дрожь. Тоджи все его кинки, все его фетиши и эрогенные зоны - наизусть, так ни разу про них и не спросив. Он просто видит, подмечает, запоминает. Играет с этим после порой так жестоко, что кончаются слова, а глаза предательски щиплет. — Расценивать твое молчание, как «да»? Специально избегает прямых прикосновений к промежности. Слегка задевает вставший член, выбивая вместо ответа резкий вдох. Мегуми смотрит на него почти умоляюще и, может, капельку зло. Типа такой же, да. Типа тоже любит вредничать и дразнить. Типа генетика и вся хуйня, да. — Разве ты.. ты сможешь, - пытаясь дышать ровно, севшим голосом произносит Мегуми, - сейчас остановиться? Тоджи улыбается ему весело, переводит взгляд потемневших от возбуждения глаз в угол, куда отшвырнул уже трижды проклятый свитер, и убирает руки, специально снова задевая его член. Пытается подняться, когда Мегуми руки его судорожно перехватывает. — Нет! Пытается выглядеть раздраженным, но получается лишь провинившимся щенком. — Продолжай.. - губы кусает, выдерживает паузу, - Пожалуйста. Краснеет отчаянно, взгляд отводит и только крепче сжимает чужие большие ладони. И едва не вскрикивает, получив болезненный шлепок по бедру: — Не вредничай, солнце, - говорит ему Тоджи. Всезнающий сукин сын. На всякого рода уменьшительно-ласкательные у Мегуми тоже стоит крепко и без лишних разговоров. Он старается выдохнуть не слишком облегченно, не осознав даже, когда успел задержать дыхание. Тоджи посмеивается, видит насквозь всего, но вновь склоняется к нему, легко чмокая в нос. Младший думает, что инфаркт, если честно, не за горами. Не то, чтобы эти телячьи нежности ему не нравились. Брюки вместе с бельем летят туда же, куда до этого злосчастный свитер. Тоджи разводит его колени в стороны, сильно сжимая бедра, практически ложится между ними, и Мегуми натурально трясет. Как эпилептика, ей богу. Он пытается смотреть куда угодно, только не вниз. Куда угодно, только не на отца, так удобно расположившегося в опасной близости от всего самого сокровенного. Куда угодно, лишь бы Господь помиловал его грешную, грязную душу, потому что от этого зрелища он течет внизу так сильно, словно животное в гоне. Сучка в течку? Тоджи бы определенно выбрал второе. — Руки при себе, помнишь, да? - он прикусывает кожу на внутренней поверхности бедра, - Сегодня без отсоса, уж извини, планы поменялись. Мегуми запрокидывает голову, стукаясь затылком об пол, и зажимает себе рот ладонью, когда горячий мокрый язык касается его меж ягодиц. Значит, сегодня Тоджи раздражен. Значит, сегодня он будет мучить его дольше обычного, не позволяя прикоснуться к готовому взорваться члену. Фушигуро-младший искренне недоумевает, где оступился в этот раз. И честным до конца с самим собой тоже никогда не будет, не признает, даже мысленно, что готов оступаться еще бесчисленное количество раз, если наказывать его будут именно так. Именно он. Мегуми непроизвольно вскидывает бедра, пытается то ли отползти подальше, то ли податься вплотную к ласкающему его рту. Закусывает ребро ладони, чтобы не прокусить себе губу насквозь, а вторую вплетает в чужие волосы, несильно сжимая. «Руки при себе» это лишь про невозможность прикоснуться к своему телу, про самого Тоджи речи не шло никогда. Мегуми порой чувствует дикий тактильный голод, а старший не так жесток, чтобы запретить ему касаться себя. Тоджи на это никак не реагирует, лишь принимается вылизывать его усерднее, кончиком языка дразня чувствительный вход. Когда он впервые слегка проникает внутрь, раздвигая мокрые стенки, Мегуми срывается на тихий скулеж и первые предоргазменные спазмы заставляют его инстинктивно свести колени вместе, зажимая чужую голову бедрами. Он и от одних этих их бездыханных поцелуев, кажется, кончить может. Не то, чтобы это «кажется» не было ничем не подкреплено. Тоджи с силой удерживает его ноги на месте, широким мазком языка проводя по всей промежности, кружит вокруг пульсирующего отверстия, все с более частой периодичностью проникая внутрь. Младший чувствует первые скопившиеся в уголках глаз слезы и слюну, стекающую по подбородку, его рука в чужих волосах сжимается сильнее и на горячий язык он практически уже насаживается сам. Там внизу он чувствует себя настолько мокрым, что уже не уверен, что дело в количестве слюны, а не в том, что Тоджи был прав, и он действительно просто скулящая течная сука. Мегуми потряхивает и колени все норовят свестись, и от чужих пальцев, с силой впивающихся во внутреннюю часть его бедер, одну из самых чувствительных его зон, его клинит на беспрерывный поток срывающихся с губ «пожалуйста». Молит тоже, о чем - неясно. Задыхается, сердце колотится. Тоджи ожидаемо прерывается. — Что «пожалуйста»? Смотрит исподлобья и пальцы сжимает сильнее. Веселится, сучара. А Мегуми не знает сам, что «пожалуйста». Дай мне кончить? Разреши себя потрогать? Сожми свои блядские пальцы сильнее, чтобы точно до синяков? Что «пожалуйста»? Он вообще без понятия. Тоджи вздыхает и резко проводит языком по всей длине его члена. Мегуми подкидывает. Теперь обе его руки судорожно хватаются за чужие волосы, еще немного - начнет вырывать. А старший, всевидящее, блять, око, словно мысли его читает, бедра разводит шире, сжимает сильнее, ртом насаживается на всю длину, чтобы головка скользнула в горло. Младший прогибается до хруста, кончая, и, наконец, вдыхает. Мышцы его пресса сокращаются, пока Тоджи буквально высасывает его до капли. Перед глазами плывет, темнеет. Сколько он не дышал? Или это слезы? Мегуми тяжело дышит и проводит рукой по лицу. Мокро. Ну, конечно, блять. Тоджи никогда не подъебывает его по этому поводу, а самого Мегуми это напрягает. В их первый раз тот, помнится, знатно охуел. Остановился буквально за пару мгновений до того, как младший должен был кончить и спросил, почему Мегуми плачет. Он тогда сначала вообще не понял, ни почему ему не дают получить желанный оргазм, ни того, что плачет. А когда понял, обложил Тоджи трехэтажным матом и объяснил, что «мне не больно, блять, мне просто очень хорошо». Старший в долгу тоже не остался, схватил за подбородок и спросил: — Откуда, я должен, нахуй, знать, хорошо тебе или плохо, если ты ревешь, как девчонка, и нихуя не говоришь? — Да я в душе не ебал, что плакал, долбоеб! - разорался в ответ Мегуми, а под конец стушевался, - Ни с кем, кроме тебя, не было такой хуйни.. Тоджи тогда посмотрел на него странным взглядом, а младший понял, что почти сдал себя с потрохами и в панике начал: — В смысле, не то, что ты какой-то особен.. Блять! Отец резко подхватил его на руки и, впечатав в ближайшую стену спиной, взял на весу, отбив все желание что-то объяснять. Мегуми тогда сорвал голос к хуям. Момент этот был непонятен ему по сей день, но с тех пор трахались они исключительно лицом к лицу, так что он сделал для себя вывод, что у Тоджи просто кинк на слезы. Вот и сейчас, выпустив, наконец, опавший член изо рта, тот смотрел на его лицо почти завороженно. Гребаный фетишист. — Выдержка у тебя никакая, - уложив подбородок ему на живот, скучающе тянет Тоджи, - В следующий раз кончишь только от языка. Мегуми пытается протестующе мычать, но отдышка мешает, так что выходит не очень. Его пробивает на истерические смешки: — За что на этот раз? — Спрашиваешь так, будто я тебя наказываю, - усмехаясь, отвечает Тоджи. Младший скептически поднимает бровь, возмущенно наблюдая, как Тоджи начинает вылизывать его живот. Его истерические смешки грозятся перерасти в полноценный истерический смех. — А ты не наказываешь? - пытаясь подавить улыбку, любопытствует, - Что не так на этот раз? Тоджи поднимается и нависает над ним, опираясь на локти. Лижет его приоткрытый рот, целует в подбородок, спускается ниже, к шее, кусает и с силой всасывает кожу. Мегуми, кончивший всего пару минут назад, чувствует, как внизу все снова оживает. Он зарывается пальцами в волосы на отцовском затылке и непроизвольно пытается прижать его голову ближе. Сегодня все как-то слишком. Чувственно, непонятно, ласково. Нет, Тоджи не пылал страстью к причинению лишней боли во время секса, к постоянным шлепкам, укусам или удушению. Но все это, в разумной мере, имело место быть. Но сейчас что-то, осязаемо почти витавшее в воздухе, было не так. Пугало и раззадоривало одновременно. — Ты долго, - все туда же, в шею, шепчет Тоджи, - Я заскучал. Мегуми, поддавшийся было атмосфере, тяжело вздыхает и оттягивает чужую голову от себя, взгляд переводит куда-то на стену, осматривая местами отошедшие обои. Тоджи слегка недоуменно смотрит на него. — Ну, ты давай не тяни тогда, - потирая наливающиеся засосы под челюстью, произносит Мегуми, - Веселись. Заскучавший. Эти формулировки выводили из себя. Не «соскучился», а «заскучал». Ждал тебя. Нет, не я сам, конечно, просто рука дрочить устала. Добавим контекста. «С тобой тепло». Конечно, тепло, сейчас пропотеем вдвоем, как следует. Это же Фушигуро Тоджи. Которому чужие чувства по одному месту, он их не видит в упор, глаза рукой прикрывает, а то слепит шибко. Который «не ссы, сынок, со всеми бывает». У Мегуми же просто половой расцвет, встает на все, что движется. А что девчонки табунами бегают, а он им все от ворот - поворот, к отцу прибегает развлекаться - так это просто остроты лишней добавить. Нет, Мегуми, не о том, что «пожалейте», не про то, что «посмотрите, бедный я». Про то, что далеко не глупый, видит все, тоже подмечает и в памяти складывает аккуратными стопочками. И все эти странные формулировки, и поцелуи, слишком нежные для того, кто ничего не чувствует, касания, бессознательные, рефлекторные, когда его крепко прижимают к себе перед сном или перебирают мягко волосы, взгляды и чужое сбивающееся дыхание. Но вот такой он, блять, да, дотошный. Не позволяющий себе верить. Да, ему нужно четко и на пальцах. Да, скучал. Да, ждал. Я сам. Тебя ждал. Да, нужен. Мегуми не собачка, которой пальцами - щелк, и она в ногах валяется, но да, он просто - «позови». Позови меня сам. Хотя бы раз. Позови, позвони, пришли мне ебаную СМСку, приди за мной, забери меня, скажи, чтобы не уходил. И я останусь. В этой сырой холодной лачуге. С тобой. Останусь. Тоджи немного неуверенно цепляет пальцами его подбородок, заставляя смотреть на себя. Тоже не понимает. Не видит, не верит. Ге-не-ти-ка. В рот бы ее.. — Что не так? А разве что-то не так? — Все в порядке. Давай развлекаться, ну? Фушигуро-старший злится. Его касания становятся жестче, а глаза сужаются. — Развлекаться? - он проводит большим пальцем по чужим губам, - Ну, давай.. И вновь целует. Остервенело, больно, остро. С силой проводит по бокам, выше - по ребрам, цепляет соски. Дыхание вновь сбивается. Мегуми возбуждается заново, раскаляется, распаляется, несмотря на то, что обидно. Обоим. Тоджи резко поднимает его, подхватывая под ягодицы, и несет в сторону неубранного с ночи футона в углу. Они валятся на него, не переставая вгрызаться друг в друга. Что-то там пытаются доказать, донести, рассказать. Им бы сесть, по-человечески просто поговорить. Спросить, уточнить, поведать, что гложет. Только первый сказать боится, ссыкло двадцатилетнее, обжечься боится, признаться, что не от излишней похотливости здесь. Не за остротой ощущений. Второй говорить красиво не приучен, он вот так только - в движениях, в касаниях, которые до расцветающих синяков, до кровоподтеков, в поступках. В том, что свалил бы далеко и надолго, но все еще здесь. В том, что ждет, как пес, подолгу иногда, только хвостом не виляет. В том, что не держит, выбор дает, чтобы сам остался. Они оба в том, что.. «Разве ты не видишь, как я тебя…» Оба в молчаливом «люблю». Смазка льется на пальцы. Тоджи не ждет, пока согреется, сразу два вводит, не нежничает. Мегуми втягивает сквозь зубы в себя воздух и старается расслабиться. В отместку метит чужую шею, мешает укусы с поцелуями, чтобы живого места не осталось. Шипит сдавленно, пытается сдержать стоны, пока пальцы внутри него двигаются быстро, бьют прицельно прямо по простате, заставляя прогнуться и прижаться липким от спермы и пота животом к мышцам чужого пресса. От этого выламывает, просыпается голод, хочется ближе, сильнее, чтобы совсем под кожу. Тоджи добавляет третий и Мегуми сдается. Обвивает руками, царапает ногтями лопатку, и на ухо всхлипывает: — Хватит.. Движения внутри него замедляются, но не прекращаются. Его член болезненно пульсирует, истекая смазкой. Тоджи специально давит прямо в простату, слизывает влагу из уголков его глаз: — Точно? Любит трахать его пальцами, доводить до помутнения и судорог в ногах. До первых всхлипов и просьб. — Пожалуйста, блять.. - шепчет Мегуми, - Сам.. Войди. Лицо пылает и он пытается спрятать в руках свои красные щеки. Ему ожидаемо не позволяют, бьют по ладоням несильно, отводят в сторону. Тоджи стаскивает с себя белье и приподнимает его бедра. Пару раз трется покрасневшей головкой о его пульсирующий анус, дразня, и резко входит наполовину, вырывая из Мегуми первый громкий стон. Проталкивается дальше понемногу, преодолевая желание ворваться в дурманящую тесноту сразу на всю длину. Мегуми тяжело дышит, ему больно и хорошо одновременно. Он несдержанно подается бедрами вперед, насаживаясь сильнее на чужой каменный член. Тоджи завороженно смотрит на его раскрасневшееся лицо, и сильно сжав чужую талию, входит полностью. Замирает, дает привыкнуть. Как бы ни хотел причинить боль в ответ, увидеть, как болезненно скривится чужое лицо, сказать «терпи, родной, я развлекаюсь». Не может больно сделать. Мегуми потряхивает, в нем связных мыслей и слов не остается почти, он, наплевав на все неприятные ощущения, задыхаясь, просит Тоджи двигаться. И тот подчиняется. Не дразнит, не заставляет умолять. Видит, что младший с ума сходит. Начинает плавно, с силой входить в него, пытаясь найти нужный угол. Напряженное тело Мегуми вздрагивает и расслабляется, когда член внутри задевает нужную точку. Он непроизвольно тянется руками к Тоджи, всегда так делает, когда его кроет. Хочет ближе, вплотную, чувствовать кожей, под ней, в крови. Его зрачки топят в себе зеленую радужку. Ломает, как от наркотиков. Тоджи послушно наклоняется к нему, прикусывая мочку уха, и ускоряется. Член выходит почти полностью и вбивается внутрь с громкими шлепками. Смазка пошло хлюпает внутри. — Поцелуй.. - просит Мегуми, скрещивая ноги на чужой пояснице. Тяга к поцелуям тут не только у Тоджи. Тот целует его нежно, несильно сминая чужие губы. Он одной рукой упирается в пол, второй оглаживает его напряженный живот. К члену не прикасается, хочет, чтобы кончил без рук. Мегуми умеет, он знает. Тоджи с ним, как с хрустальной вазой, трепетно и нежно, и от этого снова мокнут ресницы. Толчки, набравшие силу и скорость, внезапно прекращаются. Тоджи зачесывает пальцами его прилипшую ко лбу челку назад. Мегуми вопрошающе смотрит на него. — Как будто сам себя ебу, честное слово.. У Мегуми вновь истерические смешки. — Да ладно тебе, - хрипло смеется он, - Ты же так.. ха.. - толчки возобновляются, - себя лю.. — Тебя. И Мегуми резко не до смеха становится. Он хватает воздух ртом, прежде чем Тоджи снова впивается в его губы поцелуем и начинает буквально вколачиваться в него. Его широкая ладонь сцепляет оба запястья Мегуми над головой. Каждый толчок - точно по простате. Мегуми практически скулит в чужие губы, чувствуя себя где-то за гранью реального. Его трясет натурально, их бедра беспорядочно подаются друг к другу. Ему сверхчувствительно и остро. От этого трепетного поцелуя и мощных толчков внутри. От контрастов, от чужой вспотевшей, горьковатой от одеколона кожи. От этого, в самую его суть проникшего, «тебя». Любит. Треклятая влага вновь стекает по его вискам, впитываясь в подушку. Мегуми с силой дергает руками, вырываясь из чужой сильной хватки, и Тоджи, слегка пошатнувшись, почти падает на него сверху. Младший порывисто зарывается в его волосы, и заглядывает в глаза, почти умоляет: — В меня.. Кончи в меня.. Тоджи буквально срывает последние тормоза от этого надрывного, молящего голоса. Он рычит, вгрызаясь по-животному в чужое плечо, и вбивается в его растраханный вход по самое основание, больно сжимая бедро. Мегуми содрогается всем телом, чувствуя наполняющую его, упругой струей бьющую горячую сперму внутри, и сжимая в себе чужой член, кончает. Мышцы его живота судорожно сокращаются, выталкивая из члена последние белесые капли. Перед глазами черные точки. Тоджи, мелко подрагивая, выходит из его пульсирующего отверстия и валится рядом, притягивая сына к себе. Оба молчат. Оба пытаются отдышаться. Оба льнут ближе друг к другу. Один прячет лицо на широкой груди, другой носом зарылся в чужих волосах. Тоджи мягко поглаживает его поясницу кончиками пальцев. Сердцебиение постепенно успокаивается и само сердце из горла медленно опускается на законное место. Мегуми чувствует невесомый поцелуй в макушку и чужое выровнявшееся дыхание. Ему тепло и, впервые за долгое время, абсолютно спокойно. Но ему все еще нужно.. нужны ебучие слова. Большой ребенок. — Так, значит.. - неуверенно начинает он, поднимая голову. Тоджи мученически вздыхает и смотрит на него тем самым «точно не от соседа?» взглядом. — Дитё, блять.. - переводит дыхание, - Люблю. Заебешь. Мегуми чувствует, как угомонившееся было сердце пропускает удар и пускается вскачь по новой. Теперь только можно не бояться, что Тоджи услышит. Он снова ложится ему на грудь, вслушиваясь в такой же шальной пульс, и не пытается сдержать глупую улыбку. — Заебу. Тихое-тихое « я тебя тоже» и легкий поцелуй в чужую ключицу. В маленькой, худо-бедно обставленной квартирке у черта на рогах уже совсем не холодно.