Дом

      Скрипнула входная дверь, и в ту же секунду раздался громкий хлопок, а из хлопушки вырвались яркое конфетти и блёстки, осыпавшие вошедшего разноцветной бумагой с ног до головы. — С днём рождения! — Кавех лучезарно улыбнулся, держа недавно лопнувший сувенир. Сегодня на нём красовалась отнюдь не повседневная одежда: рубашка, искусно расшитая тонкими нитями, сплетающимися в пышную падиссару; белые брюки, обтянутые вместо ремня красной лентой, подчеркивающей цвет его рубиновых глаз. Единственной выбивающейся деталью был праздничный колпак, надетый не к месту и выглядящий даже нелепо. И не только у него.       Аль-Хайтам в точно таком же колпаке, только в другой расцветке, непроницательно стоял рядом, держа в руках двухъярусный торт со свечками. Такие колпаки Веритас последний раз видел на своем восьмилетии. Он был уверен, что инициатором идеи вернуть давно забытую – и глупую, по его мнению, – традицию был великий архитектор Сумеру, и готов был поспорить, что секретаря Академии благодаря долгим уговорам в итоге заставили налепить эту бесполезную вещь. — Что ты стоишь как истукан, мой львёнок? Задувай быстрее свечи! — Кавех подтолкнул Веритаса ближе ко второму родителю. — С днём рождения, — Аль-Хайтам одарил его улыбкой с чуть приподнятыми уголками губ, но и этого было достаточно, чтобы почувствовать скупую, но искреннюю радость. Аль-Хайтам подвинул торт ближе к лицу сына. — Задувай скорее, иначе это быстрее сделает Кавех.       Архитектор задушенно схватился за пробитое стрелой слов сердце и возмущённо прикрикнул на улыбающегося уже в открытую Аль-Хайтама, проходя по всем оскорбительным словам, которые существуют в его лексиконе. Пока его родители открыто не начали друг против друга военные действия, Веритас без промедления задул свечи и в этот момент понял, что в коридоре людей оказалось больше, чем он изначально предполагал. Как только последняя свеча потухла, из гостиной раздались аплодисменты и радостные восклицания.       На диване расположились Джейд и Топаз из КММ, чокаясь бокалами, наполовину заполненными сумерским вином; крёстный, который нервно подёргивал ушами, пытаясь разбудить дядю Сайно, уснувшего в кресле-качалке; Коллеи, выглядывающая из угла, махала своей маленькой ладошкой в знак приветствия.       Сузив глаза, Веритас всматривался в гостиную. Уже был накрыт переполненный всевозможными деликатесами народной и галактической кухни стол, стены украшены гирляндами, даже Мехрак в углу веселился, летая вокруг Счетовода. Кого-то не хватало во всём этом "неожиданном сюрпризе". В памяти сразу всплыли одни хитрые, с двойной расцветкой, глаза, пшеничные волосы, по мягкости не уступающие дорогому шёлку. Веритас был уверен, что он здесь. Единственный вопрос: где и что он опять успел задумать? Рацио даже не дали озвучить вопрос вслух, как вдруг весьма неожиданным способом появилась последняя шестерёнка во всём этом механизме.       Мгновение, и торт, который держал Аль-Хайтам секундой ранее, полетел прямо в него, размазав глазурь и крем не только по лицу, но и по чёлке и праздничной, заранее выглаженной одежде. Остальная часть торта благополучно растеклась около лакированных туфель. — Авантюрин! — удивлённо хором прокричали гости.       В доме поднялся шум и гам, но Веритас практически не обращал на это внимания. Фокусировал слух и пытался вслушаться в мягкий голос, звучащий так близко, что можно было уловить колебания воздуха вокруг. Его смех, как мёд на уши, был тихим и приятным, отдающим теплом, как щебетание птиц в тёплое солнечное утро.       Рацио языком слизал попавшую на губы начинку торта. Трюфельная, как он любит. Он почувствовал прикосновения тёплых мягких рук к своим щекам, носу, глазам, то ли помогающие, то ли, наоборот, размазывающие сладкую консистенцию по тем участкам, которые ещё оставались девственно чистыми. Рацио позволял себя трогать, негласно соглашаясь на правила игры. Ощущал прикосновения губ к трепещущему глазу. Рацио в душе усмехнулся. Вечно он привлекал к себе внимание неординарными способами, лишь бы оглянулись, сказали, увидели, заинтересовались. Веритас знал, что такой человек, как Авантюрин, всегда ищет в других отголосок эмоций, обращённых на него, будь они положительные или отрицательные.       Учёный приоткрыл глаза и увидел перед собой счастливое и довольное лицо того, кто когда-то смог украсть его сердце со словами "возврату не подлежит". — Док, а я и не знал, что Вы у нас такой сладкий, — проведя большим пальцем по щеке, Авантюрин поднёс к губам заварной крем и слизал кончиком языка, по-лисьи вглядываясь в лицо Веритаса. — Мне из-за тебя придется переодеваться, — заметил Рацио.       Кому-то покажется, что учёный был крайне недоволен поведением наглого картёжника, но Авантюрин, обладающий высоким уровнем эмоционального интеллекта, прекрасно знал, как на самом деле может злиться его любимый доктор, поэтому в данный момент это была совершена противоположная эмоция. Его глаза блестели, как блестит коньяк в фужере на свету. Терпкий вкус, матовый оттенок — от одного взгляда в эти глаза Авантюрин бесповоротно пьянел и терял какую-либо сдержанность и скованность. — Предлагаешь тебе помочь? — заговорщицки шепчет Авантюрин, поправляя чужой воротник на груди. — Архонты, только не при нас, пожалуйста! — возмущённо прокричал Кавех, прикрывая глаза Коллеи. — Тут же дети, постыдились бы!       Все рассмеялись, кроме недовольно пыхтящей Коллеи, которая уже в этом году по документам являлась совершеннолетней. Пока все переключили своё внимание на девушку, которая жалобна кричала архитектору, что она уже не маленькая, Веритас дёрнул за локоть отвлёкшегося, как и все, Авантюрина, притягивая к себе и оставляя на губах неожиданный короткий поцелуй.       С формальностями было покончено: Веритас ушел в свою комнату на пару минут, возвращаясь уже переодетым; Авантюрин откуда-то принёс точно такой же торт, что недавно валялся размазанным на полу, но уже целый.       Все уселись за стол. Периодически кто-то вставал, говорил тост, и под хлопки остальных все поздравляли Рацио. Авантюрину было до ужаса приятно смотреть на то, как Веритас поджимал губы и отводил взгляд в сторону, когда по комнате эхом раздавались искренние комплименты и радостные пожелания. Непривычно, когда столько людей собралось на праздник, который сам Веритас толком не отмечал и не видел в нём никакого смысла. Привыкшему вечно огрызаться и игнорировать беспочвенную похвалу, сегодня Рацио приходилось произносить тихое "благодарю". Интересная реакция учёного забавляла. Он так мило смущался того, что его так любят, что Авантюрин не мог скрыть своего веселья. Всё-таки смутить гениального Рацио Веритаса, по его мнению, было очень просто.       Жизнь, которая без передышки бурлила в его семейном доме, невероятно живописно укладывалась в голове, царящий уют согревал каждую частичку тела. От переизбытка нахлынувших и щемящих сердце чувств Авантюрин покрылся гусиной кожей. "Сестра..."       Один стук сердца слишком сильно отдался в рёбра, словно хотел пробить кости и выскочить из груди. Авантюрин проморгался. Улыбка, до этого момента искрящаяся лишь неподдельным счастьем за своего возлюбленного, дрогнула, выглядя теперь более натянутой.       "Идиот, только попробуй всё испортить", — шептал где-то в голове его собственный, пропитанный грубостью, голос.       Ему стоило отвлечься, зацепить взгляд за что-нибудь. Глаза судорожно забегали по комнате, пытаясь выхватить из общей картины яркие детали: Топаз, которая неподалеку показывала Коллеи свою ручную свинку-копилку; снова заснувший Сайно, храпевший прямо в ухо Тигнари; очередная перепалка Кавеха и Аль-Хайтама; Джейд, пьющая уже четвёртый за сегодняшний вечер бокал; Веритас, который смотрел прямо на него.       Глаза будто окатили кипятком, и Авантюрин на секунду растерялся. До того это был проникновенный взгляд, что эмоции внутри сжались в тугой узел, застрявший по ощущениям где-то в пищеводе. Авантюрин проигнорировал ноющую боль и заигрывающе помахал сидящему напротив Веритасу, сощурив глаза. Отключи чувства, отключи мозг, отключи сердце. Отключи тело. На время. Пожалуйста. Прошу.       Авантюрин под столом заламывал пальцы и больно щипал своё бедро в надежде успокоиться и прийти в себя. Глаза Веритаса гипнотизировали, постепенно выталкивали из реальности. Авантюрин смотрел в одну точку, на Рацио, но сквозь него. Крики и шум стихли и звучали где-то на периферии сознания. Мир сузился до стола, за которым сидел Авантюрин, и куска торта, который стоял перед его носом.       Картинка сменилась на другую. Чуть похожую на ту, что представлял перед глазами Авантюрина раньше. Именно сейчас в уютной и теплой обстановке в памяти всплыло воспоминание об одном злосчастном дне его рождения.       Тогда он точно также сидел за столом с тортом и свечами, но, в отличие от дня рождения Рацио, на кухне был занят только один стул. Его собственный. Свет во всем доме был погашен. Окутавший мрак успокаивал и дарил чувство защищённости. Здесь, в холодной полупустой квартире, его никто не найдёт, никто не будет наблюдать или насмехаться над ним. Авантюрин не видел в этом какого-либо глубокого смысла, но любопытство и интерес побудили его необдуманно решиться на небольшую авантюру. Он просто захотел попробовать провести свой день рождения как все нормальные люди. Понять, что они чувствуют в моменты, когда задувают свечи, загадывают желания, едят торт и делятся с гостями эмоциями.       Кроме торта и горящей в его центре свечи, купленных в первом попавшемся магазине, на столе лежало то, что, на первый взгляд, можно было принять за мусор, который забыли выкинуть на помойку. Ободранная старая ткань, больше напоминающая половую тряпку с кровавыми пятнами, которые спустя столько лет давно выцвели и стали черно-бурого цвета; ожерелье, которым, по словам сестры, так дорожила его покойная матушка. Их потускневший и жалкий вид вызывал лишь брезгливость. Но только не у Авантюрина — для него это было последнее, что держало его в этом мире.       Переводя взгляд то на торт, то на аккуратно разложенные вещи, Авантюрин искренне не знал, что нужно делать. Он принимал участие во многих различных мероприятиях, посвящённых дню рождения, но сейчас ситуация вводила его в ступор. Одно дело вести себя беззаботно, когда праздник посвещен любому другому человеку, кроме тебя, а другое — сидеть за одним столом в попытках отметить одну единственную дату, связывающую его прошлое, настоящее и будущее.       Сейчас, расположившись на холодном деревянном стуле напротив торта со свечами, Авантюрин почувствовал себя неловко. В душе что-то раздражающе копошилось. Его злило непонимание, охватившее мозг и сердце. Что от него требовалось? Почему он не составил тезисный план, которого мог придерживаться, иногда импровизируя на ходу. Не навёл справки, не достал нужную информацию, не проанализировал и не приступил к работе.       Точно. Это не работа. Он, рассматривая таявшие начинку и воск, постепенно понимал, что конкретно его раздражало. Это было не непонимание, а бессилие. Бессилие, которое, как насмехающаяся тень, преследовала его всю сознательную рабскую жизнь. Он, как никто, знал истинное предназначение таких праздников. Смысл дня рождения — разделять счастье и радость этого благословенного дня с теми, кто тебе близок и дорог.       Но у него больше никого не осталось. Авантюрин не смог никого уберечь и спасти. Он мог забыть, какой идёт по счету месяц, сколько ему выплачивают зарплату, когда в последний раз он правильно питался, но всегда помнил, как в один роковой день и потерял, и приобрел абсолютно всё, о чем он мог только грезить во снах. От дорогой одежды, украшений, статуса в обществе до кровавого и беспощадного геноцида его племени.       Авантюрин толком и не знал, как правильно нужно отмечать дни рождения. Его никто не мог этому научить. — Желание, — Авантюрин облизнул губы. — Надо загадать желание, точно.       Поерзав на стуле, он уместил свои локти на стол, сцепляя руки в замок. Чего обычно люди желают? Авантюрин точно не знал, но слышал, что это то, что может сбыться и появиться в ближайшем будущем. Деньги? Они у него есть, и сейчас он может купить всё, что только захочет. Здоровье? У него прекрасная физическая подготовка и хороший иммунитет. Встреча с родными? Это невозможно. Счастье на следующий год? Он его не достоин.       Авантюрин напряжённо наблюдал за свечкой, огонёк которой дрожал при каждом нервном выдохе. Неожиданно по кухне пробежал холодный поток воздуха, и свеча в одно мгновение потухла, погрузив кухню в темноту.       Авантюрин моргнул раз, два, три, не осознавая до конца, что произошло. Наверное, где-то было не закрыто окно. Свеча потухла, словно насмехаясь над его глупостью. — Ладно, я всё равно не нуждаюсь ни в чём. Ну и что, что свеча потухла, — Авантюрин разговаривал сам с собой, и понимал, что это ненормально. От напряжения он потихоньку сходил с ума. В первую очередь, говоря вслух, он пытался успокоить и убедить себя в правильности выше сказанного: "Мне не нужно загадывать никакое желание. У меня и так всё есть. Я..."       Авантюрин шумно выдохнул и стукнулся лбом о стол, страдальчески простонав. Пора прекращать этот глупый цирк. Это было глупой идеей с самого начала. Никого нет, театр одного актёра не удался. В отыгрывании этой роли он полный профан. О чём он вообще думал, когда покупал этот дурацкий торт и свечи? Что в один день, по счастливой случайности, ему будет приятно сделать что-то для себя? Что-то, что сможет затронуть и без его вмешательства очерствевшие струны души? Его садисткая натура, живущая в отдаленных углах сознания, сладко облизывалась. Авантюрин изначально знал, что весь этот нелепый фарс был придуман не спонтанно, он служил напоминаем, что пути назад нет, как и вперед. Авантюрин застрял в этой бесконечной петле, где нету никого кроме него. Он... так устал. — Пусть богиня Гаятра трижды закроет глаза, — устал так, что с каждым днём его всё больше разрывало на части. — Пусть она поможет сердцу твоему вечно биться, — на день, на час, хотя бы на одну минуту перевести дух. Отдохнуть от того, что медленно его убивает, раздирает изнутри до кровоточащих, не заживающих ран. Сбросить отяжелевшие со временем цепи с искалеченных, протёртых до крови рук. — Пусть твой путь всегда будет мирным и спокойным, — Авантюрин тихо-тихо, чуть надрывающимся голосом произносил последнее, что говорили его сестра и мама перед своей смертью. То, что стало смыслом его жизни, его отдушиной, его "я". То, что срослось с костями, мышцами, кожей, стало защитной оболочкой от этого жестокого и несправедливого мира, который презирал само существование Авантюрина. — А планы твои — вечной тайной, — на выдохе произнёс Авантюрин так, словно сбросил с плеч тяжёлый груз. Его на время отпустило. Тугой узел, сворачивающийся в области сердца, ослабевал и давал насладиться мнимой минутой спокойствия. Всю боль, скопившуюся внутри, парень пронёс через эту молитву.       Родительский дом, наверное, второе после смерти, чего никогда не сможет заполучить Авантюрин. Почему так выходит, что кому-то есть, куда вернуться? Где же тогда место Авантюрина? Есть ли оно вообще, или его дом — неминуемая смерть? У Рацио есть семья, он познал чувство любви и кровных уз почти с рождения, в чем же тогда провинился Авантюрин, раз ему так не повезло?       Препирательства Аль-Хайтам и Кавеха вывели его из некого транса, вытолкнув из охвативших воспоминаний. Он не знал, на сколько отключился от мира. Внимание Авантюрина обратилось на супругов, которые почти метали друг в друга ножи. Судя по неизменившейся теме дискуссиии, Авантюрин прикинул, что отключился всего пару минут. Кавех переместился ближе к своему оппоненту, тыча пальцем в грудь и покрикивая на более высоких тонах. Их конфликты всегда были показными, чушью собачью, пылью, попавшей в глаза. Все прекрасно понимали, что таким необычным способом они выражали свою любовь друг к другу, и перестали уделять их перепалкам особое внимание. Интересно, его родители тоже так дурачились бы?       Авантюрин держал улыбку до последнего, пока мысли бурным потоком проносились в голове. Душно. Ему уже какое-то время было тяжело дышать, а на лбу появилась испарина. Авантюрин понимал, что это предел его возможносией. Он тихо встал из-за стола, рукой показывая Веритасу, что отойдёт на минутку в уборную. Тот без слов кивнул, но его взгляд Авантюрин чувствовал лопатками до момента, пока полностью не скрылся за дверьми ванной.       Бежать. Срочно бежать, пока его там не расплющило от накатившего липкого страха и безысходности. Авантюрин включил кран, набирая холодную воды в ладони, чтобы в следующий миг обрызгать лицо. Даже тут были слышны крики веселья и радости. Сейчас Авантюрину, отделённому от них стеной, они казались даже правильными. Что с ним, что без него празднику есть место быть. Просто не хотелось обманывать Веритаса, поэтому он и решил покинуть празднование на время. После всего того, через что они вместе прошли, чему научились и к чему в итоге пришли, Авантюрин с удивлением осознал, что он больше не способен врать Рацио.       Приукрашивать — да, но явная ложь не была хорошим поступком. Даже если и получалось запутать, Рацио всегда обличал его, так что со временем Авантюрин перестал обманывать если не себя, то хотя бы Веритаса. В такие моменты, когда правда горчит на языке, он молчал, как рыба на суше. Потому что Рацио стал для него той самый щепоткой искренности и реальности происходящего, его оазисом в мёртвой пустыне. Как он способен врать тому, кому доверил не то что жизнь, а обнаженную, покалеченную временем душу?       "Я просто завидую тому, что у кого-то есть то, чего никогда не будет у меня", — мысль била по самым больным местам. Это звучало подло, почти как предательство.       "Только и делаешь, что занимаешься самобичеванием. Не можешь даже искренне порадоваться за того, кто тебя любит. Омерзительные мысли и действия."       Авантюрин знал, что, как бы он ни скрывался, от мыслей не убежишь. И от этого только хуже. Он понимал, что то, что сейчас произошло с ним, — стыд и позор.       Авантюрин взглянул на своё отражение в зеркале. Ему следовало собраться и вернуться, пока Рацио чего-то не заподозрил. Привлекать к себе внимание в такой важный для всех день было низко и подло.       "Потерпи чуть-чуть. Нам же не привыкать, соберись. Хотя бы ради него", — глубоко вдохнув, Авантюрин вышел из ванны.       Каково же было его удивление, когда он почти врезался в именинника, возвышающегося над ним. — Пойдем, отойдем в мою комнату, — Авантюрин не знал, что Рацио вышел сразу за ним и караулил его около двери. — А как же... — Авантюрин указал в сторону гостиной. — Ничего страшного, родители заняты очередной ссорой, — Рацио перехватил чужую руку, утянув парня за собой.       Это катастрофа. Провал. Официально — он испортил сегодняшний день. От Рацио ничего никогда не получалось скрыть, как бы он ни старался. Учёный всегда находил трещину в его образе и рушил все иллюзии, встраиваемые Авантюрином. Чувство стыда затопило его душу, застряв в горле, как рыбья кость, и не давая сделать полноценный вдох.       Они зашли в комнату Рацио. Напряжение чувствовалось даже в прерывистом дыхании. Ему совершенно не хотелось слушать, что будет говорить Рацио. — Оу, я и не думал, что ты меня позвал за чем-то более откровенным, чем тот внезапный поцелуй в коридоре. Ты уверен, что нас не услышат? — Авантюрин старался придать позе расслабленный вид с надеждой перевести неприятную для него тему. Теплилась надежда, что Рацио всё-таки не заметил ничего странного в его поведении.       И она сгорела в ту же секунду, разнося пепел по ветру. Веритас молчал, выжидательно смотря в пустые, как у мертвой рыбы, глаза. Авантюрин больше всего ненавидел этот взгляд. Взгляд, полный понимания происходящего и уверенности в своих гипотезах. Рацио сделал пару шагов вперёд, мягко перехватывая парня за руку, которую он прятал за спиной.       "Блядство". В словах не было нужды. Авантюрин понял свою оплошность, а рука, которую перехватил Рацио, была напряжена до кончиков слегка подрагивающих пальцев. Рацио давно заметил, что, когда Авантюрин волновался, его руки всегда становились более холодными и бледными, чем обычно.       В желудке Авантюрина что-то медленно, с неохотой переворачивалось. Рацио же ничем не помогал: всё время молчал, и из-за этого обстановка в спальне становилась только напряженее. — Веритас, прости, я... — Авантюрин не выдержал этой пытки, первым подав голос. — Давай помолчим с тобой пару минут, — тихо прошептал Веритас, касаясь губами ушной раковины.       Авантюрин покрылся приятными мурашками. Ему нравилось, что Рацио никогда не лез к нему с расспросами и помощью. Иронично, что такой человек, как Веритас Рацио — ученый-гений —предпочитал вместо тирады слов прикосновения. Его поддержка всегда передавалась через ощущения, которыми он всячески старался окружить Авантюрина.       Их взгляды — внимательный и напряжённый – столкнулись. Глаза Рацио во мраке горели чем-то потусторонним, создавая притяжение между ними. Он обхватил чужое тело руками, приобнимая, зарываясь длинными пальцами в волосы и массируя голову. Вторая рука принялась медленно, со всей скудной нежностью поглаживать спину. Авантюрин уткнулся ему в область груди, приобнимая в ответ. Тихо и спокойно они покачивались в центре комнаты, вдыхая успокаивающие запахи друг друга.       Напряжение постепенно отступало, даря покой и уют. Постороние звуки, как и мысли, угасали в сознании. Авантюрин слушал только размеренное дыхание сверху, раздувающее пару блондинистых волосков на макушке.       Рацио, сидя за столом, не мог не заметить ту промелькнувшую растерянность в чужих глазах. Авантюрин будто не понимал, как здесь оказался и что должен делать, словно он недостойный и лишний за этим столом. Ту его улыбку, которую он видит только когда выходит из себя, с изломленными краямии губ. Окончательно его выдали с потрохами тонкие дорогие брюки на левой коленке, на которые Рацио обратил внимание, когда Авантюрин выходил в уборную. Ткань на левой ноге была измята так, будто её всё время держали в кулаке. — Я рассчитывал, что это я буду успокаивать тебя от наплывших эмоций, — Авантюрин подал голос, отдающийся вибрацией на чужой груди. — Извини, что тебе пришлось отвлекаться на меня.       Рацио притянул его ближе к себе, хотя, казалось бы, куда ближе. Посмотрел в глаза и ласково произнёс: — По моему мнению, праздник лишён какого-либо смысла, но сегодняшний день был по-особенному приятен, потому что здесь был ты.       И Авантюрин заткнулся. Понимал, что то, что для него является слабой стороной, для Рацио — повод для откровенности. И каждый раз, когда учёный сталкивался с его проблемами, цеплял не видимую глазу петельку на его израненном сердце, зашивая и заклеивая пластырем, нежно поглаживая то место. Рацио исцелял своим вниманием. Иногда Авантюрину казалось, что его возлюбленный являлся эманатором Изобилия.       Авантюрин не помнил, как они перебрались на кровать, как Рацио прикасался своими губами к его лицу. Растирал мочку уха, усиливая кровоток, из-за чего оно становилось с каждой секундой всё багровее. Рацио мягко, со всей ученической осторожностью целовал лоб, скулы, нос, щёки, висок, специально избегал соприкосновения с губами. Издевался.       Щемящее чувство в груди усиливалось с каждом новым прикосновением. Авантюрин сам поцеловал его в губы. Перехватив на пару минут инициативу, он повалил Рацио на кровать, залезая на него. Он одаривал его короткими поцелуями, проводил языком сначала по верхней, потом по нижней губе. Просил впустить, зайти чуть дальше положенного. У Рацио не было никаких веских причин отказывать ему в этом. Авантюрин углубил поцелуй, проезжаясь языком по внутренней стороне нёба, прихватывая чужие губы и заковывая их в любовные путы. Авантюрин был жадным, а особенно сильно, когда это касалось Веритаса Рацио. — Веритас, — Авантюрин оторвался на секунду. Рацио под ним тяжело дышал, переводя дыхание. —Я бы хотел преподнести тебе небольшой подарок.       Только с Рацио он смог осознать, что соскучился по любви, что всё это время ему не хватало тепла рук. Он таял от каждого прикосновения, от каждого звука, слова, голоса, взгляда. — Вытяни руку.       Он был неправ. Ошибался всё это время. — Пусть богиня Гаятра трижды закроет глаза, пусть она поможет сердцу твоему вечно биться, пусть твой путь всегда будет мирным и спокойным.

У Авантюрина был дом. И дом этот – Веритас Рацио.